13.12.2011 | Наука

Эра белых халатов

Всего полтора столетия назад медицина оставалась скорее угрозой для жизни пациента, чем спасением

На старых картинах и гравюрах можно найти немало изображений врачей былых времен. На некоторых они запечатлены за своими профессиональными занятиями – как, например, на знаменитом «Уроке анатомии доктора Тульпа» Рембрандта. Но до самого конца XIX века мы нигде не увидим ни единого белого халата. Этот неотъемлемый атрибут медицины моложе нашего журнала: белые халаты стали появляться в клиниках лишь в конце 1860-х годов, а более-менее регулярное их ношение началось в госпиталях прусской армии во время франко-прусской войны 1870 – 1871 гг. Это была не просто профессиональная мода:

как и в известном евангельском сюжете, белые одежды стали зримым символом радикального преображения древнего искусства врачевания.

Чтобы представить, что представляла собой медицина того времени, вспомним событие, случившееся как раз в год рождения журнала «Вокруг света». 6 июня 1861 года умер один из самых знаменитых людей эпохи – граф Камилло Кавур. Премьер-министр и главный архитектор только что родившегося Итальянского королевства скончался от варварской средневековой процедуры – кровопускания, которым его лечили от кишечной колики. Лечили не неграмотные знахари или авантюристы-шарлатаны, а светила итальянской и европейской медицины, уважаемые члены врачебной корпорации. И назначенное ими лечение было не отчаянным экспериментом, а обычной практикой, применявшейся веками и освященной именами высших авторитетов медицины.

В это трудно поверить, но это так:

всего полтора столетия назад медицина (непрерывная история которой в Европе насчитывала уже более двух тысяч лет) оставалась скорее угрозой для жизни пациента, чем спасением.

Дело было даже не в том, что она широко применяла такие «лечебные процедуры», как кровопускание, бесконечные (по нескольку раз в день на протяжении многих лет) клизмы, лишение еды и питья и даже прижигание каленым железом. Еще хуже было то, что в арсенале врачей практически не было по-настоящему эффективных средств: как показывают современные объективные исследования, почти все тогдашние лекарства сегодня могли бы в лучшем случае считаться биодобавками. Но самое главное – у медицины не было ни умения распознавать различные болезненные состояния, ни критериев эффективности лечения. Медики того времени почти ничего не знали том, как работает человеческий организм – здоровый или больной. Из всего, что известно об этом сегодня, в их распоряжении были только знания по анатомии.

Так было во времена Гиппократа и Галена, так было в эпоху Парацельса и Амбруаза Паре, так было в просвещенный век Бурхаве и Дженнера. Но именно в середине XIX века это положение вдруг начало меняться.

Рассказ об этом чудесном преображении медицины обычно строится вокруг имен Земмельвайса, Листера, Пастера – и это совершенно справедливо. Но все началось немного раньше. В 1835 году во Франции вышла маленькая брошюра никому не известного врача Пьера Луи. Недоверчивый доктор сравнивал течение пневмонии, дифтерии и некоторых других «лихорадок» у больных, которых лечили пиявками (считавшимися в то время наилучшим средством от этих и многих других болезней), с теми, кто не получал такого лечения. И обнаружил, что вероятность смерти в этих случаях одна и та же – оказывается, испытанный метод нисколько не содействовал выздоровлению больного. Медицинское сообщество было шокировано кощунственной попыткой поставить под сомнение освященный веками и великими именами метод при помощи каких-то цифр. Тем не менее спустя всего пять лет соотечественник доктора Луи Жюль Гавар опубликовал уже солидную книгу «Общие принципы медицинской статистики».

По сути дела эти два сочинения впервые дали врачам возможность оценить действенность своих методов и лекарств. Результаты не заставили себя ждать: уже через семь лет после выхода книги Гавара Игнац Земмельвайс начал свою донкихотскую кампанию за обеззараживание рук врача. На подвиг его толкнула именно статистика, неумолимо свидетельствовавшая, что даже в лучших клиниках роженицы умирают от родильной горячки в несколько раз чаще, чем те, кто рожает дома.

