24.10.2012 | Кино

Без Гроссмана

Автору романа удалось стать свободным, а авторы фильма не смогли вырваться из «фатального круга»

Не напрасно опасался Сергей Урсуляк — начав в воскресенье с высокой доли в 20% в столице и с 17% по стране, сериал «Жизнь и судьба» уже в понедельник сполз к 10–12%, одновременно сделавшись доступнее и живее. Но даже если к концу показа зрителей останется мало, обращение канала «Россия» к роману Гроссмана нельзя назвать незамеченным. Чего-чего, а внимания к сериалу было много — и с самых разных позиций.

А нормальные обсуждения в современной России нужны как хлеб насущный. Потому что каша в голове у россиян невероятная, и образует ее дикая смесь эмоциональных оценок, исторических фактов, магических упражнений, мифологических образов, социальных стереотипов и медийных штампов. Ну еще добавьте корпоративные интересы и личный опыт. Человеку с таким калейдоскопом еще можно жить, но обществу необходимо структурировать убеждения.

Но сначала коротко о кино — просто потому, что, как ни странно, в данном случае качество кино менее всего интересует публику. У Сергея Урсуляка есть несомненные заслуги перед телевидением — прежде всего это сериал «Ликвидация» с Владимиром Машковым, сыгравшим такого героя, любовь народная к которому не знает границ. Рассказывают, что в Одессе Гоцману поставили памятник, а Машкову дали почетное гражданство и квартиру. И вообще Урсуляк известен как грамотный, интеллигентный режиссер, стремящийся к достоверности, правде, художественности и снимающий свои сериалы как большое кино. История, которую он снял «по мотивам романа Василия Гроссмана», как сказано в титрах, тоже по-своему честная: битва под Сталинградом показана так, что местами напоминает «Проверку на дорогах» Германа, тыловые сцены жизни семьи и коллег физика Штрума — хорошее кино 60-х. Открытий нет, но ряд актерских работ явно запомнится, патетическая музыка заполняет смысловые и эмоциональные дыры, операторская работа достойна всех похвал. В общем, сериал хвалят, оговариваясь, правда: конечно, это не Гроссман.

Но проблема в том, что Гроссман, роман которого и режиссеру, и сценаристу не слишком понравился, для многих является не просто литературным произведением, но важной вехой в новейшей российской истории. И то, что авторы сериала в печати выразили свое отношение к роману и к его центральной идее, вызвало много эмоций.

За Урсуляка вступились его поклонники — они утверждали, что фильм в целом соответствует если не роману Гроссмана, то его «духу», что он вовсе не просталинский (ну с этим кто спорит, еще бы сериал, как-то связанный с Гроссманом, был про то, что при Сталине жилось лучше и веселее). Что он правдиво показывает войну, а не так, как в последнее время принято. Что не похож на сериальное «мыло». Что в нем достойно играют актеры. Что снят серьезно и качественно, рассчитан на вдумчивого зрителя. И что среди вала телевизионной продукции кажется одной из немногих светлых вершин.

Не обошли фильм и критики другого толка. Среди них многие о Гроссмане ничего не слышали, но заранее вычислили направленность и фильма, и авторов. Позволю себе процитировать один отзыв с сайта «Однако»: «Набрал «василий гроссман жизнь и судьба». Залез в Википедию (чего для установления истины не сделаешь!) и моментально выяснил, что этот роман «носит резко антисталинистский характер». Т.е. клеветнический по отношению к человеку, которому мы обязаны (очень во многом) Победой и чье наследие мы до сих пор еще проедаем. Отношение к Сталину — это действительно индикатор. Удивительное совпадение: антисталинист, как правило русофоб, либерал, западник, не исключено, что гей, почитатель болотников и ненавистник Путина. Ах да, еще защитник пуссирайт».

Так что напрасно Сергей Урсуляк думает, что борьба со Сталиным неактуальна. (В интервью «Известиям» он сказал: «Вы знаете, когда я слышу что-то про борьбу со Сталиным, для меня это странно звучит. Представьте себе, что в 1978 году кто-нибудь бы всерьез сказал: «Я решил дать бой царизму». Сейчас «я нанесу последний удар по Сталину» звучит примерно так же. Шестьдесят лет прошло. Уже все удары нанесены».) На том же канале «Россия» сразу после показа первых четырех серий в программе Владимира Соловьева известный российский режиссер Бортко практически повторил слова неизвестного комментатора с сайта «Однако». Можно вспомнить и писателя Захара Прилепина, совсем недавно выступившего с аналогичными заявлениями.

Так что фильм Урсуляка, из которого по воле сценариста Эдуарда Володарского оказались изъяты важные для Гроссмана сцены в лагерях — советском и немецком — темы, связанные с холокостом, и многим особо запомнившийся разговор старого большевика Мостовского с гестаповцем Лиссом, для части публики идеологически вреден. Ведь там не показывают, как солдаты побеждали с именем Сталина, зато понятно, что атмосфера страха и доносительства пронизывает страну, и только там, где смерть неизбежна, люди чувствуют себя свободными, как капитан Греков из дома №6.

Скажем так, если рассматривать историю в категориях за и против Сталина, то фильм против. Проблема только в том, что роман Гроссмана не укладывается в эти категории.

Да, можно считать, что Гроссман действительно написал роман о насилии и свободе, как это сказано в аннотации на официальном сайте канала. Но свобода, о которой размышляет Гроссман, и та свобода, о которой говорят наши современники на ток-шоу, совсем разные понятия.

