25.10.2011 | Театр

Анатомия запоя

Фестиваль NET открылся спектаклем Оскараса Коршуноваса

В Москве видели немало спектаклей Оскараса Коршуноваса, он даже однажды ставил здесь («Смерть Тарелкина» в театре Et Cetera), но спектакль «На дне», которым открылся фестиваль «Новый европейский театр», ничто из виденного нами прежде не напоминает. Никакой эффектной сценографии, бурного и подвижного действия, ярких костюмов и пластики, похожей на балет. Даже пьесы Горького тут по большому счету почти нет — от нее осталось только последнее, четвертое действие, одни разговоры.

Весь спектакль перед маленьким залом «на крыше» Театра имени Моссовета стоит длинный стол под белой скатертью, а за ним сидят десять персонажей «На дне». За их спиной на фоне черного занавеса висит панель с бегущей строкой, где появляются вразброс хрестоматийные реплики из пьесы вроде «Любить — живых надо!», выглядящие пустыми рекламными слоганами. А персонажи, начав с благопристойной мизансцены, похожей на какую-нибудь пресс-конференцию, постепенно напиваются до свинского состояния и идут вразнос. В сущности, этот спектакль даже не история одной пьянки, а подробно и трезво изображенная анатомия запоя.

Как всегда, все начинается с разговоров: ироничный красавец Сатин (Дайнюс Гавенонис) царит за столом, витийствуя и подкалывая соседей. Постепенно включается в треп опухший Барон (Дариус Мескаускас). Все будто бы медленно раскачиваются: обольстительная рыжая проститутка Настя (Раса Самуолите), распалив себя фантазиями о Гастоне-Рауле, выходит к залу и, оставив горьковский текст, принимается уже по-русски заигрывать со зрителями. Скользит взглядом с поволокой по рядам: «Встаньте, пожалуйста. Мой парень был похож на вас». Обстановка разогревается постепенно и неуклонно: ссоры, признания, пьяные слезы. Как-то мы раньше не замечали, как много у Горького пьют и говорят о выпивке, запомнили лишь Актера, чей «органон отравлен алкоголем». Оказывается, тут чуть что — «Наливай!». Сатин тоже в свою очередь выходит в зал с бутылкой и стаканом: «Кто выпьет со мной за человека?» Желающие находятся, но в стакане оказывается ничуть не вода, как все ждали, а настоящая водка. Гавенонис актерствует перед вышедшей зрительницей: «Как это вы думали, что у нас ненастоящая? За человека нельзя пить ненастоящую! Вот вы — человек? А давайте выпьем на брудершафт!» Все патетические рассуждения вроде монолога о человеке, который заставляли учить школьников, оказываются малообаятельным пьяным гоном. Крики, драки, пьяный угар. Сидящий у меня за спиной знакомый режиссер, сам не чуждый любви к вину, бормочет: «Как же я все это ненавижу».

Грохот музыки обозначает незаметно пронесшийся вечер, и вот уже все опять тихие развалились по углам, а стол сплошь заставлен пустыми бутылками. Снова герои медленно поднимают головы — серые, всклокоченные, снова наливают стаканы, снова в их глазах появляется огонь. Бубнов (Юлиус Залакявичюс) выбегает к залу, кричит: «Я всех угощаю! Я угощать люблю! Кабы я был богатый... я бы бесплатный трактир устроил!» — в зал один за другим переправляются полные стаканы. Выскакивает Алешка (Гидрюс Савицкас), пляшет перед залом, дергает людей из первого ряда: «Дай рубль! Пил — плати!», а лишь только перед ним открывают кошелек, хохочет: «А вот и не надо! У меня ни гроша! Зато я веселый мальчик!»

Меж тем видно, что актеры Коршуноваса, которых мы знаем и любим уже давно, совсем не мальчики. Их головы поседели, им 30–40, как и героям Горького, но небритость и мятые лица не дают им выглядеть моложе. Кто знает, может кто-то из них и сам знаком с «русской болезнью». Да и Оскарас Коршуновас, без всякой романтизации ставящий этот камерный, пристально глядящий каждому герою в глаза спектакль о пьянстве, знает о нем не понаслышке. И одна из деталей скромного оформления сцены — карта Европы - тут выглядит картой пития. Русские пьют, литовцы пьют, финны пьют, эстонцы пьют, поляки пьют

Второй день запоя снова доходит до пика, герои поют «Солнце всходит и заходит» не стройным хором, как это всегда бывает в русских спектаклях, а орут отвратительными пьяными голосами кто во что горазд. Впереди долгий запой. И когда зрители, уходя со спектакля, проходят мимо стола, заставленного пустыми бутылками, все мокрые стаканы пахнут водкой.

Источник: "Московские новости", 25 октября 2011,