Россия , 2010 г.
21.04.2010 | Кино
Натурализм для бедныхХудожественное направление, в котором работает кинорежиссер Селиверстов, можно определить как натурализм для бедных
Художественное направление, в котором работает питерский кинорежиссер Селиверстов, проще всего определить как натурализм для бедных.
Но это достойная бедность, которая гордится cвоим благородным происхождением от прозы Анри Мюрже или, как в этот раз, Гоголя и умеет сохранять жизнь духа и плоти даже на крайних стадиях ожирения, облысения и бытовой неустроенности. Катастрофически незвездная внешность актеров Cеливерстова, набранных из друзей и знакомых, в сочетании с его бесхитростной, демонстративно любительской (но не без ироничных претензий на красоту) манерой съемки неизменно отпугивает людей, зараженных вирусом снобизма и буржуазной тягой к прекрасному.
Требуется определенное гражданское мужество, чтобы полтора часа смотреть на простые, как разварившийся пельмень, лица соотечественников, обделенных не только миловидностью, но и вкусом, хорошим питанием, приличной косметикой и прочими благами цивилизации.
И все-таки «Женитьба» Cеливерстова — настоящий шедевр.
Форма фильма — несколько тошнотворная имитация полупрофессиональной свадебной съемки, переходящая в серию откровенных интервью (невозможно сказать, постановочных или документальных), которые разбавлены сценами из «Женитьбы» Гоголя, — до тавтологии повторяет его человеколюбивое народническое содержание.
Как Николай Васильевич знал толк в привычках и выговоре провинциальных обывателей, так и Селиверстов черпает фактуру и вдохновение в современных нравах обшарпанного Питера.
Гениально поставленные фрагменты гоголевской комедии нерешительности подчеркивают всеобщее падение нравов наших современников. Они готовы на все и немедленно: женщины живут с гремучими змеями, трахаются с друзьями любовников, учат друг друга различным коварным способам добиться свадьбы или, наоборот, с отвращением отрицают институт брака. Каждая исповедь на заданную тему неизменно превращается в цирк одним только экстерьером героинь, а ведь есть еще феерические подробности, речевые характеристики и подсунутые в кадр детали вроде грязной швабры, которую задумчиво и небрезгливо теребит самая юная из селиверстовских фей. Короче, вот еще одно доказательство того, что где в России ни копни — все окажется если не бессмысленно, то уж тогда вдвое беспощадно.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.