Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

17.12.2012 | Театр

Мигранты, экспаты, космополиты

Документальный театр рассказывает о жизни на чужбине

   

Я все о том же: о возможности исследовать жизнь с помощью театра, причем не опосредованно, а прямо, глядя ей в лицо. Вдруг в последнее время документальный театр заговорил об одном -  о потере дома и жизни на чужбине. Причем, разнородные истории явственно связаны друг с другом еще и тем, что речь идет о бывшем советском Востоке – Казахстане, Таджикистане, Узбекистане. В Театре.doc даже устроили специальный «День мигранта», и подряд показали сразу несколько представлений, связанных  этим сюжетом. Самое большое впечатление на меня произвели два: постановка Всеволода Лисовского «Акын-опера» и «свидетельский спектакль»  (так тут называют специальным образом проведенную встречу-интервью) «Освобождение мигрантов-рабов из магазина "Продукты"».

Об этом самом освобождении женщин из многолетнего рабства у своих же соотечественников, много писали, как и о том, что теперь движение этой истории упирается в противодействие повязанной с преступниками полиции и всей судебной системы, готовой в лучшем случае замять дело. Энергия свидетельского спектакля в Доке, на который, к сожалению, пришло больше людей, связанных с самой историей, чем собственно зрителей, - была не привнесена театром, а излучалась самими участниками освобождения. Это были живые, оптимистические молодые люди, ясно понимающие и умеющие объяснить, что и зачем они делают, представляющие, что им предстоит, не строящие иллюзий, но и не желающие отступать.  Их уверенность в своей правоте и отсутствие страха – заражали и призывали действовать. Героями были не жертвы (хотя одна из женщин тоже присутствовала), а освободители.

В «Акын-опере» ситуация была иная. Тут задачей было именно дать нам возможность посмотреть в глаза мигрантам, выслушать людей, которые  живут рядом с нами, оставаясь незаметными, как часть пейзажа. Всеволод Лисовский нашел трех актеров-памирцев из Таджикистана, живущих и зарабатывающих в Москве. Два музыканта и певица, когда-то у себя на родине учившиеся в институте культуры, а теперь в Москве работающие помощником маляра, плиточником и уборщицей в налоговой – бесхитростно рассказывают о себе, и в перерывах между байками,  поют что-то о жестокосердной пери и жизни вдали от дома, аккомпанируя на народных инструментах. В их рассказах нет жалоб, кажется, герои чувствуют себя вполне благополучными (хотя многие детали их биографий на наш взгляд выглядят вполне чудовищно), а самым главным результатом спектакля становится тот личный контакт, который налаживается между аудиторией и актерами. . Живые истории людей, ставших нашими личными знакомыми, меняют взгляд, которым мы смотрим вокруг.

Те три спектакля, о которых я веду речь, объединяет тема – не просто о жизни на чужбине, а касающаяся в более широком смысле свободы и неволи. И важнее всего в этом «мигрантском» сценическом сюжете, стала привезенная на фестиваль NET «Проба грунта в Казахстане» компании «Римини Протокол», всегда работающей на границе документального театра и перформанса.  В сущности, режиссер Штефан Кэги тут оказывается в большей степени исследователем, чем постановщиком: его занимала странная связь немцев с далеким  Казахстаном, и он взялся ее изучать, а результаты поисков сделал спектаклем. Из примерно пятидесяти найденных в Германии человек, так или иначе имеющих отношение к Казахстану, он выбрал пятерых, и каждый из них рассказал нам свою историю, не скрывая настоящего имени. Предмет, который на первый взгляд выглядел не слишком злободневно, на самом деле подвигал публику к большим обобщениям и заставлял думать.

Все очень просто: вот старик Генрих из Семипалатинска. Он начинает говорить по-немецки с сильным русским акцентом, но потом переходит на русский. Рассказывает о своей жизни: о том, как с Украины в войну маленьким попал с семьей в Германию, как потерял брата, как семья вернулась в Союз, но теперь в Архангельск, как посадили отца – баптиста, как матери пришлось отдать детей в детдом,  поскольку их было нечем кормить, а потом, когда отец вернулся из тюрьмы, вся семья переехала в Казахстан - в России им жить было негде. Всю взрослую жизнь Генрих работал водителем бензовоза, крутил баранку на дальних трассах, рассказывая об этом, он садится на велотренажер, крутит руль, а за спиной у него на экране огромный трак едет по  родным раздолбанным дорогам в районе Семипалатинска, а Генрих поет, как он пел когда-то в пути, чтобы не заснуть, «Эх, дороги…». Он говорит, что не  знает, что это за машина едет за ним, в его время таких не было, но по конструкции ясно, что не бензин везет. В 90-х годах Генрих, как немец, уехал с семьей в Германию. Теперь он работает дворником, жена – уборщица, у них все хорошо.

Вот моложавая Елена из Джезказгана, она немка по отцовской линии, но в доме по-немецки не говорили, у нее звонкий пионерский характер, она рассказывает, какие у них в городе были проспекты, как она была командиром отряда и мечтала быть космонавтом. На экране – старые любительские кадры,  советский город в духе шестидесятых и маленькая девочка впереди марширующего отряда пионеров. С экрана из сегодняшнего Джезказгана с таким же пионерским задором говорит с Еленой постаревшая бывшая директорша школьного музея космонавтики,  и дарит на память пару любимых экспонатов. Так передают свои дары с приветом издалека какому-нибудь ведущему развлекательной программы; вот они, их выносят на сцену: чеканка на космическую тему и портрет Гагарина. А еще на экране мы видим брата Елены, оставшегося в Казахстане – он смотрит в зал, а потом идет по снегу на кладбище, где похоронены родители. Уезжать не хочет – куда ехать от своих могил? Елена рассказывает, что у нее очень интересная работа в аэропорту, она отправляет российские и казахские рейсы. А потом признается, что недавно уволена. Цены на бензин такие, что казахские авиакомпании вечно в долгах, рейсы приходится отменять. Снова нефть.

