14.12.2005 | Интервью / Театр

Неслабый человек

Евгений Гришковец: "Додин просто покурит!"

13-го декабря в  Театральном Центре на Страстном Евгений Гришковец выпускает свой новый спектакль «По По» где вдвоем с Александром Цекало, будет рассказывать публике со сцены страшные рассказы Эдгара По. Гришковец уже четыре года не играл премьер, в которых сам бы участвовал, так что событие это для поклонников драматурга-режиссера-актера – экстраординарное. Тем более, что за эти самые четыре года Гришковец успел примерить на себя и новые роли: написал два романа и выпустил диск с чем-то вроде мелодекламации – рассказами в сопровождении калининградской группы «Бигуди».

Спектакль «по По» Гришковец ставит не впервые: лет десять назад его играли в кемеровском театре «Ложа», не так давно – в Новом Рижском театре (эту постановку привозили в Москву на фестиваль NET). В сущности, сама идея Гришковца пересказывать Эдгара По своими словами берет начало давным-давно, из армии, когда служивший на флоте Женя во время долгих дежурств рассказывал своим простодушным напарникам увлекательные истории. Об этих историях, будущем спектакле и том, как себя чувствует сегодня Гришковец, мы поговорили с ним накануне премьеры.

-     Почему для спектакля ты выбрал именно По?

- Прежде всего придумалось название. Оттуда и пошло. Конечно, в армии я рассказывал в основном Джека Лондона. Но и По тоже, и какие-то классические произведения, Томаса Манна, например. По и Джек Лондон вызывали наибольший интерес. С тех пор я их больше никогда не перечитывал – как прочитал классе в 9-м-10-м, так и рассказывал то, что запомнилось. Кроме того,  именно рассказы Эдгара По в детстве я слышал в пересказе друзей. По крайней мере «Колодец и маятник» и «Убийство на улице Морг». Из-за того, что их все пересказывали, они попадали в живую языковую среду – в детские мифы, в городскую среду. И звучали абсолютно современно… В общем, как всегда, откуда взялась идея -  совершенно непонятно и, честно говоря, абсолютно не важно. Было это в 93-м году и до сих пор эта идея для меня является современной, забавной, а главное – игровой. И важно, что помимо названия придумалось  точное театральное высказывание, которое важнее для спектакля, чем весь По, и все с ним связанное.

- Ты имеешь в виду, каким образом вы его рассказываете?

- Да, каким образом рассказываем, какие там персонажи,  как они взаимодействуют с автором  и каково мое, авторское взаимоотношение с По. То, какая в этом есть свобода и как она реализуется в театре. Ко мне, как к режиссеру, ведь никто всерьез не относится. Критики все время обсуждают только социальный аспект моего творчества. Ну, может, и хорошо, если говорят не про то, как это было сделано, не о композиционном решении и др. а только про жизнь. Но ведь в «Как я съел собаку» и, особенно, в «Дредноутах» есть изощренные режиссерские решения, изощренные – я подчеркиваю.

- Понятно, что тебя как режиссера отдельно не рассматривают – ты же комплексный автор.

- Но, если посмотреть, что пишут про мои книги – тоже никто анализом не занимается. Какой там герой, какое время художественное, композиция...

- Тебе обидно?

- Ну, не то, что обидно… Но правда, я подробнейшим образом работаю… Там есть сложная структура. Мои спектакли вычищены с очки зрения света и мизансцен. В них не лезут в глаза режиссерские грубые нитки – и никто этого не замечает. Ну, обратите внимание хотя бы на сценографию – нет, ну что вы. Ее как бы тоже не существует.

- А по-моему, про сценографию писали.

- Во Франции писали, в Германии писали, а у нас – нет.

- Ты не похож на затравленного.

