05.07.2010 | Искусство

Хочу, чтобы пришли на кларнет

Интервью с лауреатом международных конкурсов Игорем Федоровым

- В то время как российская (в случае с нами обоими – Гнесинская) система преподавания духового исполнительства была ориентирована, скорее, на производство «крепких оркестрантов» (за редким исключением музыкально мало отличимых друг от друга), кларнетист Игорь Федоров предпочел собственное свободное высказывание. В условиях, как мне кажется, все более мнимой свободы здесь. О чем и поговорим, но…

Давай для начала коснемся важнейшей для тебя – в нашем недавнем разговоре ты это особенно подчеркивал – темы последнего времени, которая и станет, раз уж так заведено, информповодом для дальнейшей беседы.

- Давай, с удовольствием. В Омске состоялась премьера концерта Толибхона Шахиди для кларнета с оркестром, он создал его в самом конце 2009 года, буквально перед Новым годом. Этот концерт писался при большом желании, но крайне тяжелом, как я понимаю, физическом и душевном состоянии композитора, он еле-еле его завершил, то есть я до последнего момента не знал, это вообще будет или нет, как он мне говорил. У Толибхона были очень серьезные проблемы со здоровьем, и сочинение висело на волоске. Счастье, что это родилось. Была масса редакций, мы интенсивно общались с ним и много чего переделали по сравнению с изначальным вариантом, и получилось, на мой взгляд, совершенно уникальное сочинение для кларнета, аналогов которому нет. Такой ярчайшей восточной саги в очень жестком и, в то же время, пронзительно лирическом стиле больше никем не написано – говорю о кларнете. Я счастлив, что он написал это для меня, что я первый исполнитель, и вдвойне счастлив, что он посвятил мне это сочинение. Реакция публики была более чем хорошей. Я рассказал об этом Концерте Гергиеву, Спивакову. Стараюсь сейчас ставить Концерт Шахиди где только можно.

- А как ты вообще выстраиваешь свои концертные программы? Насколько я помню, ты говорил, что времена изменились и целиком классическую программу теперь сыграть практически невозможно.

- Знаешь, я расскажу тебе, главным образом, о российской ситуации, поскольку она острее мировой, и буду опираться только на кларнет. В общем-то, это было всегда, но сейчас это острее всего: я пропагандирую даже не музыку – я хочу, чтобы пришли на мой инструмент. Это, пожалуй, самое главное, потому как люди настолько привыкли ходить на оркестр, скрипку, виолончель, рояль, оперу или вокал, что абсолютно не хотят ходить на кларнет, они вообще не приемлют духовые инструменты. То есть в России исполнение музыки на любом духовом инструменте, ее звучание со сцены – это нонсенс, из рук вон выходящее событие. И как заставить человека пойти на кларнет?.. Нужно выстраивать программу, чтобы это было крайне интересно во многих планах, чтобы человек, любящий джаз, мог услышать немножечко джаза, а почитатель, скажем, барочной музыки также не остался обделенным.

- То есть «мозаика», а не концепт…

- Концептуальный подход тоже есть, но он крайне редок и, в основном, для фестивалей. А если я делаю концерт, подход должен быть абсолютно иным. Бывает, что заказывают какую-то определенную музыку, Концерт Моцарта, к примеру, тогда я его играю. Но если я сам готовлю концертную программу, я стараюсь делать ее по палитре максимально разнообразной. У меня задача, как я уже говорил, вывести кларнет «из тени», потому что инструмент уникальный, с невероятными возможностями, я буквально каждый день открываю для себя эти возможности.

- Может быть, эта «тень», о которой ты говоришь, образовалась из-за того, что нас учили исключительно как оркестровых музыкантов? Потому и нет у людей практики слушания сольных духовых?

- Конечно, нет – практики. В Московской филармонии не хотят слушать Концерт для валторны Моцарта, уйму других потрясающих концертов для духовых. Я слышал Концерт Глиэра валторновый… Слава богу, его включил в свой большой оркестровый фестиваль Плетнев. Ну, просто фантастическая музыка!