В романе есть сцена, которая вошла в фильм, но в сильно сокращенном виде, — это разговор эвакуированных ученых. Один из них предлагает представить, как бы выглядела газета «Правда», если бы вместо сообщений о сталеварах, вышедших на вахту в честь выборов, и трудящихся в США, что встретили Новый год в обстановке уныния и растущей безработицы, там печатали бы информацию: «Представляете? Вы узнаете, сколько грамм получают в колхозе на трудодни из газет, а не от домработницы, к которой приехала племянница из деревни покупать в Москве хлеб. Да-да, и при этом вы целиком и полностью остаетесь советским человеком». Мечты демократа Мадьярова осуществились — газеты дают информацию. Но она не нужна читателям как раз потому, что они остаются полностью советскими людьми.

А вот Гроссман советским уже не был. То есть долго был, в 20-е и в 30-е годы, и даже когда корреспондентом «Красной звезды» прошел всю войну до Берлина, до Нюрнберга, тоже еще был. И когда составлял с Ильей Эренбургом «Черную книгу» о нацистских преступлениях против евреев на оккупированных советских территориях, и когда писал о голоде на Украине. А вот когда написал «Жизнь и судьбу» — уже не был.

Для этого ему и надо было написать тысячи страниц, ввести туда сотни героев, сплести сеть пересечений их судеб, вставить туда множество разговоров, отступлений и сопоставлений. И прийти к выводам, не сводимым к рекламным фразам о насилии и свободе, государстве и личности. Гроссман самому себе, сыну европейски образованного космополита из Бердичева, оплачивавшего марксистские кружки в России, доказывал, что идеи о справедливости, равенстве, братстве, такие привлекательные и соблазняющие на первый взгляд, приводят в ту же грязь, боль и смрад, что и идеи о превосходстве одной расы над другими и о возможности, преодолев в себе человека, стать героем и победителем. Ему нужно было понять самому и донести до других мысль о том, что «человеческие объединения, их смысл определены лишь одной главной целью — завоевать людям право быть разными, особыми, по-своему, по-отдельному чувствовать, думать, жить на свете».

А вот авторы сериала не захотели его услышать. В фильме есть противостояние человека и государственной машины — и для Урсуляка это важно, не поспоришь. Он показывает, как люди сопротивляются давлению обстоятельств, цинизму и страху. Этого было бы достаточно для просто хорошего сериала, рассчитанного на среднего телезрителя, не обремененного размышлениями об исторической вине, готового к простым решениям. Однако роман Гроссмана не простой, не сводимый к схемам о насилии любого государства над любой личностью. В этом-то и суть подмены. Гроссману важно, что то государство, наследниками которого мы являемся, основано на порочных принципах. И если не изменить отношения к самим основам — все будет возвращаться на круги своя.

Для Сергея Урсуляка, как и для многих наших граждан, нет разницы между советской государственной машиной и государством как инструментом для управления, а вообще-то она принципиальна. Недовольный сегодняшним положением дел, режиссер в том же интервью «Известиям» говорит: «Чем больше я узнаю капитализм в нашем исполнении, тем больше я люблю социализм». И с ним многие согласны. Однако для Гроссмана, ставящего знак равенства не между государством как таковым и советским и нацистским режимом, эта разница была. Напуганные резкими переменами и поведением людей, внезапно оказавшихся без привычной узды, сегодня многие (не только обыватели, художники, но и чиновники) сделали вывод о тождестве свободы и разнузданности. И пришли к пессимистическому выводу — опять же процитирую Урсуляка, на этот раз из интервью «Аргументам и фактам»: «При таких территориях, как у нас, власть всегда вынуждена быть жестче, чем хотелось бы. К сожалению, наше государство никогда не сможет быть толерантным, мягким и интеллигентным по отношению к своим гражданам. Опять же, есть так называемые традиции — мы ментально привыкли, что власть находится в сильных руках… И вырваться из этого фатального круга у нас никак не получается».

И не получится, если не смотреть в лицо истории, если пытаться вычеркивать из нее то, что нам не нравится, что не подходит под привычную схему. Для Гроссмана и советский лагерь с его нравами, и отношение населения к еврейским гетто, и покорность жертв, согласившихся со своей участью, и автоматизм простых людей, равнодушных к собственной судьбе, и цинизм образованных людей, находящих оправдания для собственной трусости, — все это части системы, у которой есть вполне определенное название.

До тех пор пока мы готовы оправдывать насилие ради любых идей — хотя бы ради порядка и справедливости, этот «фатальный круг» разорвать не удастся. Но не надо делать вид, что из него нет выхода.

Начнем с человека

«От Аввакума до Ленина наша человечность и свобода партийны, фанатичны, безжалостно приносят человека в жертву абстрактной человечности. Даже Толстой с проповедью непротивления злу насилием нетерпим, а главное, исходит не от человека, а от Бога. Ему важно, чтобы восторжествовала идея, утверждающая доброту, а ведь богоносцы всегда стремятся насильственно вселить Бога в человека, а в России для этого не постоят ни перед чем, убьют — не посмотрят».

«Чехов сказал: пусть Бог посторонится, пусть посторонятся так называемые великие прогрессивные идеи, начнем с человека, будем добры, внимательны к человеку, кто бы он ни был — архиерей, мужик, фабрикант-миллионщик, сахалинский каторжник, лакей из ресторана; начнем с того, что будем уважать, жалеть, любить человека, без этого ничего у нас не пойдет. Вот это и называется демократия, пока несостоявшаяся демократия русского народа. Русский человек за тысячу лет всего насмотрелся — и величия, и сверхвеличия, но одного он не увидел — демократии».

Василий Гроссман, «Жизнь и судьба»

Источник: Московские новости, 19 октября 2012,