Театр-студия Резо Габриадзе, Тбилиси
21.07.2005 | Театр
Смерть была маленькая – 7 ммРезо Габриадзе показывает в Москве свои театральные шедевры "Сталинградская битва" и "Осень нашей весны"
Поскольку любое событие в нынешнем мае неизбежно приобретает военный колорит, то организаторы фестиваля «Черешневый лес», задумавшись, что бы театральное вставить в программу, решили привезти из Тбилиси два кукольных спектакля Резо Габриадзе. И лучше выдумать не могли.
Вообще-то и тот, и другой спектакль уже старые. «Осени нашей весны» почти 20 лет, она приезжала в Москву в 1986-м году и тогда, показанная на малой сцене Таганки, произвела какое-то неслыханное и пронзительное впечатление. Зрители то замирали, то падали со стульев от смеха, то захлебывались от слез, следя за нищей послевоенной жизнью птички Бори, носатой, как настоящий грузин, и говорившей рокочущим баритоном Рамаза Чхиквадзе. Боря был влюблен в девушку Нинель, за которой ухаживал активист, а она печально гнала пернатого прочь:
«Борис, наша любовь кончилась в восьмом классе, ее топтали на педсовете. Ты помнишь классификацию видов Дарвина?» - «Что понимал Дарвин в настоящей любви? Ты говоришь так потому, что у меня нет такого плаща, как у Рафаэля! У меня тоже будет гипертония и Победа цвета кофе с молоком…», - отчаянно кричал Боря, летая вокруг окна. «Борис, не переводи все в социальный аспект…».
Конечно, к тому времени все уже смотрели и «Не горюй», и «Мимино», и другие фильмы, снятые по сценариям Габриадзе, знали его щемящую интонацию, в которой ирония не отделима от лирики и печали. Но в этот раз, когда он перестал быть только писателем, а вышел к зрителям полноценным автором – и художником, и мастером, который сам вырезает своих кукол, всем казалось, что познакомились с ним впервые. Позже, особенно когда Габриадзе уехал из Грузии и жил то в России, то во Франции, он стал знаменит у нас и как художник – оформлял книжки, устраивал свои выставки, придумывал дизайн ресторана «Огород» и расписывал «Мадам Галифе». Но 20 лет назад о том, что он художник, почти не знали. Его театр назывался Тбилисский театр марионеток. Он был совсем маленьким: рядом с входной дверью в стене была еще одна крошечная дверь, как Резо говорил – для кукол, а актерам, он рассказывал, на поклоны приходилось проходить через ресторанный зал, и не каждый уже мог дойти до сцены.
Уехав из Тбилиси, Габриадзе одно время жил в Москве, он работал в театре Образцова, долго сочиняя спектакль к позапрошлому юбилею Победы, но там что-то не сложилось и спектакль этот, под названием «Песня о Волге», вышел гораздо позже, в Питере, на сцене театра Сатиры на Васильевском острове. Это было девять лет назад, тогда «Песня о Волге» получила «Золотую маску», как лучший кукольный спектакль сезона, и стала с невероятным триумфом разъезжать по миру. Потом с питерским театром у Габриадзе тоже что-то не сложилось, и он запретил играть свой спектакль. А когда вернулся в конце девяностых в Грузию, то сделал заново эту постановку в своем прежнем театре, который теперь уже назывался Театр-студия Резо Габриадзе. Только теперь спектакль получил название «Сталинградская битва». Чтобы не иметь имущественных споров с Питером, заново записали и фонограмму, где из прежних артистов осталась только Лия Ахеджакова, озвучившая муравьиху.
«Сталинградская битва» была в Москве не раз и в прежней, и в новой своей, грузинской ипостаси. Этот шедевр, где самая кровавая бойня войны умещается на одном столе, обходится почти без боев. Тут наплывают друг на друга воспоминания Габриадзе – мальчишки, родившегося перед самой войной, - о том, что видел в родном голодном Кутаиси, куда возвращались с войны инвалиды, что представлял потом, когда слышал страшное слово «Сталинград», что казалось сном. Тут есть и старый киевский еврей Пилхас, мудрец и философ, убитый в первой же бомбежке 22-го июня. И рабочая лошадь Алеша, влюбленный в капризную цирковую лошадь Наташу, и ангел Алеши, не дающий ему погибнуть – озабоченное крылатое создание в авиаторских очках: «Что с нашими зенитчиками? - десять минут держу Мессершмидт за хвост, а они все попасть не могут...». И невесть откуда взявшаяся кукла-Битов, дающий мудрые житейские советы Алеше. А молоденькому солдатику снится шестнадцатилетняя одноклассница, приставленная к нему помогать по физике - звенит голос гордой отличницы и выплывает картонная, будто детской рукой нарисованная фигурка, а он только вздыхает, да чуть шевелится во сне... В финале по Сталинградской земле ползет крохотная муравьиха-мама, потерявшая на этой войне дочь: «Как на меня смотрела, не отходила никуда... Так сахар и не увидела... Мало нам ваших сапог, да еще столько железа навезли... Господи, кто же тише нас, муравьев по земле ходил?»...
Вместе с двумя своими спектаклями Габриадзе привез маленькую выставку картин, которую показывают в фойе Другой сцены «Современника». Кажется, колорит в них стал темнее прежнего, да и сами постановки, даже «Осень», которая раньше казалась почти светлым кутаисским «Амаркордом», после тбилисского восстановления в 2002-м году стала выглядеть совсем печальной.
Сбился с пути Боря после смерти своего хозяина-шарманщика, ошалел от случайных денег, которые дал ему атлант у входа в Сбербанк СССР за то, что Боря познакомил его с балериной, стоящей на крыше тубдиспансера. Попал в КПЗ, научился плохим словам, был приговорен до конца жизни сидеть в витрине охотничьего магазина, чтобы потом превратиться в чучело для Академии Наук. Но не выдержал «отсидки», улетел на могилу к своим старым хозяевам и был случайно убит памятником охотнику.
Как-то так получилось, что оба главных спектакля Габриадзе – интимных и нежных, где, будто бы говоря об истории, он рассказывает о себе, - оказались спектаклями о смерти. И я вспомнила огромную рукописную книгу «Цибаиш», которая была на одной из его выставок в Москве (он имел в виду, конечно, китайца Ци Байши). Там была такая мини-поэма: «Смерть была маленькая – 7 миллиметров. Раздвинула траву, сказала: «Пошли». 800 человек было на похоронах».
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.