09.11.2011 | Театр

Живет и побеждает

Новый европейский театр на фестивалях NET и «Сезон Станиславского»

В эти дни завершились два международных театральных фестиваля, которые проходили в Москве практически одновременно, приводя в замешательство любителей сцены, не знавших куда бежать в первую очередь.

И в той и в другой программе были любопытные спектакли, но ни один смотр не запомнился ни громким скандалом (на эту роль претендовала провокативная «Смерть и реинкарнация ковбоя» Родриго Гарсии, но та молодежь, которая дошла до далекой сцены ДК ЗИЛ, была скорее развлечена, чем шокирована зрелищем), ни шумным успехом. Напротив, было несколько грустных разочарований.

NET закрылся спектаклем своего прошлогоднего хедлайнера, который тогда стал открытием для Москвы, — венгерского режиссера Виктора Бодо. В прошлом году бессловесный, невероятно энергичный и изобретательный «Час, когда мы ничего не знали друг о друге» вызвал много восторгов. В этом году Бодо со своей будапештской компанией «Спутник Шиппинг» привез спектакль «Дайсмен» (то есть «человек жребия», от dice — игральная кость) по сорокалетней давности роману-пародии психолога, писателя и авантюриста Люка Рейнхарта. Его герой (сохраняющий имя автора), успешный психиатр и психоаналитик, к 33 годам понимает, что все надоело и надо изменить свою жизнь, а также жизнь своих пациентов и лучший путь для этого — метод игральной кости или жребия. Здоровяк Люк становится проповедником новой теории, он призывает всех освободить инстинкты, ловить опасности и риски, подчиниться собственной агрессии, хамить, насиловать и убивать. И сам с удовольствием и иронией пользуется теми же методами, объявляя, что таким образом человек разрушает свою личность, но зато обретает свободу. Труппа Бодо играет этот сюжет практически на пустой сцене в эксцентричной манере спектакля-плаката, где все персонажи, кроме главного героя, постоянно меняют роли. Своим гротескно-отстраненным способом игры спектакль вызывает в памяти другой венгерский сатирический спектакль, приезжавший в Москву несколько лет назад, — Blackland Арпада Шиллинга (в театре которого Бодо и начинал как актер), но, конечно, «Дайсмен» поверхностнее.

В сущности, несмотря на густо матерный перевод (герой не стесняется в выражениях, отпустив себя на волю жребия), новый спектакль Бодо выглядит бодрым коммерческим произведением псевдоинтеллектуального толка и на фестивале «Новый европейский театр» смотрится странновато.

Другого рода разочарование ждало публику на фестивале «Сезон Станиславского», который привез представление московского любимца Алвиса Херманиса, поставленное им в Италии, — «Барышни из Вилко» по роману Ярослава Ивашкевича. Спектакль этот заканчивает свою жизнь, в Москве его сыграли два последних раза, и создавалось ощущение, что из этой очень выразительно задуманной постановки воздух вышел до того, как ее прекратили играть. Да, надо признать, что итальянские актеры намного слабее латышских, с которыми всегда работает Херманис, но еще год назад на фестивалях спектакль шел на ура, медлительный, полный воспоминаний польский роман плавился от итальянского жара. А шесть прекрасных женщин вокруг героя, вернувшегося в усадьбу после пятнадцати лет отсутствия, дышали страстью и томлением. В Москве ничего этого не было, и то, что прежде било публику электрическим током, теперь выглядело затянутостью и заставляло скучать.

Пожалуй, единственной настоящей новостью на фестивале NET был камерный моноспектакль видеохудожника Пьеррика Сорена, одновременно полный впечатляющих визуальных эффектов и пронзительной рефлексии . Ответом на него со стороны «Сезона Станиславского» был моноспектакль британца Тима Крауча «Я, Мальволио», где актер (он же режиссер и драматург) выходил к публике тем самым опозоренным камердинером из шекспировской «Двенадцатой ночи», каким этот малосимпатичный герой оставался в финале комедии.

Мальволио говорил со зрителями от лица публично униженного гордеца. Он был одет в грязный маскарадный костюм индюка с красной бородой, трясущейся под подбородком, но говорил как несломленный проповедник, поставленный бороться с наступлением всемирного хаоса. Слова его о том, что хаос начинается с мелочей — брошенной бумажки, отложенной на завтра молитвы, безобидного смеха над нелепым человеком, — а потом вырастает до размеров сегодняшнего, гниющего от грязи и заряженного агрессией мира, действительно способны были устыдить. Осмеянный герой был вовсе не глуп, и хотя он вел себя вызывающе по отношению к залу, его решимость повеситься от унижения вызывала острое сочувствие. Но чем дальше, тем более становилось ясным, что этот Мальволио небезопасен. И лишь только он менял индюшачий костюм на сюртучную пару (по ходу требуя у зрителей подать ему одежду или надеть ботинки), высокомерный герой превращался в бескомпромиссного и страшного душителя любой свободы, с каким не дай бог встретиться в жизни.

Как это ни парадоксально, в этом году фестиваль «Сезон Станиславского» не только проходил в то же время, что и NET, но и выглядел во многих отношениях его продолжением. Да, в российском фестивальном ряду NET ценится за внятность и последовательность концепции, именно этот смотр дал имя идее и пониманию нового европейского театра в России, именно здесь мы увидели спектакли многих режиссеров, которые стали лидерами этого самого нового театра в Европе. В «Сезоне Станиславского» такой внятной концепции нет, не очень ясно, какими принципами он руководствуется при выборе спектаклей, и их привязка к имени Станиславского выглядит формальной. (Так же как непонятно, зачем в его программе такое количество московских спектаклей, которые можно посмотреть и так.) Похоже, что во всем, кроме своей верности театру Някрошюса, спектакли которого он ежегодно привозит, у «Сезона Станиславского» нет никаких принципов — он выбирает то, что его организаторам советуют с разных сторон. В этом смысле знаменательно, что его гастрольная программа постепенно все больше кренится в сторону нового европейского театра, хоть и лишена радикальности, которую себе могут позволить только «идейные» фестивальные худруки. И те спектакли, которые значились в программе «Сезона Станиславского» вначале («Трамвай «Желание» Кшиштофа Варликовского и «Волны» Кети Митчелл), но не были привезены из-за финансовых проблем, как и приехавшие постановки — Яна Лауерса, Алвиса Херманиса, Тима Крауча, — независимо от степени удачности явно принадлежат тренду нового европейского театра. Дело которого живет и побеждает.