- Глубоко безразличная, с твоих слов, столичной филармонии…

- Ну, да. А зачем рисковать? Лучше пригласить какую-нибудь мегазвезду… Сейчас уже не на мегазвезд почти никто не ходит, по-моему, посещаемость классических концертов просто катастрофическая в нашей стране и в Москве, в частности. Даже на ярчайших событиях в классической музыке, с фантастическими музыкантами я видел Большой зал Консерватории, заполненный лишь наполовину, при закрытом амфитеатре. Чтобы набрать зал в Европе или Штатах, нужно повесить афишу на зал, добавить небольшую информационную поддержку, и соберется зал, придут люди, ты можешь заинтересовать программой, исполнителем, интересным инструментом, нетривиальной темой. А в России мы что делаем? Даже на суперзвезд – мы вешаем гигантские баннеры на всю Москву, делаем дикое количество растяжек, вкладываем в пиар десятки тысяч долларов – в пиар одного (!) концерта. Чтобы собрать в Большом зале Консерватории или Доме музыки всего 1800-2000 человек, мы увешиваем каждую автобусную остановку этим лицом! Мне кажется, людям это просто не нужно. О чем мы можем говорить, если у канала «Культура» рейтинг в несколько процентов? А ведь это уникальный в своем роде канал, мы можем как угодно к нему относиться, но это так. «Культура» не настроена в телевизорах многих людей вообще! Так же, как в моем телевизоре, к примеру, не настроен канал «2х2», потому что он мне глубоко отвратителен. Многие мои хорошие друзья, далекие от музыки, не смотрят телеканал «Культура», им это не интересно. Они смотрят новости, сериалы, какие-то кинопремьеры, им этого, к сожалению, достаточно. При том, что они нормальные люди. За рутиной жизни они вообще не замечают классическую музыку, она им не нужна.

Думать еще на эту тему они не хотят, поскольку слушание классической музыки – своего рода работа, ты должен как-то себя настроить, быть в определенном состоянии, чтобы это воспринять. Иначе будет скучно. Пропагандирования этого в России нет почти никакого, в то время как во многих европейских странах классическая музыка звучит в магазинах, отелях (а в Вене и в уборных – музейных и на станциях метро – авт.), и у человека ухо потихоньку настраивается.

Возвращаясь к духовым, еще раз хочу сказать: если нам необходима такая информационная, рекламная поддержка других инструментов, то тогда какая информподдержка нужна концерту духовика! С его эпизодическим участием даже… 

Я очень рад, что последние полтора года мы дружим с Сергеем Мазаевым. Многие его знают по «Моральному Кодексу», каким-то другим проектам. Но при всем при этом, отмечу, он еще невероятный фанат кларнета. У него нотная библиотека если не больше моей, то сравнима с ней. У него огромное количество инструментов, записей. Куда бы он ни приехал, он скупает магазинами кларнетные принадлежности, привозит сюда, мы это с ним разбираем. С его именем эстрадной звезды можно пропагандировать кларнет более широким массам людей. Мы с ним готовим несколько программ, отчасти, подобных тому, что уже прошло в Доме музыки – и дуэты, и сочинения для двух кларнетов с оркестром, и его вокальные вещи с моей игрой на кларнете…

- Твои отходы от типично академических программ – это, помимо уже означенной инструментальной популяризации, еще и расширение твоих собственных возможностей?

- Да, мне просто это интересно. Что-то у меня получается, что-то нет. Я стараюсь крайне критично к себе относиться, да и вся моя семья относится ко мне так же, чему я очень рад. Когда за тобой стоят близкие люди, которые не только восхищаются тем, что ты делаешь а, напротив, говорят – то-то и то-то тебе делать не нужно…

- Что с твоими дирижерскими делами?

