27.01.2006 | Колонка

Окололесица

Почему я не поддерживаю кампанию против проекта Лесного кодекса?

Не знаю, найдется ли сегодня в России человек, не получающий зарплату в Минэкономразвития, который взялся бы защищать новый Лесной кодекс. Многострадальный проект соединил в себе едва ли не все пороки современного российского законодательства: невнятность формулировок, противоречие заявленных целей конкретным нормам, несогласованность с имеющейся нормативной базой и игнорирование зарубежного опыта, наконец, категорическое нежелание учитывать какие бы то ни было предложения и аргументы в ходе самой процедуры принятия.

Казалось бы, дело каждого порядочного человека – присоединиться к широкому хору протестующих. И я бы, наверное, так и сделал – кабы не слышал в этом хоре нестерпимо фальшивые ноты, причем не в индивидуальных импровизациях, а в самой что ни на есть главной теме.

Что, собственно, является главным пороком проекта Лесного кодекса? Если просмотреть насквозь все статьи, резолюции и воззвания против него и просуммировать выдвигаемые в них претензии, на первое место уверенно выйдет возможность передачи лесных участков в частную собственность. Необходимостью предотвратить это страшное преступление мотивируется кампания судебных исков «Леса России – достояние народа», предпринятая известным юристом Ольгой Яковлевой и сочувственно освещаемая всеми участниками «антикодексового альянса». Впрочем, и в выступлениях других его членов эта тема неизменно занимает одно из ведущих мест. «Лесной кодекс не должен допускать даже минимальной возможности передачи лесов в частные руки» – битым слогом говорится в резолюции межрегиональной научно-практической конференции «Лес и человек: перспективы сотрудничества», подписанной, в числе прочих, и представителями СоЭС. «Что же касается лесного фонда... мы считаем, что передача его в частную собственность – это совершенно недопустимое дело» – резюмирует крупнейший российский лесовед академик Александр Исаев. (Он, правда, признается, что в процессе дискуссии пошел на некоторые уступки: дескать, если собственник земельного участка вырастил на нем лес, то так и быть, отбирать у него эту землю не надо, хоть это и оставляет лазейку для существования частных лесов. Какое великодушие!)

О недопустимости приватизации лесов говорят даже менеджеры частных лесопромышленных корпораций. В общем, нет для многострадального русского леса угрозы страшнее, чем частный собственник.

Самое смешное, что за всем этим жупелом нету ровно ничего. Ни в одной из этих страстных филиппик нет ни единого серьезного аргумента, доказывающего пагубность частной собственности на леса. Их заменяют ссылки на «зарубежный опыт» (почему-то исключительно канадский – ну нет в мире ни Швеции, ни Финляндии, ни вообще каких-либо иных стран с налаженным лесным хозяйством!), туманно-угрожающие пассажи типа «все прекрасно помнят, какими процессами сопровождалась приватизация сельскохозяйственных земель и промышленных предприятий» (до сих пор не знаю, что имели в виду авторы этой чеканной формулировки!) и красивые рассуждения о том, что лес, мол, не только товар, но прежде всего духовная ценность. Более того – когда лидерам антикодексовой кампании удается задать прямой вопрос на эту тему, как-то вдруг оказывается, что многие из них вообще-то не против частной собственности на леса. «В принципе собственник может быть более эффективным... Лет через 30 – 40 можно вернуться к этому вопросу», – смущенно говорит Алексей Яблоков. «Лучшие образцы лесного хозяйства в России до 1917 года были связаны именно с частными лесами», – признает координатор Лесной кампании СоЭС Владимир Захаров и тут же заявляет: «Но сейчас это просто недопустимо!».

На прямой вопрос, почему нельзя приватизировать российские леса сейчас, мне обычно рассказывали о криминализации лесного бизнеса и бедственном положении лесной службы. Иными словами, лес нужно оставить в исключительной собственности государства, поскольку оно доказало свою неспособность управлять им!

