19.01.2010 | Память

Умерла Марина Зайонц

1 января умерла Марина Зайонц, один из лучших наших театральных критиков

Марина Зайонц, один из лучших театральных критиков нашего города, да что города - всей страны, человек, во многом создавший оперативную газетную критику в ее сегодняшнем понимании (подшивки ее статей из газеты "Сегодня" 90-х годов у многих хранятся до сих пор), - умерла внезапно. Она так и не вышла из комы, куда попала в парижской командировке Чеховского фестиваля. Ей стало плохо на спектакле лошадиного театра "Зингаро" прямо накануне отъезда, когда уже прошли все деловые встречи и были куплены рождественские подарки родным. Можно сказать, что Марина умерла на спектакле, на своем критическом посту, как солдат. Но она не была солдатом театра, она была его влюбленным и умным знатоком. А еще она была прекрасным человеком, добрым и заботливым другом, чудесным собеседником. Ее действительно любили, и то, что ее теперь нет  - большое горе для нас.

Текст: Инна Соловьева

Марины Зайонц будет не хватать многим людям. Многим – и самым разным, между собой неконтактным.

Без нее многим станет хуже жить.

Нам станет хуже жить, мы без нее станем хуже.

Марина Зайонц поддерживала во всяком, кто с нею соприкасался, его “положительные” данные. Дело в том, очевидно, что сама обладала данными отличными. Ей многое было любопытным, она воспринимала доброжелательно и свежо. Это свойство ее было заразительно. Ум ее был ясен и чист, художественный вкус – естествен и тонок. Она была хорошим критиком, очень хорошим. Она любила свою профессию, не затрудняя себя в ней соперничеством с кем бы то ни было (в игру “на первый-второй рассчитайсь!” никогда не включалась). При ней неловко было мудрить, как неловко было грубить: да при ней и не хотелось.

И в том, как она писала, и в ее личной манере была прямота, свободная от агрессии; была легкость. Кажется, цельность, гибкость и мягкость – свойства, трудно сочетающиеся, если вообще сочетающиеся. В Марине Зайонц они сочетались. И чем дальше, тем гармоничнее, тем обаятельнее.

Стоит подумать, как далась эта ясность души и жизни. Далась с годами? Но годы были пестрыми. Уж кем Марина не бывала, так баловнем фортуны (при поступлении в ГИТИС девочку с Таганки с садистическим удовольствием сыпал незабвенный Андрей Иванович Гусев). Но и в кузнецы собственного счастья, в разряд “self-мейдов” эту умницу и работника сохрани Бог вписывать – совсем другой склад.

Надо найти время долго и тихо подумать о том, кого утратили. О природе этого вполне уникального дарования. О том, что делало Марину необходимой в нашем смутном цехе. О том, почему ее любили.

Я не знаю, принадлежала ли Марина той или иной церкви, веровала ли. Но смею сказать: в таких верует Господь, и они не подводят.

* * *

Текст: Екатерина Дмитриевская

6 января на сайте Openspace.ru был опубликован опрос ведущих критиков, определявших свои театральные пристрастия. Среди них – список Марины Зайонц с комментариями. В этот же день родные, коллеги, друзья прощались с Мариной, ушедшей непостижимо рано, неожиданно, несправедливо.

Ее смерть потрясла и заставила содрогнуться многих. Похороны показали, насколько важным оказалось присутствие Марины в жизни театральной Москвы. С ней пришли попрощаться и ее помянуть Петр Фоменко, Алексей Бородин, Ольга Яковлева, Дмитрий Крымов, Алексей Левинский, Инна Соловьева, Алексей Бартошевич. Редакторы газет и журналов, завлиты, фотографы. Если бы не рождественские каникулы, – прощавшихся было бы гораздо больше. Она заслужила уважение и авторитет, ее мнению доверяли. Что в наше время перевернутых ценностей, тотального своекорыстия – дорогого стоит.

Наша оторопь от удара связана с тем, что Марина до последнего дня поражала неукротимой энергией, любовью к жизни. Она никогда не жаловалась, никого не обвиняла в том, что ей чего-то недодали. Всего добивалась сама, без посторонней помощи.

Марина пришла в профессию довольно поздно. Впервые ее голос по-настоящему весомо прозвучал в Молодежной редакции “Театральной жизни” (хотя срок деятельности этого начинания был недолог). Алена Карась, работавшая в этой компании, рассказывала, как отказывалась верить в то, что Марина Зайонц старше всех на 15 лет. Это, кстати, очень характерная марининина черта: она никогда специально не молодилась, но всегда имела свой, неповторимый стиль в одежде, манере поведения, существуя вне возраста. А ее темперамент, способность увлекаться каким-то спектаклем или театральным явлением, горячо спорить с теми, кто думал иначе, всегда отличались совершенно естественным молодым задором.

