27.04.2011 | Ворчалки о языке

Жидкокристаллическая река

Вяземского пурпурные пальцы богини зари не беспокоили, зато багряная рука зари рассмешила.

У метро Войковская тетенька раздает рекламные листовки, заученно выкликая: «Осетинские пироги! Вкусные! Пышные!» Забавно, конечно. Кто хоть раз даже не пробовал, а просто видел осетинские пироги, тот знает, что они какие угодно, только не пышные. Да тетенька, наверно, и вправду их не ела: все же они довольно дорогие. А наcчет пышности – это она так, из общих соображений. Язык сам подсказывает ей, что говорить. Ей надо хвалить товар, так? Если еда – то про нее в первую очередь надо уверенно утверждать, что она вкусная. А конкретно пироги, если они хорошие, то значит, пышные. Творог был бы у нее свежий (или, как говорят на рынке, свежайший), мед ароматный, яблоки сладкие (хотя лично я, например, предпочитаю кислые) или, пожалуй, сочные. В лингвистике это называется лексическая функции Bon.

Кстати о пышных пирогах. В 1987 году в «Новом мире» появилась статья Л. Пияшевой  (под псевдонимом Л. Попкова), в которой впервые в советской печати было заявлено, что капитализм – благо, а социализм – абсолютное зло. Статья произвела впечатление разорвавшейся бомбы. Собственно, насколько я помню, в тексте не было ничего такого, о чем не говорили бы на московских кухнях, но совершенно невероятно, головокружительно и потрясающе было видеть это напечатанным в советском журнале. Так вот статья эта называлась «Где пышнее пироги?» – имелось виду, что пышнее они в Западной Германии, а не в Восточной, в Южной Корее, а не в Северной. Словом, что пироги пышнее там, где нет социализма.

В поэтике есть термин «постоянный эпитет»; считается, что такие эпитеты характерны для народной поэзии (поле чистое, море синее, солнце красное) – то же и в эпопеях Гомера, тесно связанных с народным творчеством (розоперстая Эос, Одиссей хитроумный). Все помнят хотя бы по детским сказкам и народным песням: красна девица, добрый молодец, буйная голова. В фольклоре часто встречаются смешные на современный слух сочетания, в которых определения неуместны или прямо противоречат остальному контексту: Он и снес своей жене буйну голову, или Твоя молодая верная жена тебе молодому вовсе не верна. Мы к такому не привыкли: сейчас мы стремимся подбирать такие определения, которые релевантны именно для данной ситуации. А тут по-другому: определение сигнализирует о принадлежности объекта миру нормы и указывает, каким сущностным свойством объект в этом мире обладает. Руки там всегда белые, поэтому в фольклорном тексте белы руки оказываются даже у арапа. Надо ли говорить, что пышные пироги тут были бы в самый раз.

Впрочем, заметим, что такой способ выбора слов, при котором определение описывает объект не в конкретных обстоятельствах, а в идеале, в мире мечты, характерен вовсе не только для фольклора. Когда-то я занималась языком русской поэзии начала XIX в., в частности чудесного и несчастного Батюшкова. Вот, к примеру, как пишет он о реке: «Она между лугов, казалось, засыпала / И в зеркальных водах брега образовала, / Как цепь чудесная, вкруг леса облегла. / Пространство всё ее текуща кристалла / Древа, соплетшися ветвями, осеняли, / Питались влагою и берег украшали». Современного читателя поражает здесь, конечно, сочетание текущий кристалл. Подумать только, мы вот только недавно услышали о жидкокристаллических мониторах, а поэт, оказывается, все предвидел… Ничуть не бывало. Просто в идеальном мире вода кристально прозрачна, а значит, река – кристалл. И то, что она течет, никакого отношения к этому не имеет.

Или вот еще пример. У Батюшкова есть строчка: С медом пил розы на влажных устах. Поцелуй обозначен здесь метафорой «пить», и в этой ситуации то, что губы названы влажными применительно к моменту поцелуя, придает описанию совершенно излишний и вообще-то чуждый Батюшкову физиологизм. Но это так только на современный слух. В действительности автор вовсе не имел в виду соединять эти две иди, да и тогдашнему читателю это не приходило голову. Здесь все по отдельности: влажные уста – это прекрасные губы из мира мечты, и влагу с них никто не пьет; вопрос о том, как нужно пить розы, тоже не возникает: речь всего лишь о том, что губы алые; а поцелуй сладок, отсюда и мед.

Батюшков, как и Жуковский, и Вяземский, принадлежали к школе, которую Пушкин назвал школой «гармонической точности». Замечательно, что критически статьи и переписка поэтов этой школы переполнены обличениями разного рода логических неточностей. Так, Вяземский писал о Ломоносове: «Когда заря багряным оком / Румянец умножает роз. Багряное око — никуда не годится. Оно вовсе не поэтически означает воспаление в глазу и прямо относится до глазного врача». Или: «Ломоносов сказал: Заря багряною рукою! Это хорошо; только напоминает прачку, которая в декабре месяце моет белье в реке». Как заметила Л. Я Гинзбург (это сейчас читатель знает ее прежде всего как замечательного писателя и мыслителя, но официально она была литературоведом и писала, в частности, о поэтах пушкинского круга), «Розовоперстая заря не смутила бы Вяземского, хотя это метафорическое образование более сложное, — зато имеющее за собой прочную традицию. Багряная рука, багряное око — словосочетания непривычные; в них недостаточно затемнен первичный смысл, что привело к реализации метафоры, — с рационалистической точки зрения всегда комической и абсурдной». Арзамасец Воейков писал о Пушкине: «Дикий пламень — скоро мы станем писать: ручной пламень, ласковый, вежливый пламень...» Но ведь Воейков, комментирует Л. Я. Гинзбург, несомненно, не возражал бы против формулы — пламень страсти, любовный пламень. Воейков еще утверждал, что выражение немой мрак позволяет сказать также: «болтающий мрак... спорящий мрак, мрак, делающий неблагопристойные вопросы и не краснея на них отвечающий...». Просто даже интересно было бы показать Воейкову какое-нибудь стихотворение, скажем, Мандельштама. Современному читателю недовольство сочетанием немой мрак кажется даже не придиркой, а какой-то бессмыслицей.

Кстати о мраке, утренней заре и прочем. В детстве я, помню, прочитала каком-то месте типа «Шестнадцатой страницы» «Литературной газеты»: «Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос… Интересно, где эта Эос делала себе маникюр?» Сейчас я заглянула в Интернет и увидела, что эта шутка повторяется, явно независимо, у разных авторов. Строчка Гомера сейчас многим кажется забавной, а вот Вяземского пурпурные пальцы богини зари не беспокоили, зато багряная рука зари рассмешила.

Это я все к чему. Язык – это вовсе не только слова, фонетика, грамматика. Это еще и те обыкновения, по которым мы соединяем смыслы друг с другом. И обыкновения эти, как и всё в языке, со временем меняются.

Источник: "Троицкий вариант" № 76, 12.04.2011,