Среди протестующих есть, конечно, и те, кто не выносит, что называется, на дух саму идею частной собственности. Возможно, приводимые ими аргументы кому-то покажутся убедительными, но даже сами они не пытаются представить эту свою позицию как экологическую. Несколько месяцев назад мне довелось поговорить на эту тему с одним из самых активных и авторитетных региональных лидеров российских «зеленых» – Романом Юшковым. Диалог, пожалуй, заслуживает того, чтобы привести его дословно.

– Так вы считаете, что леса надо приватизировать?

– Да, считаю.

– И вас не смущает, что их постигнет судьба наших нефтяных месторождений?

– А что такое случилось с нашими нефтяными месторождениями?

– Они стали базой огромных состояний наших олигархов.

– И что?

– Это усилило несправедливость распределения общественного богатства.

– Простите, а при чем тут экология?

– А социальная справедливость вас не интересует?

– Ничего не имею против социальной справедливости, но меня в первую очередь интересует сохранность лесов.

Уважая себя и меня, Роман не стал пытаться привязать свои политические взгляды к защите окружающей среды, а просто заговорил о другом. Между тем, приведенная им аналогия в самом деле показательна. Действительно, 15 лет назад в нефтяной отрасли стало фактом именно то, чем нас сегодня пугают в отрасли лесной: широкая, хотя и незавершенная приватизация и ограниченный доступ иностранных и транснациональных компаний к нашим природным ресурсам. Конечно, не приходится говорить ни о справедливости распределения доходов от нефтедобычи, ни об эффективности государственного контроля за ней, ни уж тем более о ее экологической чистоте и безопасности. Но никуда не деться от простого факта: сегодня государственные или тесно аффилированные с властью российские нефтяные компании работают гораздо грязнее, чем российские же частные, а те, в свою очередь, заметно уступают транснациональным. Причем не только какой-нибудь ВР, старательно выстраивающей имидж «экологически ответственной корпорации», но и любимым врагам всех «зеленых» мира – Shell и Exxon Mobil. При всей принципиальной разнице между нефтяным и лесным бизнесом можно не сомневаться: то же самое будет и в лесной отрасли. Впрочем, что значит «будет»? Процесс пошел давным-давно – что легко видеть хотя бы на примере лесоразработок в Приморском крае, где даже одиозная «Римбунан Хиджау» выглядит цивилизованным лесопользователем на фоне полугосударственных-полубандитских российских лесозаготовителей.

В России сегодня можно найти практически все известные типы лесопользования, но преобладающим пока остается лесной разбой.

(Нота-бене: по словам Владимира Захарова, против нового Лесного кодекса решительно выступают местные власти, которые с его принятием «лишаются возможности использовать лес для поддержки социальной сферы» – т . е. раздавать делянки и кубометры без счета и без всякого возмещения, перевешивая на безответные елки свои бюджетные обязательства.) И так оно и будет до тех пор, пока основная масса пригодных для хозяйственного использования российских лесов не станет привлекательной для серьезного частного инвестора – а для этого нужна частная собственность на участки либо долгосрочная аренда на максимально прозрачных условиях.

Однако по-настоящему долгосрочная аренда также подвергается критике со стороны «антикодексового альянса» – что, на мой взгляд, уж и вовсе непостижимо. Ну ладно, допустим, частная собственность, сколь бы бесспорны ни были ее экономические преимущества, может оскорблять чье-то нравственное чувство: нельзя, дескать, божью-мать-сыру-землю-кормилицу-и-как-ее-еще-там отдавать частнику, и все тут! Но чем плоха аренда? И главное – чем аренда на 99 лет хуже, чем такая же аренда, скажем, лет на 15?!

