14.11.2012 | Ворчалки о языке

Ускользающий предмет

Словари действительно составляются на основе того, что недотепы просто что-то ляпают, если они это ляпают постоянно

Дело было в начале 80-х. Я училась тогда в Университете, и летом мы поехали в диалектологическую экспедицию в Архангельскую область. И вот идем мы из одной деревни в другую, это несколько километров, кругом, сколько хватает глаз, каргопольские просторы. Вдруг навстречу нам – живописная группа с рюкзаками, ну явно же москвичи. Мы их, не говоря худого слова, и спрашиваем: «Ну, что нового в Москве?» А они нам тоже без лишних слов: «Да вот, ОСиПЛ закрывают».

ОСиПЛ – Отделение структурной и прикладной лингвистики (теперь теоретической и прикладной, ОТиПЛ, то есть) филфака МГУ. А вспомнила я эту историю сейчас, потому что умер Александр Евгеньевич Кибрик, стоявший у истоков Отделения и возглавлявший его последние два десятилетия. Собственно, сама я училась на Русском отделении и ученицей Кибрика не была. Но мне повезло – как раз когда я была студенткой, Александру Евгеньевичу вдруг предложили прочесть спецкурс на моем отделении.

Помню, какое впечатление на мой неокрепший ум произвело его рассуждение о том, что из двух возможных решений лучшим ученые сочтут то, которое проще и красивее, и это кажется нам чем-то само собою разумеющимся, а ведь за этим стоит представление о том, что мир устроен просто и красиво.

Надо сказать, что Александр Евгеньевич был не только замечательным ученым и потрясающим организатором науки – он был еще и поразительно ярким человеком. Одним из самых ярких в нашей лингвистике. Светлая память.

А я перехожу к тому, о чем, собственно, собиралась сегодня рассказать. Замечу, впрочем, что эти материи интересно было бы обсудить с Александром Евгеньевичем – теперь уж не придется.

Так вот – как быть, если слово массово употребляется в речи неправильно? И не надо ли тут слово неправильно взять в кавычки?

Вот, скажем, почти все знают, что у слова плечо есть анатомическое значение (часть руки от места ее прикрепления до локтя) – и бытовое. Когда мы говорим о платье с открытыми плечами, мы не имеем ведь в виду платье без рукавов. И пальто набросить на плечи, имея в виду плечо в медицинском смысле, было бы затруднительно. Не говоря уже о том, чтобы подставить плечо. Это вовсе не единичный случай: много сюжетов такого рода собрал Борис Иомдин в недавней работе «О "неправильном" использовании терминов: может ли язык ошибаться?» Вот, например, все неправильно называют мимозу мимозой. У Булгакова читаем: Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт их знает, как их зовут, но они первые почему-то появляются в Москве. Вот мы именно это называем мимозой и думаем, что Мастер, как и многие мужчины, вообще не разбирается в цветах. Однако же растение с желтыми пушистыми шариками – совсем не мимоза, а разновидность акации, а настоящая мимоза стыдливая – абсолютно другое растение совсем даже не желтого, а сиреневого цвета. Биологи не устают возмущаться, однако ошибка закрепилась еще в первой половине XIX в. Уже лет 50, как словари признают новое значение слова мимоза. Многие люди говорят нажать на курок, ошибочно называя курком спусковой крючок (на самом деле курок взводят, и это другая деталь оружия). Хотя что значит «на самом деле»? Разве язык не явлен нам в узусе? Большинство не музыкантов думают, что литавры – это тарелки (на самом деле вид барабана).

Да что говорить, нередко известные нам значения слов вообще появились в результате ошибки. Так, наше слово слон, вероятно, возникло в результате заимствования тюркского слова, которое означает… лев. Но даже биологу не придет в голову поправлять людей, говоря, что слово слон употребляется «неправильно».

Хотя когда какое-то слово используется и как термин, и – в несколько другом значении - как слово обиходного языка, очень трудно объяснить специалисту, что это не то что неправильно, а просто другое значение. Да что греха таить, когда я слышу что-то подобное из своей области, мне тоже хочется поправить. Вот термин безличное предложение в обиходе постоянно используют не так, скажем: – Меня попросили… – Кто попросил? Не говори безличными предложениями. Мне всегда хочется сказать: это, мол, не безличное, а неопределенно-личное, и чему только вас в школе учили?..

Собственно, пафос работы Бориса Иомдина лексикографический: он говорит о том, что распространенные «неправильные» употребления слов надо фиксировать в толковых словарях, как фиксируют в орфоэпических словарях типичные ошибки в ударениях (с пометой не рек. или неправ.). Потом «неправ.», возможно, придется заменить на «обиходн.», а потом оно, может, и вовсе вытеснит «правильное» употребление в специальные словари.

Но тут еще другое интересно.

Где, собственно, предмет нашей науки? Язык существует в виде речи конкретных людей. А люди, увы, часто говорят всякую ерунду. Причем развитие технологий ставит нас в такую ситуацию, что на любую ерунду можно найти некоторое количество примеров. И чем дальше, тем большее количество примеров можно будет находить буквально на все. Я как-то обнаружила, что огромное число людей пишет обстоятельства неопределимой силы – вместо непреодолимой силы. И куда мне теперь с этим знанием?

Вот мне тут один возмущенный читатель написал по поводу заметки, в которой я рассказывала о словах букашка и козявка и тех наивно-биологических представлениях, которые в них воплощены: Поразительно, что какой-нибудь плохо образованный недотепа ляпнет что-нибудь несуразное в своей книжонке, а потом на основе просто того, что кто-то это ляпнул, составляются словари. Ндааа... Ну да, словари действительно так и составляются – на основе того, что недотепы просто что-то ляпают, если они это ляпают постоянно.

Ну допустим, можно придумать какую-то очень сложную статистику, чтобы отсеивать те употребления, которыми, наверно, можно пренебречь, хотя договориться тут будет трудно. Ну допустим, если мы изучаем не просто язык, а более или менее литературный язык, можно отсечь совсем уж безграмотные употребления, далеко выходящие за пределы нормы, и ориентироваться прежде всего на речь авторитетных носителей языка. Можно везде расставлять стилистические пометы (волюнтаризм, конечно). Но дело же не только в этом.

На самом деле язык – это не только весь массив существующих на нем текстов. Это еще и совокупность моделей, конструкций, матриц, по которым порождаются новые тексты, совокупность разного рода возможностей – грамматических, семантических и прочих других.

Вот, скажем, люди часто в спонтанной речи путают падежи – иногда используют один падеж вместо другого по аналогии с другим словом, иногда просто ставят падежное окончание под влиянием контекста (рядом такое же). Причем путаются достаточно систематически. Однако если человек сам заметит, что сказал, то исправится, если рассказать, что он так сказал, – не поверит, а дать послушать запись – ужаснется. Матрица у него в голове «правильная». Конечно, разного рода оговорки – тоже факты бытования языка. Но это факты какого-то иного уровня. Вот я и говорю – объект у нас какой-то ускользающий. Наверно, в естественных науках не так. Хотя в биологии, возможно, отчасти похоже…

Источник: Тр № 116, 06.11.2012,