Театр Шаубюне (Берлин) на Авиньонском фестивале
27.07.2011 | Театр
На кухнеВидеотеатр Кети Митчелл на Авиньонском фестивале
Кети Митчелл, только что получившая в Санкт-Петербурге европейскую премию «Новая театральная реальность», но до сих пор не привозившая спектаклей в Россию, сейчас числится среди самых интересных британских режиссеров. Правда, в последние годы она все больше ставит в скадинавских странах и Германии: вот и ее спектакль «Кристина, по фройляйн Жюли» поставлен в берлинском Шаубюне, который во многих отношениях считается оплотом нового европейского театра. В Авиньон спектакль Митчелл пригласили впервые, его играли всего три дня под занавес фестиваля, но, пожалуй, именно «Кристина», парадоксально закрученная вокруг второстепенной героини драмы Августа Стриндберга, для многих стала самым сильным и сложным авиньонским впечатлением.
События «Фрекен Жюли» мы видим глазами кухарки Кристины, не очень молодой, некрасивой, усталой женщины, страстно и молчаливо влюбленной в надменного красавчика лакея, холодно выбравшего ее в невесты. Того, что происходит в Иванову ночь между Жаном и юной, сияющей господской дочерью Жюли, она не видит, но влюбленным сердцем мучительно догадывается и старается поймать хоть что-то из их разговоров, лежа в своей спальне на полу и приложив к уху банку, или увидеть в щелку приоткрытой кухонной двери. В этом спектакле совсем мало слов, больше какого-то туманного бормотания, обрывков мыслей, шевелящихся в мозгу тихой Кристины, пока она готовит, смотрит на себя в зеркало или укладывается спать.
В последние годы Митчелл сотрудничает с видеохудожником Лео Уорнером, в «Кристине» он даже значится сорежиссером, и правда, именно его поразительное видео собирает этот спектакль воедино. То, что происходит на большом экране, висящем над сценой, становится целью всей невероятно богатой — по мысли, по эмоциям, по изображению — постановки.
Митчелл уводит действие в глубину сцены — там стена дома с окошком спальни Кристины и кухня, видная нам сквозь решетчатую застекленную перегородку. Кухонное пространство похоже на старые картины: с потоками мягкого света из окон, с тенями и бликами на блестящей утвари и темном дереве. С богатством предметов «с историей» — вокруг почерневшие сковородки, желтоватые льняные салфетки, белый кувшин с отколотым краешком. Старинное круглое зеркало, в которое так пристально и безнадежно будет смотреться Кристина, и часы со стеклом, где тоже отражается кухня.
А на авансцене прямо перед зрителем расположились «вспомогательные службы»: стол, за которым «производится звук» (две девушки, посматривая на компьютерный экран, перед микрофоном чиркают, звенят, льют, сыплют что-то, когда действие происходит на кухне или за стеной спальни). Стол, на котором снимают крупные планы (например, руки, режущие мясо, в то время, когда мы видим вдали на кухне фигуру Кристины, склонившейся с ножом над мясом, или лицо героини на подушке, или дождь, сплошным потоком заливающий оконное стекло). А еще в углу есть отдельная кабинка для звукозаписи, туда время от времени приходят актеры и, надев наушники, говорят то, что мы слышим, когда герой на экране молчит, например мысли Кристины или голоса спорящих в отдалении Жана и Жюли. Повсюду разъезжают операторы с камерами. Казалось бы, это похоже на киностудию, но на самом-то деле по напряженной одновременности действия куда больше напоминает просмотр спектакля из-за кулис, когда вокруг тебя суетятся реквизиторы, монтировщики, гримеры, актеры, готовя следующие эпизоды. И вроде бы вдали, на сцене, происходит главное, ради чего ты пришел, но деловитые хлопоты закулисья все равно оттягивают на себя внимание, входят во впечатление от спектакля и неожиданным образом влияют на него.
В спектакле целых три Кристины. Первая — изумительная актриса Юли Беве, которую мы видим на всех крупных планах, с неподвижным, каким-то протестантским лицом и страдающими глазами. Фигуру второй, в таком же платье, мы видим «на общих планах» в кухонных хлопотах, третья в программке значится как «руки Кристины», и они работают на экране в то время, как две другие Кристины на сцене делают что-то еще. Видео из всех этих дробных событий аккумулирует главное (техническое совершенство того, как это сделано, поражает). То, что происходит на экране, — снятое в режиме реального времени настоящее кино про Кристину. Кроме кусочков пьесы Стриндберга в него входит и скрытая жизнь второстепенной героини: ее сны, подозрения, гадания (в дрожащей воде с мелькающим пламенем свечей вслед за лицом Кристины проявляется лицо Жана). Но важно и то, что зритель не беспрекословно идет за оператором, все остальное он тоже видит и может выбирать.
Этот спектакль мобилизует наше почти никогда не использующееся театром периферийное зрение, мы пытаемся ухватить и удержать одновременно взглядом все: и глаза Кристины на экране, и ее суету на кухне, и мелькание огней шумящего за окнами праздника. И то, как звякают ложками о железо «звуковики», и фигуру играющей виолончелистки на краю сцены, и рассыпанные желтые цветы на столе для крупных планов, и операторов, вместе с актерами, играющими Жана и Жюли, готовящих новое место съемки.
Спектакль длится всего полтора часа, но он насыщен впечатлениями, как многочасовой. И ты еще долго пытаешься припомнить все и разобраться в том, что увидел. А потом, складывая в воображении то, что видела, слышала и подозревала Кристина, думаешь о том, что, возможно, в этой истории все было не так, как написал Стриндберг. И — вспоминая напряженный взгляд, которым Кристина следила за бритвой на горле Жана, бреющегося перед круглым зеркалом, — догадываешься, что в версии Кети Митчелл и закончилось все по-другому.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.