- Пока от них отошел. Чувствую, что еще не готов выйти к профессиональным оркестрам, даже с технической точки зрения. Хочется еще поучиться. Хочется, чтобы люди, выступающие со мной, получали деньги. Понимаешь, сборный студенческий коллектив для разовых концертов мне неинтересен, хочется все-таки выходить на хорошие оркестры. Так что, может, через несколько лет.

- А транскрипции? Помнится, когда мы в 2005-м делали концерт на радио «Культура», ты был очень ими увлечен.

- И, в общем-то, оставил это в прошлом. Я вдруг понял, что еще много чего оригинального (в смысле – написанного для кларнета) не сыграно. Когда ты начинаешь что-то искать под конкретную задачу, тему концерта, сразу находится много музыки. Все-таки, думаю, переложения нужно делать в крайних случаях: когда ты обожаешь эту музыку или когда созданное для твоего инструмента тебе надоело и просто нечего играть. Стоит ведь понимать, что композитор пишет для конкретного инструмента, он именно так слышит и не иначе. Меня глубоко поражает тот факт, что некоторые музыканты сейчас играют исключительно переложения. При такой «разочарованности» в «своем» репертуаре, мне кажется, нужно переставать играть концерты и искать другую профессию.

- Скажи, а тебе никогда не хотелось больше играть за рубежом или, напротив, будучи здесь, сосредоточиться на записи? Если в России такие сложности с организацией концертов и их продвижением?

- А с записями сейчас еще большие проблемы, по-моему, это просто катастрофа и никому не нужно. Все заняты скачиванием музыки. И записываться сейчас – убыточно крайне. Никто не будет этим заниматься.

- Когда ты концертные программы составляешь, насколько ты стараешься следить за тем, что сейчас пишется для кларнета? И если ты играешь современную музыку – где достаешь ноты?

- Я их, в основном, скачиваю. Иногда заказываю и покупаю за рубежом. Но проблема в том, что на неизвестного автора в России очень трудно собрать публику. Либо в концерте должна быть еще суперзвезда, а лучше даже несколько. Например, мы делали концерт с Сергеем Мазаевым, Михаил Ефремов читал «Историю солдата» Стравинского – это, действительно, был полный зал, собрать его оказалось довольно просто, поскольку – узнаваемые лица. Все остальное гораздо проблематичнее – к вопросу о современной музыке, таковы реалии.

- Такой вопрос: насколько ты следишь за современными исполнителями на кларнете? Каких-то западных людей слушаешь? Был ли у тебя раньше какой-то ориентир? Опасно ли это вообще, с твоей точки зрения, для музыканта – «опираться» на кого-либо в своей исполнительской практике?

- Ориентироваться нужно. Но я никогда в жизни не ориентировался на кларнетистов, хотя есть кларнетисты, которые мне нравятся, например, Мишель Порталь, Поль Мейер… Первый человек, на которого я стал ориентироваться с самого раннего детства – Давид Федорович Ойстрах. Это вообще один из первых исполнителей, которых я услышал. Очень хорошо помню, как мама поставила мне Скрипичный концерт Мендельсона, старую-старую пластинку, мне было тогда лет 6-7, поставила и сказала – вот  такой должен быть звук. У меня до сих пор это как картинка. Я эту пластинку с Концертом Мендельсона в исполнении Ойстраха «заездил до дыр». Это первое потрясение от исполнителя в моей жизни. Конечно, я и до этого что-то слышал, детство провел за кулисами Большого театра, и все это впиталось, но…

- А не появляется опасность, что ты просто начинаешь «подснимать»?

- Конечно, начинаешь «подснимать». Потом у меня был Ростропович. Это я говорю о людях, которых я боготворил и боготворю по сей день. Ростропович вообще для меня невероятный человек, во всех смыслах. Опять же, что-то мне больше нравится, что-то меньше, дело не в этом – какое-то внутреннее ощущение этого человека, для меня оно уникально. Я все время немножко на это опираюсь в своем исполнительстве, своих поисках.