Задавая этот вопрос участникам кампании, я получал в ответ только невнятную словесную кашу: мол, на самом деле при правильных отношениях между государством и лесопользователями срок аренды значения не имеет, просто раз в 10-15-20 лет арендный договор будет продляться... Подобные соображения, даже если отнестись к ним серьезно, могут убедить лишь в том, что ограничение срока аренды не очень вредно – но совершенно ничего не говорят о том, чем бы оно могло быть полезно. Впрочем, отнестись серьезно к ним трудно: мы все прекрасно знаем, насколько широко и беззастенчиво используются государственные полномочия, когда нужно отнять бизнес у опальных владельцев и/или передать его «своим людям». (Кстати, одна из реальных и обоснованных претензий к проекту Лесного кодекса состоит как раз в том, что его принятие предполагает обнуление всех существующих арендных отношений и не предусматривает никаких преимуществ для тех, кто уже вложился в арендованные участки.) В этих условиях сдавать лесные участки в аренду на срок меньший, чем занимает цикл лесовосстановления (не меньше 60 лет даже при самом эффективном хозяйствовании), – все равно что предлагать крестьянину вспахивать и засевать поле, которое перед жатвой может отойти другому хозяину.

В одном из информационных материалов кампании (к сожалению, мне не удалось сейчас его отыскать) обнаружился такой аргумент: мол, разработчики кодекса уже согласны снизить максимальный срок аренды до 24 лет, но ведь и этого достаточно, чтобы украсть весь лес подчистую! Следуя этой логике, максимальный срок аренды лесного участка нужно ограничить парой секунд.

Не знаю, какие опилки в голове мешают подобным лесолюбам заметить очевидное: запрет долгосрочной аренды – этот как раз и есть поощрение бизнес-схем типа «урвал и удрал» в ущерб ответственным лесопользователям. В любом анализе состояния лесного хозяйства высокая доля краткосрочных аренд рассматривается именно как признак неадекватного и неустойчивого лесопользования.

Впрочем, по словам руководителя лесного проекта «Гринпис России» Алексея Ярошенко, «многое зависит даже не столько от формы собственности или сроков аренды, сколько от того, какие правила установлены для пользователя по отношению к другим людям». Если вынести за скобки нутряное неприятие частью «зеленых» самой идеи частной собственности, то главной претензией к проекту кодекса становится то, что он ограничивает право граждан на посещение леса. Причем решение о закрытии леса принимает сам лесопользователь, а список обстоятельств, служащих основанием для такой меры, кончается безразмерной формулировкой «...и в иных случаях». И неважно уже, под каким предлогом и в союзе с какими политическими силами мы утопим этот проект – важно, что если мы его не утопим, нас, жителей России, просто перестанут пускать в наши леса!

Наверное и я бы разделил возмущение этой коварной уловкой злокозненных приватизаторов. Но я живу в Чертанове, в двадцати минутах ходьбы от Битцевского лесопарка – весьма живописного лесного массива, используемого исключительно в рекреационных целях. И воочию вижу материальные следы реализации моими согражданами их священного и неотъемлемого права на посещение лесов: метров на пятьдесят от опушки почва покрыта практически сплошным слоем бытовых отходов. При продвижении вглубь леса кучи пластиковых пакетов и бутылок постепенно редеют, но участков, полностью свободных от них, в Битцевском парке уже нет – как, впрочем, и в любом московском лесопарке. Всякий раз при виде этого натюрморта мне приходит в голову мысль о том, что неплохим средством регулирования отношений лесопользователя с «другими людьми» могли бы быть противопехотные мины. Я напоминаю себе, что это нехорошо, негуманно и в кончном счете неэкологично... да, но если ставить их метров за двести от опушки – чтобы добрые граждане не достигали леса даже в виде ошметков...

Шутки в сторону. Конечно, мусорное загрязнение (за исключением отдельных составляющих: батареек, машинного масла и т. п.) – феномен более противный, нежели в самом деле опасный. Но неограниченное право граждан посещать леса имеет и другие последствия.

Ежегодно в России бушуют десятки тысяч лесных пожаров, в которых сгорают миллионы гектаров леса. Практически все эти дымы отечества – дело рук человека, и человек этот – отнюдь не проклятый олигарх, собственник, приватизатор. На пепелищах гордые слова о том, что «для большинства граждан страны леса – это национальное достояние, важнейшая составляющая здоровой среды обитания нынешнего и будущих поколений» звучат как-то особенно убедительно.

