Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

15.02.2010 | Театр

Карниз с плохими мыслями

Макабрический «Карниз для беседы» демонстрирует пять этапов самоубийства

Психиатры называют самоубийство – «плохими мыслями». С пытливым взглядом спрашивают: «Плохие мысли у Вас есть?». А у кого их не бывает, даже если речь не идет о суициде. Тема самоубийства настолько изъедена и в медицинской науке, и в мировой литературе, что этот вопрос давно уже перестал быть интимным, относящимся только к человеку и его внутреннему миру. Поэтому придумать на этот счет нечто кардинально новое, а тем более – вывести это новое на театральную сцену, - задача на грани возможного. Художественный руководитель театра «Тихий омут» и автор пьесы «Карниз для беседы» Александр Прахов взялся доказать обратное.

Театр, в котором количество зрителей не превышает количества актеров (в зале и на сцене было по четыре человека; сам зал, впрочем, едва ли вместит два десятка посетителей) поначалу может вызвать невольную улыбку: мол, как-то несерьезно. Тем сильнее оказывается потрясение от спектакля. Сомнений в серьезности происходящего нет уже в начале,  когда  актер, обращающийся к залу, смотрит исключительно тебе в глаза. И именно ты, зритель, оказываешься то человеком из серой уличной массы, на которую смотрят герои со своей крыши, то не менее серой тенью, ожидающей вместе с ними Божьего суда в загробном мире. Камерная обстановка театра не только не мешает восприятию, но, напротив, многократно усиливает его: современного зрителя нечасто балуют подлинным ощущением того, что актеры играют индивидуально для тебя (а в «Тихом омуте» впору возомнить себя Людовиком XIV или, на худой конец, владельцем собственного усадебного крепостного театра – и в который раз на протяжении спектакля поставить для себя вопрос о необходимости визита к специалисту по психике). 

Макабрический «Карниз для беседы» сам автор назвал «мистерией в пяти новеллах», своеобразно демонстрирующих пять этапов самоубийства. Или их не пять? И это вовсе не этапы? Этими вопросами задаешься на протяжении всего действия и в конце концов перестаешь искать ответы – тем более, что новеллы (хоть и связаны общей сюжетной линией) и по отдельности представляют собой законченные миниатюры, каждая со своей драматургией, концепцией и персонажами. Витиеватость определения жанровой принадлежности «Карниза» понятна, так как спектакль вряд ли укладывается в рамки привычных театральных стилей: безмолвные пляски смерти здесь сменяются перепалкой котов, в стихах обсуждающих охоту на голубей, а трагический монолог безумно красивой девушки, обезумевшей от результата своей красоты – плотоядного мужского внимания, - экзальтированной трапезой двоих то ли монахов, то ли юродивых, то ли Двоих из Троицы (понимай, как знаешь), выдающих за кашу обычную воду.

«Эту пьесу я написал в 1996 году, - рассказал Александр Прахов. – В то время у меня было несколько иное отношение к жизни, и к Богу, в том числе. Я думал, что на небе есть справедливость. И если заблудший человек попадает на небо, а самоубийца – заблудшая душа, по крайней мере, как нам говорят, - то его там, на небе, поймут, простят, приголубят и не обидят. Сейчас я думаю, что Бог жесток, а испытания, которые Он нам готовит – страшны. Поэтому я не понимаю и не соглашаюсь с тем, что одному человеку суждено прожить долгую, счастливую жизнь при том, что он до конца остается последним козлом, скотом, сволочью, а кому-то уготовано в восемнадцать лет уехать в горячую точку и там ни за честь, ни за славу, погибнуть.

- А как же одна из основных христианских категорий, что на все воля Божья и ее нужно принимать смиренно?

- Черт возьми, нет! Я с этим не согласен! Конечно, так написано, но написано для того, чтобы люди оставались овцами и ими легко было управлять; тот, кто думает, относится к этому по-другому.

«Карнизу для беседы» можно подобрать огромное количество эпитетов – и в конце концов отказаться от этой затеи: вряд ли получится придумать хоть один, которому спектакль хотя бы частично не соответствует. Если же оставить бесперспективные попытки найти верную дефиницию, то останется ощущение кафкианской атмосферы гротеска. Недаром на вопрос о влиянии Кафки Прахов воскликнул: «Обожаю, обожаю этого писателя, но тогда (когда писал «Карниз для беседы»- М.Г.) я его еще не читал. Вот сейчас я готовлю спектакль по Кафке, по «Процессу», но «Карниз», по-моему, до атмосферы Кафки все-таки не дотягивает. Кафка – он монстр!»

В «Тихом омуте» вообще не боятся экспериментировать с классикой – тут идет «Недоросль» Фонвизина с альтернативной концовкой, английская народная сказка «Три поросенка» - в альтернативной же обработке. Единственный, кого пока не решился интерпретировать Прахов, – Иосиф Бродский, «из которого просто немыслимо выкинуть хотя бы одну букву». Хотя и здесь без экспериментов не обошлось – пьеса Прахова «Я было двое» представляет собой контаминацию поэмы «Горбунов и Горчаков» и различных стихотворений Бродского. Сравнение с теми, кто водится в тихом омуте, напрашивается само собой, но если взглянуть из зала на сцену, с улицы – на карниз крыши, чувствуется, что здесь водятся вещи поинтереснее обычных чертей. 











Рекомендованные материалы


Стенгазета
23.02.2022
Театр

Толстой: великий русский бренд

Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.

Стенгазета
14.02.2022
Театр

«Петровы в гриппе»: инструкция к просмотру

Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.