- Не могу не спросить – что вообще для тебя концерт? Вспомню о своем любимом Глене Гульде, для которого концерт был неприятной «цирковой ареной», его это дико доставало и, в конце концов, он все это прекратил, избрав такую мотивировку: гораздо более непосредственным контактом со слушателями является запись. Есть и мой личный, достаточно болезненный для меня самого пример – когда я учился, у меня сложилось ощущение, что музыка, конкретно в нашем классе, превратилась в  «спорт высоких достижений», то есть – кто кого перещеголяет в одних и тех же вещах, репертуар был очень ограничен, все играли одно и то же, при этом преподавалась одна и та же трактовка, и, в общем-то, не было никакой разницы, разве что – у кого как трость звучит. И нередко возникала мысль, что мы учимся исключительно для участия в «академических вечерах» («концертах класса» для «своих») и конкурсах. Какой-то бред, на самом деле, был. Музыки там присутствовало крайне мало. Повторюсь, что для тебя концерт? И – может быть, ты это объединишь – что для тебя конкурс? Как сейчас этого избежать тем, кому категорически не хочется ни с кем соревноваться, а хочется творить музыку? Возможно ли это в принципе?

- Давай по порядку. Концерт для меня – совершенно особое состояние организма, психики, я не могу его ощутить даже на генеральной репетиции. Есть такой педагогический прием – побудить генерировать в себе ощущение концерта. Ты занимаешься дома, а нужно представлять себя на сцене, и тогда в дальнейшем тебе будет легче выйти на сцену и играть. Но я даже близко не могу это генерировать! На концерте у меня импровизация, я не знаю ничего – как и что в итоге получится, даже если все здорово отрепетировано. Есть ощущение бесконтрольности самого себя над этим, абсолютно иное ощущение времени на сцене, многое зависит от публики, я очень это остро чувствую. Мне очень важен человеческий контакт. Я почти не могу играть в пустых залах, для одного человека, мне обязателен какой-то резонанс. Крайне трудно для меня – записываться. Сама мысль о том, что идет запись этого концерта, невыносима. Я должен бороться с ней, забыть, а это очень тяжело. Хочется оставить музыку музыкой, как вышло, так и вышло, чтобы это не запечатлевалось. С другой стороны – хочется, чтобы это было запечатлено.

Если говорить о записи и о сцене, как-то это противопоставлять, то для меня, конечно, приоритетнее сцена. Эта акустика, изменение звучания инструмента в зависимости от количества людей в зале… А тут – мы выходим в студию, она одинаковая… Кроме того, мне нужна реакция сиюминутная на то, что я сделал.

Теперь о конкурсах. На них у меня всегда был панический ужас. Может быть, и поэтому я не побеждал на крупных конкурсах, в целом же тому было несколько причин. Я умолял в Гнесинской академии засчитать мне концерты за зачеты, и в этом смысле мне повезло – засчитывали. Для меня сыграть гамму – пытка из пыток. Я очень хорошо помню свой технический зачет в Гнесинской академии, когда я просто играл на «кол», останавливался, начинал заново, ничего не получалось.

- Почему для многих сейчас конкурсы – это вынужденная мера, и без конкурсов на них просто никто не обращает внимание? Время такое? Или так было всегда? Почему необходимо победить в конкурсе, чтобы вообще открылись какие-то двери?