И не рассказывайте мне про бедных старушек, которых гадкий лесовладелец не пустит в лес собрать немного хворосту для их убогой хижины. Если в лес ходят одни только бедные старушки, занятые исключительно сбором хвороста, ни один жадный собственник не будет тратиться на борьбу с ними – именно потому, что он жадный. Подвигнуть его на реальную защиту своих исключительных прав (забор, охрану и прочие дорогостоящие меры) может только несомненный и ощутимый вред, который непрошеные гости наносят его хозяйству. Всерьез же утверждать, что стоит какому-нибудь Тараканищу запретить посещение леса, как граждане тут же перестанут в него ходить, я думаю, не возьмется и самый социально озабоченный активист.

На это, правда, тоже можно возразить: почему человек, который ведет себя в лесу прилично, должен отвечать за тех, кто свинячит и разбрасывает бычки? Вопрос более чем правомерный, но к экологии отношения не имеющий. С точки зрения сохранности лесов наиболее эффективен именно тот режим, который предложен в проекте Лесного кодекса. На этом фундаменте затем можно попробовать выстроить более цивилизованные отношения, предусматривающие взаимную ответственность и добрую волю. Да, договориться даже с жителями деревень и членами дачных кооперативов будет непросто: вопреки распространенным мифам о «соборных ценностях» российское общество отличается аномально низкой способностью к самоорганизации и коллективному действию. С кем и под какие гарантии будет договариваться индивидуальный грибник-горожанин, и вовсе неясно. Но нельзя не видеть, что предлагаемая норма создает стимулы именно для ответственного поведения и сотрудничества сторон: лесопользователь, не желающий считаться с населением, не только обречен тратиться на охрану, но и рискует своим имуществом, которое он в случае острого конфликта с местным сообществом вряд ли сумеет защитить.

Однако сама подобная постановка вопроса противоречит любимому мифу «зеленого» движения – о том, что угрозу для природы могут представлять только чиновники (конечно же, продажные) и бизнес (особенно крупный, пришлый, а хуже всего – транснациональный). Местное же население всегда белое и пушистое, любит природу и никогда ни в чем не виновато.

Миф этот (не столько «зеленый», сколько «красный», унаследованный экологистами от их идейных родителей – левых радикалов конца 60-х), мягко говоря, не вполне соответствует действительности даже в странах с развитым гражданским обществом. В современной же России для него нет просто никаких оснований. Когда я вижу деревни, где основным источником средств служат нелегальные приисковые рубки (проще говоря – кража лучшего леса) и чуть ли не в каждом втором дворе стоит грузовик с «воровайкой» (краном-стрелой для погрузки балансов), – извините, но что-то мне не хочется защищать право их обитателей бесконтрольно вторгаться в лес, обретший, наконец, хозяина.

Кстати, а какие леса его обретут? Участники антикодексового альянса с завидным упорством ломятся в открытую дверь, доказывая, что почти половина российских лесных территорий непригодна для лесозаготовок в принципе, на сегодня какая-то хозяйственная деятельность возможна только на их трети или четверти, а экономически привлекательные участки составляют совсем малую часть, причем все они уже известны и так или иначе поделены. И тут же с упоением подсчитывают, сколько народу, занятого сегодня в лесном деле, окажется без работы в случае перехода всех лесов России в частные руки. Между тем чего в проекте кодекса уж точно нет, так это принудительной приватизации экономически нерентабельных лесов – заставлять человека взять в собственность нафиг не нужное ему имущество даже в России еще не додумались. (На практике, вероятно, могут случаться попытки торговли «с нагрузкой» – продажа «вкусных» участков в комплекте с «невкусными», но это скорее всего будет происходить в пределах одного района или даже массива, и, кстати, в некоторых случаях такая увязка будет оправдана.) Казалось бы, ясно: нашелся кто-то, готовый взять на себя всю ответственность за данный лес, – он его выкупает или берет в длительную аренду. Не нашелся – лес, как и прежде, остается в собственности государства (какие именно органы будут действовать от его имени – вопрос, конечно, важный, но не повод бить в набат). Оно его растит и охраняет, а на рубку главного пользования, как и прежде, приглашает арендатора-краткосрочника. Или не приглашает – если почему-либо не хочет проводить в этом лесу рубки главного пользования. Говорите, большинство лесов России коммерчески непривлекательны? Отлично – значит, в них все останется по-прежнему, и никто никаких лесников не уволит.

