30.03.2012 | Театр

Не понять и не простить

Марина Неелова и Алена Бабенко играют «Осеннюю сонату»

Сегодня в Москве «Современник» - один из буквально двух-трех «больших» театров, где активно работают с молодой режиссурой. Здесь  устраивают творческие лаборатории, а потом самым успешным заявкам дают возможность стать спектаклями. Пока не очень понятно, как новая режиссерская кровь влияет на саму жизнь театра, меняется  ли она под воздействием молодых и смелых. Напротив, пока скорее видится, что театр сам влияет на начинающих режиссеров, и их постановки кажутся не по годам основательными. В них нет той юношеской резкости, запальчивости  и остроты, ради которых обычно приглашают молодых,  прощая несовершенства их творений за то, что они будоражат и публику, и размеренное течение собственной жизни театра. Но, если «молодежный проект» «Современника» будет продолжаться, изменения обязательно начнутся, и уже сейчас, по постановке Гарика Сукачева «Анархия» (как ее ни оценивай), видно, что Галина Волчек готова рисковать.

В последней премьере «Современника» главный режиссер уже доверяет вчерашней студентке Екатерине Половцевой, поставившей два года назад тут же, на «Другой сцене», «Хорошенькую» Сергея Найденова, не только главную, большую сцену «Современника», но и его главную звезду – Марину Неелову. Пьесу Ингмара Бергмана «Осенняя соната» Неелова играет в паре с новой звездой театра – Аленой Бабенко. Неелова играет мать, знаменитую пианистку Шарлотту, после смерти второго мужа приехавшую навестить дочь Еву (Бабенко), уединенно живущую со своим мужем пастором. Шарлотта, не видевшая дочь уже семь лет, знает, что несколько лет назад утонул маленький сын Евы и Виктора, но не знает, что после этого семья пастора взяла к себе из пансиона тяжело больную вторую дочь пианистки Елену. Мать и дочь – вот главный сюжет.

Даже не знаю, кому лучше смотреть новый спектакль «Современника» - тому, кто никогда не видел шедевра Бергмана, или тому, кто помнит его, и понимает, как сильно отличается театральная трактовка девушки-режиссера от взгляда философа, ставившего собственную пьесу на крупных планах, чтобы мы читали лица и глаза актрис, как книгу.

Парадокс состоит в том, что фильм был гораздо более условным, почти абстрактным. Действие происходило в норвежской пасторской усадьбе и в то же время нигде. Ингрид Бергман и Лив Ульман играли мать и дочь мощно, как античную трагедию, эти женщины казались олицетворенными страстями. В спектакле Половцевой все куда конкретней и полно мелких деталей: скрипучая галерея из некрашеных досок (художник – Эмиль Капелюш), засыпанный сухими листьями осенний двор, дым от барбекю, ливень, мокрые дождевики, галоши, грязь на подоле нарядного платья Шарлотты. Но главное отличие в другом: в фильме Бергмана обе женщины были очень крупными личностями, нам не приходило в голову сомневаться, что Шарлотта действительно талантливая пианистка и как ни иронизируй над ее жовиальностью и  тщеславием, она вызывала восхищение, и нельзя было не подпасть под ее обаяние. Ее антипод, интроверт Ева, выглядела ничуть не менее значительной: она была погружена в себя, крайне сосредоточена, и видно было, что в ней идет постоянная работа и мысли ее глубоки. Спектакль «Современника» повернул историю Бергмана другой стороной. Он рассказывает о заурядных людях, но все мы знаем, что у заурядностей скелетов в шкафу не меньше, и их трагедии ничуть не веселее.

Алена Бабенко делает Еву серой очкастой мышкой, неловкой и зажатой молодой женщиной, до сих пор чувствующей давление знаменитой матери, и живущей старыми обидами и детскими комплексами. Невозможно даже представить себе, что она писательница, опубликовавшая две книги, полные глубоких размышлений о себе. Ева нервна, резка и раздражительна, ее мягкому, застенчиво-любящему мужу, которого отлично играет Сергей Гирин, – немало от нее достается. Но при этом отношения супругов не выглядят такими платонически-отдаленными, как в фильме, напротив, как бы ни уверяла Ева, что она не умеет любить, то, как они с Виктором постоянно касаются друг друга, говорит о том, что это хороший брак.

По тому, как играет Шарлотту Марина Неелова, тоже ясно, что она вовсе не великая пианистка. В первом акте актриса не жалеет яда: ее Шарлотта актриса-каботинка последнего разбора, самая гротескная вариация чеховской Аркадиной вплоть до текстовых совпадений. Она пританцовывает и щебечет, не умолкая, о том, как ее принимала публика, о своих платьях, об успехе у мужчин, и о том, что, несмотря на возраст, она прекрасно выглядит. Он так же скупа, как Аркадина, и не желает, чтобы при ней имел успех кто-то другой (видели бы вы какие она, отвернувшись, строит гримаски, когда Ева играет на фортепьяно). Шарлотта не способна слушать никого, кроме себя; когда ей что-то рассказывают, она обязательно роется в сумочке или поправляет макияж, и простодушно не сомневается, что все ее должны обслуживать: протягивает зятю ножки, чтобы он ее переобул, пока она говорит по телефону, и гоняет дочь за своими сумочками и шарфиками.

Расклад вполне узнаваем, в нем нет ничего экстраординарного: яркая бабочка-мать, бросавшая своих детей ради успеха и удовольствий, и дочь, припоминающая ей и свою отвергнутую тайную детскую влюбленность в нее, и свою брошенность, и то, как в короткие периоды возвращения в семью, мать, якобы, заботясь, унижала и обижала ее. Ночное выяснение отношений между Евой и Шарлоттой в спектакле превращается в настоящий скандал, едва не переходящий в драку. И Ева, припоминающая матери все свои давние обиды, и Шарлотта, которая неожиданно оказывается умнее и терпеливее, чем это виделось в начале, размахивают подушками и разве что не обливают друг друга водой. Оказывается, что как бы ни была велика вина матери, есть правота и на ее стороне. А вину свою эта стрекоза понимала и так, но всегда пыталась ее вытеснить из своего празднично-беспечного мира, скрыться от непрощающих глаз дочери. Теперь пришло время ответить.

И тут, в финале, Половцева разворачивает бергмановскую пьесу на 180 градусов. В «Осенней сонате» испуганная Шарлотта стремительно бежала от дочери в свою прежнюю беспечно-гастрольную жизнь, и старалась забыть все прошедшее, как страшный сон. А Ева писала ей вслед письмо с просьбой о прощении. В спектакле «Современника» постаревшая за ночь мать вместе с хмурой дочерью, медленно уходят со сцены, таща вдвоем тяжелый шарлоттин чемодан, как груз обоюдной вины и судьбы. Оборачиваясь, они что-то тихо говорят невидимым собеседникам. Шарлотта уже не будет такой, как прежде, но Ева никогда не простит ее.

Источник: "Московские новости", 28 марта 2012,