21.07.2011 | Интервью / Современный танец

Современная принцесса

Татьяна Баганова: мы не воспитываем зрителя

Фестиваль «Театральный синдром» в Липецке начался с выступления екатеринбургского театра «Провинциальные танцы». Спектакль «Спящая красавица», уже всемирно известный хореограф и руководитель театра Татьяна Баганова поставила после двухлетнего перерыва.  Он получился резким, нервным, где-то мрачным и очень символичным. Традиционной постановки «Спящей красавицы» в сопровождении музыки Чайковкого нечего было и ждать – Баганова не работает с привычным изображением и классическим театром. Но, не смотря на характеристику спектакля «современная инсталляция и современный танец», горожане ждали традиционный балет. Из зала драматического театра им. Толстого, где выступали «Провинциальные танцы» часть зрителей бежала как с тонущего корабля. Однако те, кто остался, аплодировали стоя.

Театр «Провинциальные танцы» сейчас лучший в России  в направлении contemporary, он четырежды лауреат национальной театральной премии "Золотая маска". При этом почти двадцать лет труппа ждала признания их муниципальной организацией. А после этого, в прошлом году, художественный руководитель театра Татьяна Баганова создала, кажется, самую мрачную свою постановку. В «Спящей красавице» нет акцента на времени и месте действия, но разница со сказкой сразу бросается если не в глаза, то в уши. Вместо красивого Чайковского, в спектакле скрипит и бьет по нервам музыка современных американских композиторов в духе Стива Райха. Придворный свет одет в фехтовальные костюмы и механически танцует, а Спящая красавица бегает по крутящемуся колесу, которое вращает металлические крылья мельницы. Да и злополучное веретено больше похоже на буровую установку, чем на прялку. Ни оптимизма, ни надежды на будущее, только бездушность и кукольность. Баганова не жалеет ни актеров, ни зрителей. Движения танцовщиков резки, как удары наотмаш, пластика то корява как в наркотической ломке, то вызывающе страстна, как в сексуальной игре. На фестиваль Татьяна приехала на последнем месяце беременности. По словам труппы «Провинциальных танцев», даже в положении она не оставляет тренировочный зал и заставляет ребят работать. Красивая и элегантная она, кажется, противоречит своим экспрессивным, нервным, порой истеричным, но захватывающим постановкам. Понять однозначно их невозможно, да и, как утверждает Татьяна, совершенно не нужно.

- С сегодняшнего спектакля «Спящая красавица» ушло чуть ли не четверть зала. Две женщины зрелого возраста, которые сидели рядом со мной, все никак не могли понять что происходит на сцене и, плюясь, стали пробираться к выходу. Сейчас уже не 90-е, когда направление современного танца только появлялось, тем не менее, в регионах ваше творчество принимают с трудом. Когда вы создаете постановку, не боитесь непонимания со стороны зрителя? 

- Начну отвечать немного издалека. Дело в том, что театр – это не совсем конъюнктурное искусство. В прошлом году наш театр, наконец, муниципализировали. И если раньше компания была независимой и выживала только за счет гастрольных туров, то сейчас у нас возникли определенные задачи. Они странно называются: «муниципальный заказ». Это определенный план по созыву зрителей на спектакль, план по сборам, за выполнение которого нам нужно отчитываться. А отвечая на ваш вопрос, скажу, что раньше, когда зритель вставал и уходил – меня интересовало лишь насколько он мой, но теперь, будучи муниципальным театром, мы должны задумываться о том, какое количество зрителей ушло. Чтобы оставаться таковым, нам нужно подтверждать, что мы необходимы как социальная структура, что зритель в нас нуждается. Я это говорю к тому, что я как зритель и потребитель не могу найти даже фильмы в том количестве, в котором хотела бы. Точно так же в театре. И если в Европе для каждой интересующейся группы есть свой жанр искусства, то в России нужно бороться за то, чтобы тебя признали необходимым.

- И все же, кажется, что непонимание современного танца есть до сих пор. И нужно иметь немалую смелость, чтобы еще 20 лет назад начать делать что-то принципиально новое. Видимо, вы и тогда не задумывались о том, что вас могут не понять.