- Ну, что ты, я же не анекдоты рассказываю, не посиделки на кухне устраиваю – я показываю спектакль. А в спектакле есть художественное пространство, художественное время, герой, структура, режиссура – и ни разу никто не сказал, что я этим хотя бы владею. Что это не элементарно сделанные вещи. И в «по По» - сложнейшая композиция. Вообще то, что я делаю с композицией произведения – это очень сложно. Додин – просто покурит! Театр ведь не музей. И я делаю его среду плотной. Я очень люблю текст По, я люблю свое впечатление от него и интерпретирую все. Я ведь воспроизвожу к рассказам По (кроме «Бочонка Амонтильядо) только предисловия - такие иронические и чудесные. В «Заживо погребенных», например, рассказываю только первые 2 страницы, а саму историю - нет. И объясняю – не разбираю, а именно объясняю метафору, хоть и знаю, что она от этого погибает. Я неплохо понимаю, что такое пост романтическая литература, так что спектакль сделан с большой ответственностью перед текстом и автором. А главное, я полагаю, что он оживляет текст.

- Так что изменил в твоем новом приходе в театр тот факт, что ты теперь считаешься и литератором?

- Я перестал тотально принадлежать театральному пространству. Не театральному сообществу, а пространству, когда я не понимал другого художественного времени и не видел другого способа высказывания кроме речи и диалога. Я впервые делал произведение, которое будет от меня изначально отделено, потому что каждый будет читать его по одиночке. А это сразу все меняет. Я же всегда обращался к нескольким сотням людей. И поэтому сейчас любой мой приход в театр будет связан с еще более осмысленным решением.

- А что это изменит?

- Просто теперь есть более широкий спектр отношений. Свобода. Теперь когда я прихожу в театр или пишу книжку – это не связано с практической жизненной необходимостью, с тем, что надо зарабатывать деньги. Я конечно стал более занятым, но зато, если уж выпускаю… Никто не добьется, чтобы я стал много писать или много ставить спектаклей – никто. То есть это точно не по привычке делается.

- Помню, что ты говорил, будто выпускаешь «по По» как коммерческий спектакль.

- Да мало ли что говорил. Я выбрал «по По» – потому, что мне очень хочется играть. В нем же есть игровая среда и настроенный на игру партнер – Александр Цекало. И все-таки это диалог. Я себе никогда раньше не позволял быть вдвоем на сцене с человеком,  который даже больше меня говорит.

- То есть ты просто соскучился по игре?

- Да. А еще пришел замысел следующего моего спектакля, который, на мой взгляд, будет очень дерзким и по форме, и по высказыванию. И мне нужно с ним год прожить, потому что пока то, что я хочу сказать, может прозвучать настолько сильно, что не станет художественным высказыванием. Поэтому мне нужно с этим пожить и найти этому…

- Не расскажешь о чем?

- Для меня это еще не освоено художественно. Когда удастся освоить, я сделаю  спектакль. Это будет через год. Но сейчас мне очень хочется испытать все премьерные ощущения, и все постановочные моменты, связанные с репетициями, чтобы восстановить все навыки и лучше вспомнить, чего я хочу, потому, что я крепко забыл, как это – выпускать спектакль.

- Тренируешься перед следующей премьерой?

- Нет, я делаю полноценный спектакль, и люди будут платить немаленькие  деньги за билет. Это не тренировка и не эксперимент.

- Почему ты взял в партнеры человека, который прямой дорогой пришел из шоу-бизнеса?

- Мне обязательно был нужен очень известный партнер, который в этом спектакле появился бы для публики в том качестве, в котором его не знают. Мне нужно было чтобы мы как тут открываем По, так открывали и его. И я ведь буду не такой, как обычно. В «по По» Саша Цекало выходит на сцену как тонкий рассказчик и прекрасный драматический актер. Оставаясь таким, какого мы знаем: небольшого роста, милый, забавный, трогательный. Он ведь даже на эстраде или на телевидении никогда не был пошлым.

- А ему это зачем?

- Ему это очень интересно. У него есть актерское образование, есть театральный опыт. Есть своя история, которая больше, чем моя.

