«Браво», которое кричали уже после увертюры, относилось больше к картинке на сцене и Баренбойму за пультом. Грот Венеры выглядел как воронка, соединяющая миры, из узкого отверстия которой в широкое стекали полуобнаженные тела. Маэстро же как двинулся в направлении педантичной нюансировки и нешуточного драматизма, так с этого пути и не свернул — если бы к музыке можно было применить понятие «саспенс», то это оно и было. Что, в принципе, соответствовало режиссерскому и визуальному решению:

сбежавший из дизайнерского грота от ласк языческой богини Тангейзер попадает на состязание певцов в средневековый Вартбург — как в Голливуд. На Елизавете, Анн Петерсен, платье в духе тех, что носила Грейс Келли в фильмах Хичкока. На мужчинах — костюмы полувикторианского образца 50-х. А зал, обрамленный занавесом из золотых бамбуковых труб, — из той же эпохи, что и сам Schiller Theater, архитектура которого Сашу Вальц и вдохновила. Сценограф Пиа Майер-Шривер, автор костюмов Бернд Скорцих, художник по свету Дэвид Финн достойны«Оскара» за все сцены, включая ту, в которой нет ничего, кроме слоями в воздухе висящего тумана.

Это пустое пространство третьего акта, особенно когда взгляд переключают на детали — очки, которые снимает Вольфрам фон Эшенбах и кладет рядом с туфлями исчезнувшей Елизаветы, — кинематографично и драматично как раз в баренбоймовском смысле. Эстетических расхождений у авторов нет. Проблема скорее в том, что сцены, в которых Вальц позволяет себе быть аскетичной и не суетиться, глубже и насыщеннее, чем те, в которых слишком много пляшут. А моменты статики, позволяющие напряжению в диалогах Вольфрама (герой вечера — баритон Петер Маттей) и Тангейзера (звездный тенор Петер Зайферт) бесконечно разрастаться, куда эффектнее эпизодов, в которых заняты сизифовым трудом 18 прекрасных танцовщиков.

Саша Вальц поставила много опер, но «Буууу» в финале ей кричали, кажется, впервые — и, похоже, ровно за «слишком много танца» (фраза носилась в антрактах как приговор). Что выдающейся работе хора, оркестра и солистов, впрочем, не повредило.

Всем было комфортно и просторно. Никто не потерялся. Будь то яростная Марина Пруденская — Венера или меланхоличный Маттей — Вольфрам. В этом смысле тест на вагнеропригодность Вальц скорее прошла: пострадала только танцчасть. Возможно, потому, что это первая оперная работа Вальц, в которой хореография оказалась намертво отделенной от режиссуры.