- Непонимание – вообще не важно. Вот Дидье (Руис – режиссер спектакля «Я думаю о вас», так же входящего в программу «Театрально синдрома») как зритель очень классно воспринял постановку. Его не волновало понимание того, что произошло на сцене. Его интересовало собственное чувственное восприятие. Понимаете, именно поэтому мы и не пишем либретто в программках.  Мы даем лишь описание спектакля, а дальше каждый может создать свою историю того, что происходит на сцене. Я люблю слушать отзывы зрителей и  их интерпретацию постановки. Визуальное искусство очень символическое. Даже в разговоре люди по-разному воспринимают одно слово, причем однозначное. Произведение искусства вовсе может иметь много смыслов.  А наш русский зритель тем и отличается от европейского, что ему непременно нужно все понять. Если человеку непонятно, но интересно – вот это для меня дорого. А если ему скучно и непонятно, это уже значит, что мы делаем что-то не то.

- Но ваша труппа понимает то, что танцует?

- Конечно. Чтобы танцовщики правильно работали с образом, они должны конкретно знать что происходит.  Внутри спектакль «Спящая красавица» имеет определенную основу. История взята классическая, только смещен акцент. Главная героиня – не спящая красавица, а фея Карабос. Почему? Дело в том, что в восточной философии человек, не осознающий того, что творит – это человек спящий. Как в сказке, так и в спектакле меня больше всего интересует тема власти и фатальности. И фея тут – воплощение судьбы. В спектакле несколько совершенно разных частей. Первая – суетливая подготовка к балу, тут же представлены все персонажи. Вторая – бал, после которого красавица уколет палец. Но рассказываем мы об этом уже после того, как все произошло. И последняя – смерть всех. Это и есть момент фатальности, даже в сказке Шарля Перро принцесса не могла противиться судьбе. С возрастом у человека возникают страхи в силу прожитого опыта и начинают посещать панические атаки. Это в молодости люди почти ничего не боятся.

- Вы переносите на сцену переживания из собственной жизни?

- Год назад меня очень волновала тема власти и фатальности. Почему кто-то может решить чужую судьбу?! Отсюда в «Спящей красавице» образ кукол. Раньше верили, что, когда человек умирает, его душа уходит в куклу. Куклы вуду – из этой веры. В конце спектакля фея все души запаковывает в деревянные фигурки, то есть все умирают. А перед смертью Карабос разрешила всем станцевать последний танец. И эта разухабистость в финале, с некоторой нервозностью, даже истеристичностью  сложна, многие зрители не могут это переносить. Еще на многих давит скрипучая, визгливая музыка. Но это тот экстаз, который перемалывает всех героев.

- Я это интерпретировала почти кукольную похожесть танцоров с механическими неживыми движениями как метафору большого города, где человеческая масса становится одноликой.

- Вполне возможно. Это тоже там есть. Каждый может увидеть что-то свое, у нас нет задачи воспитать зрителя. И, конечно же, можно было бы писать либретто к нашим постановкам, но тогда другие смыслы будут закрыты для зрителя. Мне нравится публика, которая находится в постоянном поиске и открыта всему новому. Я сама хожу в театр, чтобы получать новую чувственную и рациональную информацию. Если меня привлекает афиша, я иду и потом уже понимаю, интересует это меня или нет, качественный ли это продукт. Но чтобы это понять – все равно надо увидеть.

- Вы упомянули про не очень хороший современный танец. Это что в вашем понимании?

- Не очень хороший – когда я вижу работу на сцене. А если я вижу, как тяжело танцовщикам, я чувствую, что он сейчас они выйдут за кулисы и бездыханно упадут там, то это плохо. Но даже если после просмотра я ничего не помню из спектакля, но он произвел на меня впечатление, то это хороший продукт. Но это опять же, многое связанно с харизмой танцовщика – насколько сильна его личность. Есть такие исполнители, которые не выполняют сложнных вещей, но они очень убедительны. Они через свое тело подбирают правильные слова.

- А каким образом вы подбираете себе труппу? Кандидатам необходимо иметь профессиональное хореографическое образование? Один танцор из вашей труппы сказал, что занимается этим шесть лет и начал уже после окончания вуза по специальности менеджер.

