Авторы
14.02.2011 | Япония без вранья
Власть слушающихЛидером у нас стал человек, которого в России бы и не заметили
Дело было в городе Кобэ вскоре после землетрясения, которое оставило весь город в развалинах и унесло шесть с половиной тысяч жизней. Я воспользовался этим предлогом, чтобы отпроситься из довольно скверной школы японского языка, где тогда учился, и поехать туда волонтером.
Нас собралось человек двадцать в полуразрушенном училище, вокруг которого город Кобэ лежал крышами на земле, а в спортивном зале – тысяча человек беженцев, поседевших за один день, потерявших детей и родителей. Удивительно, насколько размеренной была жизнь этих людей, как аккуратно был разделен спортивный зал на квадратики для каждой семьи, и как много усилий прилагал каждый, чтобы не помешать окружающим. Но еще больше меня поразило то, как организовала себя наша группа волонтеров.
Люди собрались самые разные – студенты, рабочие, служащие. Был один нищий, человек крепкий и бывалый, который приехал под видом волонтера кушать халявную пайку и работал за троих. Был учитель того же училища, умный, начитанный. Был пожарный, веселый парень, умелый и уверенный в себе. Был толстяк торговец, неунывающий, хоть и потерял во время землетрясения свой дом, лавку и все состояние. Был даже один монах. У нас была представлена вся Япония, причем все это были люди предприимчивые и харизматичные. Но лидером у нас стал человек, которого в России бы и не заметили.
Это был худенький старичок, который работал служащим в маленькой фирме какого-то захолустного городка. Вечерами, когда мы обсуждали планы на завтрашний день – откуда провести воду, как распределять гуманитарную помощь и тому подобное – он молча сидел в своем углу, внимательно слушая, что говорит каждый. А потом, когда все уже сказали свое, он произносил две три фразы себе под нос, и все немедленно с ним соглашались. И не потому, что у него было лучшее решение проблемы – просто он мог дождаться момента, когда большинство приходило к единой точке зрения, а меньшинства начинали сомневаться в своей правоте, и найти именно те слова, в которые укладывалось все то, что сказали другие. Он мог всегда совершенно точно уловить голос народа, и именно это достоинство, как оказалось, и делает человека в Японии лидером.
Уже позднее я узнал, что эта система решения проблем уходит корнями в традицию деревенских собраний – ёриаи. В них участвовали все мужчины деревни, богатые и бедные, включая даже деревенских самураев, причем говорили здесь на-равных. Все собирались в большой комнате деревенского храма, или просто усаживались вокруг костров на земле, и проводили на ёриаи по нескольку дней, ели, когда хотели, спали прямо там, пока не выговорится каждый, кому есть что сказать.
В основном вспоминали схожие проблемы, которые приходилось решать раньше, причем вспоминали не столько диалогом, сколько бесконечными, связанными единой темой монологами. В конце концов, один из старцев принимал решение – одновременно и общее, и свое: общее в том смысле, что оно выражало мнение всего собрания, а свое потому, что именно он брал на себя ответственность за последствия. Лидером всегда становился не самый говорливый, а, наоборот, самый молчаливый. Для человека европейской культуры, где ценится как раз умелое ораторство, этот выбор далеко не очевиден.
Именно так до сих пор работает японская политика на уровне малых демократических социумов – на основании монологов, прецедентов, и людей, умеющих услышать голос народа. В большой политике все происходит несколько иначе. Решения все равно принимаются на основе прецедентов, но с одним важным отличием.
В то время как в прошлые времена все прецеденты были историей самой деревни – коллективно хранимой и коллективно же создаваемой – после революции Мэйдзи, когда деревня стала частью чего-то большего, а потом и после войны, когда уже сама Япония стала частью чего-то большего, прецеденты, а вместе с ними и власть, ушли за пределы социума.
Сейчас японские политики объясняют свои решения словами западных лидеров, профессора начинают и кончают работы цитатами из западных же авторов, и даже споры между правительством и интеллигенцией сводятся к тому, на какой западный прецедент ориентироваться. В результате выходит, что лидеру уже не надо уловить голос народа. Он все еще слушает, но уже не слова своих собратьев. Он слушает только слова извне.
Когда я рассказываю садовнику что-то наболевшее, он никогда не дает ни советов, ни оценок. Он выслушивает мою историю и, на секунду задумавшись, начинает свою. И только дослушав его историю до конца, я понимаю, что эта история — его ответ.
Прошло три дня с его смерти, кончились поминки, похороны, бесконечный черед важных родственников, сослуживцев, начальников отделов и даже отделов кадров, чинных поклонов и пустых слов. И только теперь, глядя на двух братьев, я вдруг снова увидел моего отчима таким, каким он был мне дорог.