Говоря о Казахстане, от нефти не уйдешь, Кэги хочет, чтобы это ощущение стало на сцене материальным, на экране – нефтяные факелы, а  подмостки покрыты странными резиновыми ковриками, сделанными из продуктов нефтепереработки. Если их откинуть, открывается то чавкающая грязь по которой герой хлюпает сапогами, то снег, скрипящий под каблуками, то гравий по которому маршируют детские сандалии. Похоже, все это тоже из нефти.

Ќазахстан глазами приезжего немца – это рассказ Герда, седого красавца-плейбоя, инженера из восточной Германии,  в 80-х он занимался разработкой новых месторождений в Казахстане. С такими квадратными подбородками, как у Герда, в советском кино играли лощеных эсэсовцев, и правда: он рассказывает, что его прадеда – эсэсовского генерала - судили в Нюренберге, дед тоже воевал на восточном фронте. Правда, совсем недавно выяснилось, что все эти военные биологически ему не родственники – пока дед воевал, бабка согрешила с каким-то евреем. Герд встает на тренажер-«ходилку» - и идет, как шли его неродные предки с запада на восток, а потом двинулся и он. На экране нам показывают, как идет разработка новых месторождений в Казахстане, Герд, похожий на романтического исследователя дальних земель, объясняет, зачем там нужны такие специалисты, как он – ни русские, ни казахи этой техникой не владеют. На экране, обернувшись с переднего сиденья машины,  сегодняшнюю жизнь нефтяников обсуждает с Гердом, стоящим на сцене, его коллега, тоже немец, сейчас работающий в Казахстане. Конечно, разговор этот был записан раньше, никто не скрывает условности ситуации, когда герой, подав реплику, дает знак технику, включить ответ, но на это не обращаешь внимания. Страшновато звучит сам рассказ о жизни Казахстана, о том, как здесь все, связанное с нефтью, становится золотым, а вокруг – нищета. Что образованный врач, любящий свою профессию, готов идти в нефтяную компанию кем угодно,  лишь бы заработать, как  к нефтяникам, будто солдатам, истосковавшимся без женщин, приезжают  девушки, особенно из бедного Таджикистана, поскольку слышали, что тут можно за свои услуги получить 100 долларов. На это Герд вспоминает, что в 80-е русские и казахские мужья приводили к ним своих жен и предлагали их буквально за мелочь – мыло, кофе, и кто-то  пользовался. Возвращаться в Казахстан даже за зарплату, которая тут начинается от 10 тысяч долларов в месяц, он не хочет.

Из Таджикистана тут еще одна Елена, совсем молодая красивая женщина. Она лучше всех «русских» здесь говорит по-немецки, видно, уехала девочкой. Она росла в Таджикистане, откуда Казахстан казался золотым краем, и дядя только после многих лет мытарств во время гражданской войны сумел вывезти семью в Германию к деду. Таджикские родственники удивляются, что в 27 лет Елена еще не замужем, а сама она, поработав в банке, теперь танцует за деньги в баре. Спрашивает: «Хотите, покажу, как?». И танцует.

Сбоку от сцены висит карта мира, а на ней – Германия, Украина, Россия, Таджикистан, Казахстан, загораются точки-города, показывая, как бросает людей из одного конца мира в другой. Еще в 19-м веке немцы поселялись в этих краях, но Кэги больше интересует век двадцатый – сталинская депортация во время войны, советские комсомольские стройки, постсоветская работа иностранцев-контрактников в стране, стоящей на нефти, как Арабские Эмираты.

Выносят канистру бензина – сколько километров на этом можно проехать? Проверяют, сколько энергии потратил Герд, непрерывно шагая, и Генрих, крутя педали. Совсем мало, сравнимо с  горючим  на дне стаканчика – его выносит молодая Елена, чтобы показать, какой номер с выдыханием огня она показывает в барах. Все очень наглядно. После спектакля Штефан Кэги рассказывает, что своим учителем считает учителя физики в школе, который умел объяснить то, что, казалось бы, понять невозможно. Вот так, «на пальцах», Штефан теперь рассказывает про людей, которых чья-то воля швыряет по миру, лишая дома и корней.

Пятый герой спектакля – молодой казах Нурлан, приехавший в Германию из Алма-Аты учиться бизнесу, да так и оставшийся здесь. Он работал с интернет-продажами сырой казахской нефти, а теперь торгует солнечными батареями и тут же со зрителями готов показать, как это делается. Нурлан называет себя гражданином мира, а с экрана его традиционно одетая казахская бабушка и дед-фронтовик – вся грудь в орденах – передают внуку привет и уверяют, что ничего не имеют против Германии, лишь бы не было войны. На сцену выносят предвыборный плакат Назарбаева, макет бурно строящейся Астаны. Нурлан замечает, что, возможно, его дед воевал там же, где дед Герда, только на противоположной стороне. История не хочет становиться историей, она влияет на жизни тех, кто живет сегодня.











Рекомендованные материалы


Стенгазета
23.02.2022
Театр

Толстой: великий русский бренд

Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.

Стенгазета
14.02.2022
Театр

«Петровы в гриппе»: инструкция к просмотру

Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.