США , 2010 г.
14.05.2010 | Кино
Перегар весёлой попойкиРаздолбайство персонажа передалось и авторам - от фильма пахнет не порохом героизма, а перегаром веселой попойки
В сиквел «Железного человека» Тони Старк въезжает на кризисе среднего возраста.
Здоровье пошаливает, нервы ни к черту, научное сообщество в лице татуированного куполами русского Кулибина Антона Ванко (Микки Рурк) забрасывает Тони шапками. Короче, Тони проводит дни упаднически, пьяно кривляясь на вечеринках и расстреливая плазменными импульсами арбузы. Крошка Пеппер больше не может, лучший друг улетел и не обещал вернуться.
Раздолбайство персонажа, кажется, передалось и авторам — во всяком случае, от фильма пахнет не порохом сверхгероических свершений, а перегаром веселой попойки.
По структуре это вообще тарантиноид — кино распадается на отдельные скетчи, за моментами слабости следуют типичные пьяные драки c битьем стекла и бетона. Поначалу такой винегрет немного удивляет, но появление на сцене одноглазого Сэмюэла Л. Джексона немедленно расставляет все ориентиры и снимает вопросы (а битва роботов в характерном японском садике cлужит уже совершенно неоспоримым доказательством режиссерских намерений).
Другой cтранный эффект, возникающий уже сам по себе, в результате непредвиденного действия русского воздуха на американскую историю, — сходство Старка с советскими инженерами-шестидесятниками, заметное еще в первом фильме.
Тут оно переходит все пределы, и энтузиастами-мэнээсами выглядят даже антигерои. Негодяи теперь так же обаятельны, как типичные персонажи Ширвиндта, — спасибо продюсерам, убравшим из истории единственную серьезную физиономию, Джеффа Бриджеса.
Самая смешная сцена фильма происходит и вовсе без участия Старка, в ней одинаково обаятельные Рурк и Cэм Рокуэлл импровизируют на тему известного монтипайтоновского сюжета о дохлом попугае. Но вообще с Рурком тут обходятся как-то неправильно, не по-хозяйски. Равный харизмой Роберту Дауни-мл., он оказывается выброшенным на помойку незадолго до финала — cловно вычеркнутый из сценария, наш человек лежит бесполезной кучей железа на мокрой траве, раздавленный, лишенный даже последнего ударного монолога. Типично русский конец, не правда ли?
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.