Компания "Руки, Ноги и Голова Тоже" (Париж) на Чеховском фест.
06.07.2011 | Современный танец / Театр
Посреди черного моря«Смола и перья» Матюрена Болза на Чеховском фестивале
Французскую маленькую театральную компанию «Руки, ноги и голова тоже» в Москве впервые увидели два года назад, на посвященном новому цирку Чеховском фестивале, и восхитились. Ее создатель, режиссер и актер Матюрен Болз – циркач, много работавший с современным танцем, в частности спектаклях Жозефа Наджа и Франсуа Верре (может, кто-то помнит, приезжавшую к нам постановку по «Моби Дику», где действия танцоров строились на сопротивлении шквальному ветру из ветродуев). В полуцирковой компании со смешным названием вся эта танцевальная история Болза видна, а его диссонансные, трагические спектакли, хоть и используют цирковой инструментарий, очень далеко ушли от цирка в область модерн-данса и поэтического визуального театра.
Спектакль «Тангенс», который Болз привозил на прошлый фестиваль, был цельным и страшным. Режиссер рассказывал, что, работая над постановкой, он был вдохновлен текстами людей, выживших после депортации и концлагерей, и панический танец актеров, будто тщащихся убежать, спрятаться от чего-то, под нервную и очень напряженную музыку Акоша Селевени, не оставлял надежд на счастье.
В «Смоле и перьях», приехавших в Москву сейчас, такой единой мысли, складывающей сюжет, нет. Но есть единый образ, аккумулирующий множество возможных сюжетных линий. Спектакль Болза построен на движении пятерых актеров вокруг помоста, подвешенного на тросах, как качели. Как говорит режиссер: «Это картинка, рабочая рамка. В ней рождается борьба между двумя разными материями: одна – чёрная и тяжёлая, другая – белая и лёгкая». То есть одна – смола, другая – перья.
С помощью подвешенного в темноте под качающейся лампой-луной помоста с дыркой посредине и множеством люков, Болз создает целую череду метафор, связанных с одиночеством, оторванностью маленькой группы людей от всего мира, с их уязвимостью и стойкостью. Здесь рождаются и затухают микроистории, каждую из которых воображение зрителя может продолжать и продолжать.
Сначала этот помост – разбитый в щепки корабль, вынесенный на берег. Он спускается сверху, как на гребне падающей волны, и трое мужчин выламывают из «палубы» доски, чтобы поставить их «мачтами». То взбираются по этим мачтам, а то пытаются выстроить из них что-то, бесстрашно ходя по опасно и непрочно сложенным пирамидам с торчащими хвостами досок. Музыка похожи на жужжание множества мух – звук смерти разбитого корабля. Потом помост оказывается плотом посреди моря. Вокруг чернота, но трое достают из «моря» тела молодого мужчины и девушки. Мы видим как их «встряхивают» и стараются оживить, как у девушки со спасителем начинается любовная история, и не поймешь: это спасенная любимая или они узнали друг друга только сейчас? Видим, как летают герои на тросах, «плот» болтает их туда-сюда так, что и у зрителей от качки начинается головокружение, какие яростные между ними вдруг начинаются ссоры и как внезапно затихают. Спектакль так и движется толчками от вспышек бешеной энергии, движения, музыки к долгим паузам - задумчивости или отчаянью – бог весть. Вот так один из героев в тишине, будто ночью, когда все уснули, выходит с «плота» на край торчащей из него доски. Она под героем гнется, раскачивается (по принципу подкидной доски в цирке), но он в сосредоточенности продолжает стоять на самом краю и кажется, что думает о самоубийстве.
Подвешенный помост будет превращаться еще много раз. Например, в перекрытие между этажами, и человек с первого этажа вдруг подпрыгнет и встанет, как муха, ногами на потолке, прямо под соседом, стоящим на втором этаже. И начнется уморительный эпизод «зеркало», в котором «нижний», будто случайно повторяет движения своего «верхнего» соседа, даже ставит цветочки в вазочку так же перевернуто стоящую у ног. А потом помост станет вокзалом, по которому мечутся люди, не в силах найти друг друга. Потом, взлетая вверх, снова напомнит о кораблекрушении, но теперь его пассажиры будут «плыть» в воздухе, как в черной воде и медленно, на веревках, падать на дно моря. Не раз паузы, следующие за вспышками энергии и действия, будут казаться зрителям финалом и большой зал Театриума на Серпуховской примется аплодировать, но потом окажется, что вокруг плота-качелей случается новая история и финал у нее свой – то трагический, то печальный, а то – дающий надежду.
/wp-content/uploads/july-smola/_MG_7798.JPG/wp-content/uploads/july-smola/_MG_7831.JPG/wp-content/uploads/july-smola/_MG_7870.JPG/wp-content/uploads/july-smola/_MG_7955.JPG/wp-content/uploads/july-smola/_MG_8432.JPG/wp-content/uploads/july-smola/_MG_8558.JPG/wp-content/uploads/july-smola/_MG_8613.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_0890.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1017.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1019.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1085.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1100.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1200.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1249.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1309.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1347.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1587.JPG/wp-content/uploads/july-smola/IMG_1613.JPGСофья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.