- И по твоему ощущению что у вас получается?

- Хороший легкий игровой спектакль. Красивый, веселый, парадоксальный очень. Такой «спектаклик». Как Феллини называл свою «Репетицию оркестра» - «фильмик».

- А рассчитан он будет на тех же людей, которые обычно смотрят твои спектакли или ты хочешь расширять их круг за счет зрителей Цекало?

- Та публика, которая любит Цекало, а меня никогда не видела, тоже придет. Я не ставил такую задачу, но ясно, что это произойдет. Я этого не боюсь. Когда я начал играть с «Бигуди» в театр пришли люди из клубов, и сейчас есть очень много людей, которые знают меня только как писателя. Я, например, в Казани никогда не играл, а в Казани книжку мою очень читают.

- А ты что-нибудь знаешь о своих читателях?

- Конечно. Пишут много, сайт мой переполнен

- Что пишут?

- Кому-то нравится, кто-то гневно пишет – неважно. «Рубашка» продана тиражом больше ста тысяч экземпляров за полтора года продаж, и «Реки» порядка ста тысяч. Это значит, что мои книги прочло больше людей, чем посмотрело мои спектакли за шесть лет моей активной театральной гастрольной деятельности. Если считать, что мой зал в среднем по 200 человек.

- Ты продолжаешь играть в малых залах?

- Сначала я считал, что больше, чем 70 человекам мои спектакли показывать не стоит. Потом стал играть на 150, потом - на 300. А сейчас, когда мне говорят, что зал будет 450 мест, я думаю:  «маловато». Не в гонораре дело, а просто я уже люблю большую сцену. Вообще и спектакли мои изменились, и способ высказывания изменился, и я изменился. И когда спектакль удается в большом зале – это больше впечатление и для меня, и для публики, чем любая камерная сцена.

- А какой твой любимый размер?

- 700-750 – стандартный областной драматический театр.

- А где реагируют лучше всего?

- В Москве. И во всех крупных городах, где есть свой театр, где люди любят театр, знают, как туда ходить и как получать от этого удовольствие. А, например, в Архангельске спектакль проходил прекрасно, но чуть тише. Там театр давно на ремонте и я играл на сцене дома офицеров. Зрители прекрасные – в смысле каждый отдельный человек. Но в публику они не складываются. Без взрывов.

- По-прежнему приходят за кулисы? Пишут? Ты как-то реагируешь на это?

- Перестал реагировать. Я регулярно смотрю, что пишут на моем сайте, но сам уже перестал туда писать. Потому, что когда я туда писал, это приводило к неверным последствиям.

- Каким?

- Начинают со мной беседовать – задают вопросы, вступают в полемику. Человек не понимает, что когда он приходит после спектакль в гримерную, чтобы познакомиться, в тот момент, когда он пожимает мне руку, он убивает театральное впечатление. У друзей моих, которые приходят на спектакль (даже, если он им нравится), нет того чистого и на самом деле единственно возможного впечатления, которое должно быть у зрителя, который купил билет и пришел на спектакль, не зная меня.

- Вот ты сейчас выпускаешь спектакль и уже знаешь, что еще один тебе предстоит через год, есть книжки, концерты, гастроли. Какое у тебя внутреннее ощущение? Ты напряжен, счастлив?

- Я очень устал, но это хорошая усталость и очень жду премьеры, потому что очень хочется играть. И я уверен в том, что у нас в спектакле есть то, отчего человек поймет, что не напрасно провел полтора часа в зрительном зале. Он как минимум увидит двух неслабых людей, в которых есть какое-то содержание и они прекрасно умеют про это рассказать. И вообще интересно рассказывают. Двух, в общем, счастливых людей – ведь смотреть на счастливых людей приятно. Это как минимум.

- А как максимум?

- Как максимум – они увидят спектакль.

Источник: "Грани.ру", 13.12.2005,