- Обязательное хореографическое образование – это тоже российский стереотип. В Европе ты можешь поступить в институт и с 16 лет начать хореографическое образование. У нас в 16 ты глубокий старик, если не начал танцевать лет в восемь. Нужно учитывать, что танцовщики contemporary имеют совершенно другие системы воспитания и развития тела. Конечно, артист Мариинки или Большого театра покажет классику лучше, чем артист провинциального театра, но попросите его станцевать брейк и он не сможет. А есть такие брейкеры, что глаза выпрыгивают от удивления. Брейк – это очень техничный и сложный танец, но никому в голову не приходит сравнивать брейкера и танцовщика классического танца. Зато все сравнивают современный танец и классический.  Вот у меня есть классическое образование. Оно равносильно знанию азбуки, чтобы уметь внятно разговаривать. Но очень много зависит и от педагога, и от школы. Европейская школа классического танца для танцовщиков модерна использует другую специфику воспитания.  А есть классическая российская школа, которая любое тело будет тупо встраивать в определенную кальку. Мы все знаем, что для занятия классическим танцем, нужно иметь аномальное развитие тела, то есть аномальную выворотность ног, аномальный шаг. Таких людей единицы. И очень часто в наших труппах есть танцовщики, которые ни классический танец не могут танцевать, потому что они с московскими танцовщиками не сравнятся, ни современный, потому что из уже вогнали в шаблон. Поэтому когда я говорю про качественный продукт, я имею в виду, то, что он должен быть убедительным в своем жанре.

- Российская школа contemporary сейчас формируется?

- Нет. Мне кажется, что тут все очень плохо. Примерно в 1996 году она начала подниматься из андеграунда, потом был период некоторого признания обществом, после чего должно было наступить время признания государством современного танца как явления в искусстве. Это значит выделение финансирования, создание структуры образования, где должны быть не только танцовщики, но и хореографы, сценографы, художники по свету. В европейских школах все эти структуры и факультеты существуют, и люди учатся заниматься конкретно современным искусством. Сейчас есть отдельные личности, которые получают образование за границей, продолжают развиваться, но чтобы все складывалось в сильные коллективы с постоянным репертуаром, нужно другое финансирование и другая поддержка, а этого нет, поэтому все будет уходить назад.

- Спустя 20 лет независимой работы вы, наконец, получили статус муниципального театра. И что изменилось-то?

- Появилась стабильность в выходах на сцену. По плану два раза в месяц мы обязательно должны работать в городе. Хотим мы этого или нет. И это мобилизует. Каким бы ассом ты не был, но если постоянно не выходишь на сцену, то ты не реализуешься полностью. Сейчас у нас появилась стабильная репетиционная база, репертуарный план. С другой стороны это внесло в нашу работу рутинность, поэтому сейчас нам важно найти в себе возможности оставаться свежими. Рутина - это как впадение в спячку. Но мы даже привычные вещи должны делать осознанно, чтобы оставалась ясность ума. Кстати, в этом нам очень помогает йога. Она связана не только с физическим аспектом, но и с философией, которая вызывает чувствительность у танцовщиков. Они даже могут импровизировать, и я позволяю это делать, быть свободнее в танце. То есть у нас хореография – это совместный продукт.

- А физические параметры и возраст танцоров для вас важны? Танцовщица Ольга Севостьянова, которая танцует в «Спящей красавице» фею Карабос, сложена совсем не по стандартным параметрам. Но танцует она замечательно.

- Я предпочитаю многообразие форм на сцене. И возраст тоже ничего не значит. Все зависит только от физических возможностей человека. До прошлого года я сама выходила на сцену даже у других хореографов, а вот мой бывший партнер, с которым мы танцевали много лет, уже не смог.

- Когда Дидье Руис посмотрел «Спящую красавицу»,  он непременно захотел познакомиться с режиссером и очень удивился, узнав, что вы женщина. Вы действительно много работаете с музыкой в жанре минимализм, свет в постановках тусклый, движения танцоров резкие, нервные, энергичные, сексуальные. В вас правда так много мужских черт: силы, решительности?

- Они есть, но я не феминистка. Мне нравится во всем мужское начало, потому что это противоположное. Такие черты мой характер могла накладывать независимость жизни, которая заставляла выживать, не останавливаться на достигнутом. Но надо сказать, что мне никогда не нравились слезливые кружевные истории даже в кино.

- Наверно, и атмосфера такого индустриального города как Екатеринбург, тоже сказалась на вашем творчестве.

- Я долго жила и училась в Москве, а потом была вынуждена вернуться в Екатеринбург. Сейчас могу сказать, что если бы не случилось именно так, то я бы растворилась в столице. Я либо уехала за границу, либо стала танцовщицей какого-нибудь шоу. Я благодарна, что тогда я провела полгода в депрессии в совершенно ужасном закрытом городе, мне это дало толчок к развитию.  Содержать независимую танцевальную компанию в столице было бы невозможно. Там много танцоров, но они не объединяются, а работают поодиночке. Нет ни лидеров, ни структуры, которая могла бы собрать их в сильную компанию. Возможно, им это и не надо.