13.06.2011 | Кино

Мой daddy самых честных правил

Отцы и дети, рождение и смерть, бог и демоны, вселенная и смысл всего и вся в «Древе жизни» Терренса Малика

«Древо жизни» легендарного американца Терренса Малика у нас выпустили оперативно — всего через две недели после того, как фильм завоевал «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля. В нашем прокате что-то меняется. Еще недавно столь сложная картина не вышла бы вообще, несмотря ни на какие призы. А вышла бы, так не в трехстах, как сейчас, а в одной-двух копиях. И на рекламах не значилась бы фамилия какого-то Малика — упоминались бы лишь актеры Брэд Питт и Шон Пенн.

В Канне «Древо жизни» вызвало странную реакцию прессы. Дело не в том, что одна ее часть после просмотра аплодировала, а другая — возмущенно кричала «бу-у!». Это как раз нормально. Амбициозные проекты всегда раскалывают каннскую прессу — «Автокатастрофа» Дэвида Кроненберга и «Танцующая в темноте» Ларса фон Триера доводили в свое время до драк.

Дело в том, что после разговоров с коллегами из разных стран у меня сложилось убеждение, что фильм вообще мало кому нравится. А у большинства вызывает прямо-таки злобу. Одна из наших, когда я напророчил, что Малику достанется главный приз, в гневе выкрикнула: «Как вы вообще можете такое помыслить!». И вдруг к концу фестиваля выяснилось, что вопреки «бу-у!» «Древо жизни» — один из фаворитов мировой прессы, представителей которой опросил британский журнал Screen International, и абсолютный фаворит прессы французской — та выставляла свои оценки в журнале Le film francais.

Вот тебе и на!.. Но если подумать, то все логично. «Древо жизни» — редкий фильм, который может не нравиться («не мое кино!») и в то же время вызывать уважение.

А во время просмотра — еще и неподдельный интерес. Малик чего только на экране не наворотил, и любопытно, что он умудрится наворотить еще минут через десять. Тех, кого фильм злит, он злит уже потому, что о нем судачили годами, предрекая, будто грядет невероятное. А еще потому, что Малик попытался объять необъятное. Хорошо, но режиссер имеет же право озаботиться бытийными вопросами! Зачем живем? Почему господь, если он есть, заставляет страдать лучших? Какой вообще во всем этом смысл, если впереди неизбежная смерть? Кто, что и зачем я — микроскопическая песчинка, ноль во времени и пространстве вселенной?

Этими вопросами задается герой Шона Пенна, которому уготована роль, надо признать, дурацкая. На экране он возникает редко. Играть ему нечего. Он призван просто медленно бродить с тоскливым лицом по коридорам современных офисов, а также по красивым пустынным пространствам то ли снов, то ли фантазий. Тут-то за кадром и звучат замедленные вопросы, которые персонаж Пенна задает себе и миру.

Одновременно он вспоминает детство в техасском городке 1950-х. Пытается осмыслить природу напавших на него тогда внутренних демонов. Понять, кого в нем больше: матери, верившей в гармонию и бога (пока не получила телеграмму о гибели среднего сына в 19-летнем возрасте), или отца (это и есть Брэд Питт), с которым у него рано возникло мужское соперничество, доходившее до ненависти. Возникло потому, что отец, считавший себя неудачником, решил привить ему философию жестокости— и умышленно относился к нему жестко. А еще из-за ревности к среднему брату, которого отец, несостоявшийся музыкант, явно предпочитал, справедливо видя в нем артистическую натуру и продолжение себя.

Отношения героя с отцом и братом (детская ревность к которому теперь вызывает стыд — ведь именно он вскоре погиб, и очередной вопрос к небесам: почему более талантливый он, а не я?) — основное содержание фильма. Но отношения начинаются лишь минуте на 45-й (всего фильм длится 2,18). А до этого — «Древо жизни» и впрямь ни на что не похоже — идут минут двадцать из истории вселенной. Большой взрыв, астероиды и планеты, заставляющие вспомнить о «Космической Одиссее» Кубрика, извержения вулканов, кадры океанического царства, краткий экскурс в эволюцию (есть даже симпатичная сцена с динозаврами) — красота такая, что National Geographic отдыхает. Разумеется, все не просто так. Малик проводит параллели между рождением вселенной и рождением ребенка, между космическими и земными катастрофами — и человеческой смертью, между природной эволюцией — и человеческим взрослением. Он хочет доказать (прежде всего, кажется, самому себе), что смысл— есть. Что мир гармоничен. А еще цикличен. Есть смерть и горе. Но только потому, что есть рождение и радость. Друг без друга они не могут— это уже не гармония.

И вот тут важный момент. Да, во время просмотра может потянуть на иронию. Все слишком серьезно, ни тени улыбки. Сплошное древо жизни, то есть слишком много взглядов на небеса сквозь красивые кроны деревьев.

Шон Пенн бродит по пустыне столь медленно и печально, что напоминает о пародии на высоколобое каннское кино из фильма «Мистер Бин на отдыхе».

И да, можно вроде бы позлобствовать, что «Древо жизни» — это грандиозная банальность, общие темы. Но, во-первых, положите руку на собственное сердце: банальность ли? А во-вторых, небанальным фильм делает уже то, как он сделан. Про то, что «Древо жизни» по жанру — своего рода экранная оратория, в которой монтаж согласуется с закадровой музыкой (список использованных Маликом симфонических произведений занимает несколько страниц), многие писали еще из Канна. Обращу внимание на другое: что-то не то с каждым кадром. Не сразу понимаешь, что именно. Ага, вот что: ни одного кадра статичного. В каждый новый эпизод камера даже не въезжает, а впихивается, вытягивая его к залу. За счет этого неспешный вроде бы фильм обретает динамику. Коллега хорошо сказал: «Помнишь такой-то эпизод из «Зеркала», которым все особенно восхищаются? А тут сплошь такие эпизоды».

Источник: Московские новости, 9 июня 2011,