03.02.2011 | Наука

Древо бессмертия

Можно ли считать дубы-клоны единым организмом?

Век дерева куда длиннее человеческого – каждому из нас доводилось видеть живые деревья, которым уже минуло два-три столетия. Некоторым зеленым старожилам удается перевалить и тысячелетний рубеж. Стелмужский дуб в Литве живет не менее полутора тысяч лет, а остистая сосна Мафусаил растет в горах Калифорнии уже более 4700 лет.

Однако недавно на юге той же Калифорнии американский ботаник Митчелл Провенс исследовал заросли дуба Палмера. При слове «дуб» нам сразу представляется могучее дерево, однако дубы Палмера, растущие на иссушенных склонах гор Сьерра-Невада, представляют собой невысокий жесткий кустарник.

Наблюдения Провенса показали, что на дубах одной из изучаемых куртинок никогда не бывает спелых желудей – они опадают задолго до созревания. Провенс и его коллеги предположили, что дубы размножаются вегетативно: молодые деревца отрастают от корней старых.

Анализ ДНК подтвердил догадку: все растения, произраставшие на участке длиной 23 и шириной 7 метров (около 70 стволиков), оказались генетически идентичными. То есть все они – на самом деле отростки и побеги одного инивидуального растения. И хотя возраст самых старых и толстых стволов не превышал 130 лет (знаменитые калифорнийские пожары не способствуют долголетию надземных частей растений), по некоторым косвенным признакам биологи определили, что данный клон существует около 13 тысяч лет – что дает ему право считаться самым старым деревом на планете. А возможно – и вообще самым старым из ныне живущих организмов.

Но прежде, чем официально фиксировать новый рекорд, придется ответить на вопрос: а

можно ли считать дубы-клоны единым организмом?

Следуя этой логике, пришлось бы признать одним человеком близнецов-двойняшек – ведь генетически они тоже идентичны. А многие беспозвоночные могут вегетативным путем дать несколько поколений подряд. И что же – все эти поколения считать одной особью?

Но у каждого из близнецов (включая даже сиамских, где телесное разделение осталось незавершенным) есть ощущение собственной индивидуальности, свои отдельные воспоминания, своя последовательность принятых решений и т. д. Ничего этого у растений нет – или, по крайней мере, мы об этом ничего не знаем.

Как же нам определить, где кончается одна особь и начинается другая?

Если генетическая идентичность – не критерий, то остается только единство тела. Но тогда решение получается и вовсе казуистическим: пока два кустика клубники оставались соединены усом, они были одной особью, а как ус перерезали – так моментально стали двумя!

К слову сказать, предыдущий возрастной рекорд принадлежал тоже клону – молодой горной ели из Швеции, росшей прямо из мертвых останков дерева, возраст которого радиоуглеродный тест определил в 9550 лет (в Калифорнии этот метод неприменим – мертвая древесина быстро уничтожается термитами). В этом случае единство тела не нарушалось: надземный ствол в какой-то момент засыхал, а от его корней отрастало молодое дерево. Если каждый такой цикл считать смертью одного организма и рождением другого, то получится, что листопадные деревья умирают и вновь рождаются каждый год.

По сути дела, работа Провенса и его коллег в очередной раз оживила старую проблему: насколько вообще универсальны и приложимы ко всем формам жизни понятия «особь», «индивидуум» и т. д.?

Увы, проблемы такого типа не могут быть решены применением новых методов анализа.

Источник: «Знание – сила» № 5, 2010,