Россия , 2010 г.
03.09.2010 | Кино
Хождение в народНеподвижное роуд-муви про особый русский путь от режиссера Светланы Проскуриной
Позабавившись со встреченной в коридоре общаги голой бабой (не совсем то, что вы думаете) и закусив капусткой, дальнобойщик Петр Матвеев (Иван Добронравов) cадится за руль и отправляется незнамо куда — города, обозначенного в его путевом листе, нет ни на карте, ни на Земле. Неопределенность цели позволяет и без того меланхоличному герою расслабиться окончательно и посвятить рабочее время общению с друзьями, земляками и Родиной вообще.
Начавшись как роуд-муви (не сразу, а после обстоятельного описания шокирующих русских нравов и обычаев), «Перемирие» практически тут же оборачивается хождением в народ.
Народ, разумеется, дик, жесток, но в то же время — участлив. Эта нехитрая и не новая для русского кино мысль повторяется в фильме с удручающей регулярностью, причем с каждым новым эпизодом дикость усиливается — ближе к финалу, например, тишайший русский милиционер увлеченно варит ноги терпеливому казаху. Фантазмические сцены не очень-то связаны друг с другом, но в самом начале фильма имеется смутный намек на то, что маршрут водителя Матвеева проходит через инферно или зазеркалье, что, видимо, освобождает фильм от необходимости какой-либо повествовательности. Впрочем, проблема «Перемирия» — не столько в невнятном сюжете, сколько в туманной авторской позиции. Режиссер Светлана Проскурина и сценарист Дмитрий Соболев («Остров», «20 сигарет») явно настаивают на невыразимости русской души — вот их Матвеев и скитается тихим призраком между городом и деревней, почвой и небом, плывет немым зрителем, снедаемым томленьем по непонятному. В принципе, превращение главного героя в фигуру умолчания нормально для роуд-муви (вспомним лишенного свойств и воли джармушевского мертвеца) — но тут даже цель путешествия превратилась в военную тайну, что, конечно, не способствует рациональному пониманию творящегося на экране ужаса — тихого, но живописного.
«Перемирие», несомненно, понравится сторонникам «Дикого поля» (тот же отстраненный, с намеком на святость, типаж героя, тот же сонный ритм, тот же инстинктивный страх режиссера перед матерью — сырой землей), и вполне понятно, что фильм получил гран-при на «Кинотавре».
У остальных будет масса вопросов к авторам. Почему вообще картина называется «Перемирие»? Почему диалоги написаны так, что даже профессиональные актеры не могут прочесть их не запнувшись? Вы боитесь России или жалеете ее? Да и вообще, что сказать-то хотели?
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.