Но и лесу, перешедшему в частное владение, по-прежнему нужны восстановление, охрана, санитарные рубки. А рубки ухода (настоящие, а не расшифровываемые как «срубил по-легкому и ушел») – даже больше прежнего. Так что совершенно непонятно, зачем новому хозяину (несущему теперь, напомним, полную ответственность за доставшийся ему лес) увольнять всех работников. (И как это, кстати, сочетается с опасениями, что он «выставит охрану» – из кого он ее наймет?) Разве только из соображений... как бы это сказать, чтобы никто не обиделся? Ну вот, скажем, я знаю одного директора дорогой частной клиники, так он никогда не нанимает медсестер с опытом работы в муниципальных больницах, считая их неизлечимыми – никакие зарплаты и никакие штрафы не заставят их работать, как надо.

Я никого не хочу оскорбить, но когда мне попадаются данные, что весь штат лесной службы в Приморском крае (уверенно лидирующем среди российских регионов по уровню лесного воровства) за год выявил и пресек меньше незаконных рубок, чем 22 инспектора спецотдела «Тигр», занимающихся лесом постольку-поскольку, – я начинаю понимать, почему новый хозяин может захотеть уволить прежних работников. Боюсь, однако, что и в этом случае я скорее солидарен с хозяином.

Что там еще? Ах, да, я совсем забыл: заполучив лес, жадный собственник тут же скинет с баланса социальную инфраструктуру – школы, больницы, детские сады, спортивные сооружения. Я, правда, не знаю, много ли стадионов в стране содержат сегодня лесхозы, но слыхал, что в нормальном обществе социальную сферу финансируют муниципалитеты и государство. Причем последнее – отнюдь не в лице органов управления лесным хозяйством. Новый механизм финансирования «социалки» не прописан в проекте кодекса? А какое отношение имеет Лесной кодекс к подобным вопросам? И почему вообще лесхоз – по статусу бюджетная государственная организация – должен содержать больницы и детсады? Да, я знаю, что противоестественный симбиоз производства и социальной сферы в нашей стране сложился исторически, и в одночасье эту проблему не разрулить. Но во-первых, это «одночасье» уже длится, если кто не заметил, добрых полтора десятилетия – всякий раз отмазываясь тем, что «нельзя же вот так сразу...». А во-вторых, как мы уже выяснили, основная часть российских лесов не перейдет в частные руки ни через день, ни через год после вступления в силу Лесного кодекса. Так что времени на адаптацию будет больше, чем хотелось бы.

Я намеренно не обсуждаю здесь вопросы о статусе региональных ООПТ, о гарантиях против распродажи земель ООПТ и прочих охраняемых лесов, об особых условиях хозяйствования в пригородных рекреационных лесах, об обязательствах собственников леса, ограничении их полномочий и действенном контроле за ними. Это не значит, что в проекте кодекса все эти вопросы решены идеальным (или хотя бы мало-мальски приемлемым) образом. Просто какой смысл толковать, скажем, о том, как проверять деятельность собственника, если мы до сих пор всерьез обсуждаем, допускать ли вообще существование такового?

И до тех пор, пока кампания против кодекса сосредоточена в первую очередь на подобных вопросах, я участвовать в ней не могу. Я не могу подписываться под враньем – враньем заведомым, пошлым, тухлым. Я не могу отстаивать право воров и поджигателей беспрепятственно чинить разбой в моих лесах. Я не могу крепить единство с теми, для кого важно, чтобы лес и дальше оставался «последним ресурсом, который еще не приватизирован», – вне зависимости от того, насколько ему, лесу, от этого хорошо.

Автор - главный редактор «Панда Times», лауреат конкурса Международного союза охраны природы и фонда агентства Рейтер в области экологической журналистики

Источник: Сайт "Проект нового лесного кодекса",