- Знаешь, это, с одной стороны, нужное дело, с другой же – во многом иллюзия. Я знаю многих людей, победивших на престижных конкурсах, у которых затем почти ничего нет. И знаю немало людей, которые не победили на крупных конкурсах и у которых все в порядке. Почему?.. Потому что в наше время, помимо музыканта, ты должен быть еще очень много кем, разбираться в массе вещей, обладать огромным количеством всяких человеческих качеств – душевных, интеллектуальных, деловых, чтобы добиться успеха. Ты должен быть невероятно коммуникабельным, уметь найти деньги, следить за своим имиджем, знать, что кому когда где и как говорить или не говорить, быть очень дипломатичным. Конечно, хочется просто заниматься музыкой, выдумывать интересные программы, творить, иным словом. Но, к сожалению, сейчас это практически не возможно. Я знаю нескольких людей, которым это удается, и безумно им завидую. Нужно попасть в струю, чтобы кто-то помог, подтолкнул. Чистым искусством занимается Леша Володин, замечательный пианист, он не играет, может быть, безумно много, но играет действительно хорошие концерты. Или, скажем, Костя Лившиц, уникальный пианист. Но это нисколько не умаляет достоинств Дениса Мацуева, добившегося невероятных высот. Он получил первую премию конкурса Чайковского, но этот конкурс не дал ему ни одного концерта. Мацуев, пожалуй, самый яркий пример сочетания всех тех качеств, о которых я только что говорил. И коммуникабельности, и фантастического умения себя подать. Он себя сделал сам. Он организовывает фестивали, они могут нравиться или не нравиться, кто-то может спросить, почему он не занимается чистым искусством, зачем нужны все эти PR-акции, но – он такой, на самом деле такой дикий организатор, обязательно должен собирать вокруг себя огромное количество людей.

А кому-то не хочется вот так вот быть на виду, хочется заниматься чистым искусством. Я не говорю, что у Мацуева оно «грязное», оно просто другое. Если сравнивать его и, скажем, Валерия Афанасьева. Или же – Григорий Соколов, который играет очень мало концертов, но они превращаются в событие. А Мацуеву нужно, условно говоря, 350 концертов в год, ему действительно это нужно – посмотри на него, он не может меньше, для него это здорово.

- То есть конкурс не панацея и не обязателен для всех?

- Нет, конечно. Ты можешь победить и ничего из этого не взять. Или, наоборот, выиграть маленький конкурс и раскрутить это так, что вообще все с ума сойдут. Тут вопрос в другом, как у тебя самого судьба сложится, как «карта ляжет», здесь же «рулетка» – кто придет на твой конкурс, ты можешь играть 150 концертов после конкурса, на которые не придет нужный тебе человек. Или сыграть один концерт от маленького конкурса, бог знает где, куда, к примеру, вообще мимо проезжая, попадет менеджер, который услышит тебя и будет потом вести всю оставшуюся жизнь. Вот и все. Случай.

Конкурс – в чем-то хорошая вещь, поскольку ты выучиваешь программу и очень сильно встряхиваешься. Меня, например, поразило, что Саша Гиндин поехал на конкурс в Кливленле, когда, казалось бы, ему уже этот конкурс не нужен. Но он в нем победил. У него уже была карьера на Западе и здесь, все в порядке.

Отмечу и то, что в России все духовые конкурсы заканчиваются в 31 год. Мне 32, и конкурсов для меня больше не существует. Да и, честно говоря, ни на какие конкурсы для духовых здесь, по-моему, ездить не стоит. Поскольку их мало, там абсолютно все схвачено, и это логично, все распределено между несколькими людьми, они здорово учат, у них хорошие ученики, и в свою команду они никого не пускают. То есть нужно у них учиться, чтобы на что-то конкурсное рассчитывать.

- Предположим, расчеты оправдались. А дальше? Где играть? Здесь ведь колоссальный дефицит концертных площадок, если говорить об академической музыке!

- А они зачем – в большем количестве?.. Если в БЗК, повторюсь, по ползала ходят?.. Они, увы, не нужны – площадки, о которых ты говоришь. Если не будет пропаганды классической музыки, скоро и в Большой зал Консерватории никто не будет ходить. Ситуация просто катастрофическая, с посещаемостью концертов.

- Но ты, все-таки, хочешь ее здесь менять, не собираешься уезжать?

- Да, я не хочу уезжать. А зачем? Кроме того, мне надо было делать это раньше – если делать. Сейчас уже поздно.

- А мысли такие были?

- Конечно. Меня приглашали учиться во многие страны.

- Я говорю о том, чтобы уехать и остаться.