Героические усилия Земмельвайса закончились смертью в сумасшедшем доме, но в конце 1860-х Джозеф Листер уже твердо вводит в хирургию асептику и антисептику (вместе с которыми в клиники и пришел белый халат – одежда, на которой сразу видно любую грязь).

Луи Пастер делает основой медицины микробиологию и разрабатывает метод вакцинации. Именно школа Пастера и соперничающая с ней школа Роберта Коха позволили человечеству впервые в своей истории перейти в наступление на болезни.

«Сорок лет теории дали человечеству то, чего не могли ему дать сорок веков практики» – сказал Климент Тимирязев в своей знаменитой биографии Пастера. Мысль на первый взгляд кажется странной: всякого рода умозрительными теориями была богата как раз медицина прежних веков (особенно XVIII-го). Пастер же был именно практиком – что позволяло ему создавать вакцины, не только ничего не зная о механизмах иммунитета, но порой даже не будучи в состоянии выделить возбудителя болезни. Однако Тимирязев прав в том смысле, что с Пастером и его поколением в медицину пришла фундаментальная наука, естествознание Нового времени – с его методами обнаружения и доказательства истины. Это и позволило за время жизни одного поколения добиться большего, чем за все предыдущие тысячелетия.

Потом были первые шаги иммунологии, открытие витаминов, сульфаниламиды и антибиотики, резко сократившие смертность от главных бичей человечества – инфекций и посттравматических осложнений.

Средняя продолжительность жизни людей резко пошла вверх – сегодня в целом по планете она примерно вдвое выше, чем сто лет назад. Успехи в лечении болезней, вызванных внутренними причинами, были более скромными – здесь не работал старый добрый принцип «природа – лучший лекарь», уже само появление признаков болезнь, как правило, означало, что собственные возможности организма исчерпаны. Тем не менее все больше болезней – от сахарного диабета I типа до шизофрении и эпилепсии – превращалось из рокового приговора в неотвязную, но терпимую неприятность. И это тоже происходило благодаря дарам фундаментальной науки. Сегодня ее творения заменяют людям утраченные конечности и органы чувств, а перспективы генной и клеточной терапии уже возрождают древнюю мечту о панацее.

И тем не менее исследования социологов показывают: жители всех без исключения развитых стран уверены в неэффективности своей системы здравоохранения, какова бы она ни была.

Конечно, в значительной мере это реакция на социально-экономические стороны медицины – высокие цены на лечение или/и долгое ожидание нужного обследования или вмешательства (в Великобритании, например, ежегодно отменяется около 50 тысяч хирургических операций из-за того, что за время ожидания пациент стал неоперабельным). Но неувядающая популярность разного рода «альтернативных» систем лечения и оздоровления (заведомо неэффективных, а порой просто опасных), массовый отказ от прививок, развитая антимедицинская мифология («все аптечные лекарства – вредная химия», «прививки вызывают аутизм», «никакого СПИДа нет, его выдумали, чтобы на бабки развести» и т. п.) свидетельствуют: люди недовольны не только затратами времени и денег. Им не нравится индустриально-конвейерный характер современной медицины – они хотят, чтобы врач видел в них не очередной «случай из практики», а уникальную и неповторимую личность. Им невыносим груз ответственности за собственное здоровье –

им было гораздо уютнее в мире, где здоровье или болезнь ниспосылали человеку таинственные высшие силы, а лекарь мог вступать в контакт с ними и говорить от их имени.

Дав людям эффективное лечение, наука взяла за него страшную плату – поселила их в расколдованном, равнодушном к человеку мире. И тут, как говорится, медицина бессильна – она не может (да и не вправе) изменить природу человека.

Источник: «Вокруг света» № 12, 2011 ,