Какое-то время она трудилась в литературной части Таганки, много позднее в РАМТе, в “Et Cetera”.

Ее “звездным часом” стала работа в ежедневной газете “Сегодня”. Ее статьи – полемичные, афористичные, прекрасно написанные – по сути, открыли новую эру в театральной журналистике. Закрытие издания для Марины было настоящей драмой. Но стойкость и мужество помогали ей преодолевать моменты безработицы. И каждый раз на новом месте она окуналась в дело с головой и работала на самом высоком профессиональном уровне. Так было в “Творческих Мастерских”, где ее роль идеолога оказалась очень значительной, в “Московском наблюдателе” и “Разгуляе”, в “Алфавите” и, наконец, в “Итогах”.

Делом жизни стало для Марины составление книги об А.В.Эфросе, изданной в издательстве “АРТ”, – результат многих лет работы. Ничего более серьезного о великом режиссере до сих пор не было создано.

Очень недолго она проработала в “Экране и сцене”. Но за короткий срок в газете появилось потрясающее интервью с Ильей Гилиловым. Да и другие материалы: запись репетиций Эфроса, статья о театре “ОКОЛО дома Станиславского” в связи с возобновлением “Леса”, отклики на наши анкеты, последняя из которых напечатана осенью прошлого года, – тексты, которыми может гордиться любое издание.

Читая статьи Марины, всегда поражаешься их глубиной, знанием предмета, даже если тема не впрямую связана с театром. Перечитайте ее отклики на цирковую программу Чеховского фестиваля. И не только прошлогоднего. Как великолепна ее статья о “Триптихе” конного театра “Зингаро”. Так трагически вышло, что именно премьера Бартабаса в Париже стала последним спектаклем в жизни Марины Зайонц.

Нам понадобится немало времени, чтобы осознать эту непоправимую потерю.

* * *

Текст: Мария Хализева

Жизни людей порой в одно мгновение уносят авто и авиа катастрофы. Жизнь Марины Зайонц унесла самая настоящая катастрофа, только какая-то на редкость изощренная и оттого еще более страшная, имя которой – анафилактический шок.

Хоть как-то примиряет со случившимся знание о том, как была Марина Григорьевна счастлива в эти декабрьские дни, как радовалась неожиданно возникшей поездке в любимый Париж, в каком чудесном настроении пребывала всего за несколько часов до катастрофы. И ушла из жизни, не успев понять, что происходит. Почти как во сне.

Она очень любила то дело, которым занималась. Почти ежевечерние походы в театр и необходимость регулярно писать об увиденном никогда не утомляли ее, не обременяли. Во всяком случае, так казалось. Она входила в театр с воодушевлением и улыбкой, она воспринимала спектакли неравнодушно, она анализировала их с задором и страстью. И всегда очень корректно по отношению к творцам. И всегда очень внятно по занимаемой ею как критиком позиции. Не знаю, как другие, а я училась на ее рецензиях в газете “Сегодня”, училась на личном ее примере: однажды, выйдя со спектакля Кристофа Марталера “Три сестры”, мягко говоря, продолжительного и непростого для восприятия, Марина Григорьевна задумчиво сказала, что что-то недопоняла и надо бы посмотреть еще раз. Мне, выжатой и измученной, это показалось лишь красивой фразой. Но на следующий день Зайонц, действительно, пошла на “Три сестры” во второй раз. Она же – из тех немногих критиков, кто пересматривал спектакли спустя основательное время после премьеры. И как же она ликовала, если постановка, в которой ей нечто – на первом показе недооформленное – тогда почудилось, вырастала, укрупнялась, набирала силу.

Единственная “интрига”, которую Марина Зайонц неизменно затевала все последние годы, – кому вручат приз критики на “Золотой Маске”. И уж если в чем была убеждена, то стояла насмерть, агитировала коллег со всей страстностью, на которую была способна, как она сама выражалась, “держала за пуговицу”, пока не выговорится, не выскажет все накопленные доводы.

За ту же пуговицу хватала она собеседника, приезжая из Литвы со спектаклей Эймунтаса Някрошюса или с какого-нибудь международного фестиваля, или, скажем, из города Новосибирска, где в свое время открыла режиссера Сергея Афанасьева.

Будучи членом жюри “Золотой Маски” в минувшем году, Зайонц не могла усидеть на месте во время Церемонии награждения, непрерывно вертелась и спрашивала у окружающих: “Ну, каковы мы? Ведь справедливо все, ведь правильно, да, да?”

В отношении себя она была абсолютно беспафосным человеком, скорее, самоироничным. Ее ирония же по адресу окружающего мира выглядела какой-то осторожной, не хлесткой, не ранящей. Ей была свойственна твердость, но не резкость. Она умела доверять чужому мнению и быть верной своему. С ней было интересно.

Пишу и не могу смириться с прошедшим временем.

Источник: Экран и сцена, №1, 2010 год,