- А что там делать?

- Работать. Многие остаются работать на Западе – открываются возможности, которых здесь нет. В частности, больше мест для презентации редких вещей.

- Наверное. Но скажи мне – зачем играть новую музыку, если не звучит Концерт Моцарта в Москве? Например, в прошлом году он не звучал ни разу. Я не играл его в Москве, и никто его не играл. В чем катастрофа-то… Ты говоришь про новую музыку, сочинения, написанные сейчас – да я только за! Но ведь не играется даже классика, то, что должно играться обязательно.

- То есть постепенно академическая музыка исчезает со сцены и из людского сознания…

- Ты знаешь, у меня вообще сложилось такое ощущение, что если закрыть все залы, это заметят совсем немногие. Только мы – музыканты, ну и горстка слушателей. Закрыли Большой зал Консерватории? И Дом музыки закрыли? Ничего, послушаем записи.

- «Отряд не заметит потери бойца»?

- Мне кажется, что нет. Это, конечно, страшные слова.

- А как с этим дальше жить? Просто заниматься своим делом и бить в одну точку?

- Да, бить в одну точку.

- Ты вообще веришь, что ситуация изменится? Помимо того, что ты уверен в том, что ты лично делаешь?

- Понимаешь, без веры вообще нереально… И потом – одно дело, чем живу я сам, и совсем другое – дальнейшее существование здесь классической музыки. Люди могут абстрагироваться от чего угодно и заниматься своим делом. Как, например, ученые, которым в 90-е годами не платили зарплату, а они работали и никуда не уезжали. А насчет изменения ситуации – это надо менять, чтобы это менялось.

- Каким образом? Интенсивностью концертов? Объяснением, что это все правильно и необходимо?

Нужно работать с детьми. Информационно, воспитательно…

- Ты говоришь о грамотно выстроенных лекциях?

- Нет. По радио чтобы это немножко звучало. Нужно пиарить радиостанцию «Орфей», телеканал «Культура», жестко пиарить, вкладывать туда большие деньги. Нужно говорить: «классика – это модно, круто и прикольно». Хорошо, что сейчас это стало хоть сколько-нибудь престижным – пойти на концерт классической музыки.

- Ну да, чтобы потом перед «пацанами»…

- Ну и что? Ты хотя бы сходил и это услышал! Но есть же люди, которые вообще никогда классическую музыку не слышали… Или же те, что, слыша две ноты, морщатся… Это ужасно. И это беда с детства, потому что у нас сейчас, насколько я знаю, во многих школах нет урока музыки. Или эта музыка преподается так, что она никому не интересна. Все ведь можно по-разному подать. На лекциях моей мамы в Щукинском театральном институте (она преподает там историю музыки) люди сидят, лежат, висят… Приходят уже закончившие или, наоборот, еще не начавшие. Почему? А потому что она делает какие-то невероятные события из этих лекций. С аудио-, видеодисками.

- Это же колоссальная работа!

- Представь себе: она каждую прочитанную лекцию удаляет и готовится к ней заново. Я ей говорю – ты же снова читаешь о Прокофьеве, Шостаковиче, зачем удалять? Она отвечает, что каждый раз хочет все сделать иначе. Если бы у меня не было перед глазами этого примера, я бы подумал, что это нереально – разбудить людей.

- Но когда я вижу этот пример, сколько у нее берут записей – она после каждой лекции приходит с пустой сумкой… При том, что у ребят этот предмет вообще 26-й слева, в театральном-то. Вот так это можно подать! Я считаю, что это должна быть политика государства, его высшего руководства, очень многих организаций, которые могут на это реально повлиять, это ведь выполнимо – при желании. Я говорю сейчас о регулярном преподавании музыки в школах. Музыка ведь прекрасна, и, возможно, люди – при правильном подходе к этой теме – начнут ее потихоньку понимать и принимать. А если об этом прекрасном вообще ничего не знать, оно и не проявится, никогда и никак.