Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

21.12.2009 | Театр

«Сцена-Молот» для бывш. Молотова

В Перми появился театр современной пьесы. Эдуард Бояков, рэпер Сява и другие…

   

Фото: Алексей Гущин        

Полгода назад заработал музей современного искусства PERMM под руководством Марата Гельмана. Теперь — в Перми же — открыл новый театр Эдуард Бояков. На очереди Пермский центр развития дизайна — там хозяйствовать будет Артемий Лебедев. Строительство культурной столицы, за которое рьяно взялись местные чиновники, продолжается.


На старт

Один «театр современной пьесы» у Эдуарда Боякова уже есть. Три года назад он основал в Москве театр «Практика». Пермский проект (Бояков постоянно это подчёркивает) — самостоятельный, отдельный, не следует воспринимать «Сцену-Молот» как филиал «Практики».

Ключевых отличий, по Боякову, три: другие люди, другое пространство, другая энергия.

В части репертуарной политики разницы между «Практикой» и «Сценой-Молот» пока не видно: круг авторов и режиссёров один и тот же.

В части политики имиджевой — тоже. Хотя у «Сцены-Молот» есть попытка вписаться в пермскую систему координат, связанную с индустриальной заводской романтикой и правдой от земли. Холёная столичная «Практика» с этим смысловым полем, естественно, не работает.

Идею с молотом Эдуарду Боякову подарил пермский филолог Владимир Абашеев, большой знаток здешней мифологии. Со слов Абашева, старая Пермь фактически стоит на гигантском молоте. Его чугунные останки закопаны где-то на территории Мотовилихинских заводов.

«Грандиозный артефакт», «памятник эпохи индустриализма» весом в 630 тонн пророс в тело города больше века назад. Есть и ещё одна привязка молота к реальному прошлому Перми: какое-то время она звалась Молотовым.

Наверное, театр, присвоивший себе легенду о молоте, особенно ударно смотрелся бы в каком-нибудь заброшенном промышленном здании. Но обстоятельства места были заданы изначально: «Сцену-Молот» определили в малый зал пермского академического Театра-Театра.

Театр-Театр — фундаментальный конструктивистский дворец серого мрамора в самом центре города. Малый зал вполне годится для государства в государстве — здесь отдельный вход и отдельное фойе, так что «Сцену-Молот» вряд ли будут путать с театром, расположенным на этаж выше.

За лето помещение полностью реконструировали. Приглашённый дизайнер Анатолий Баркалов решил действовать в духе минимализма. Простые цвета — чёрный, белый, серый, простая геометрия, много воздуха.

В фойе появился буфет с длиннющей барной стойкой из неполированного дерева.

Вход в театр, как и в «Практике», украшен конструкцией в виде буквы «п». Конструкция светится фирменным густо-розовым. Снаружи, на фасаде здания, — эмблема: буква «с», окольцованная шестерёнкой, и собственно молот. Есть ещё гигантские флаги.

Пермские артисты стоят курят под ними и поют на манер песни «Розовые розы» гимн. Вместо «розовые розы» у них «розовые флаги», а вместо «Светки Соколовой» — «театра «Сцены-Молот».


Внимание

Открылся театр сразу тремя премьерами — играли их три дня подряд, с пятницы по воскресенье, по три штуки в день.

Эдуард Бояков рассказывает, что выбирать ему пришлось из множества имён, но остановился он на «Собирателе пуль» и «Засаде» Юрия Клавдиева и «Чукчах» Павла Пряжко.

«Собиратель пуль» уже шёл на сцене театра «Практика» в Москве. Теперь — фактически без изменений — переехал в Пермь. Режиссура, как и в случае с «Практикой», Руслана Маликова, сценография Ксении Перетрухиной. В главной роли по-прежнему москвич Донатас Грудович, остальные артисты — пермские.

Понятно, почему режиссёру понадобился именно Грудович. В нём есть доля подлинного подросткового безумия, которое полностью сыграть нельзя, а можно только явить.

Он и являет: делает страшное лицо, потом отсутствующее, кривляется, совершает таинственные пассы руками. А перемещаясь по сцене, следует одному ему ведомой траектории (как в детстве, когда загадываешь себе не наступать на трещинки в асфальте).

Многие зрители заранее знали, что пьеса, по которой поставлен спектакль, — вещь жёсткая. Знали, что главному герою, которого попеременно прессуют то родители, то парни из школы, предстоит показательно вылизывать очко в школьном сортире.

Знали, что будут драки, в том числе на ножах, и — это народ волновало больше всего — сцены принуждения к оральному сексу. Но все острые моменты в спектакле решены аккуратно.

Основной акцент сделан не на них, а на параллельном мире собирателей пуль и древоточцев, куда герой Грудовича периодически эвакуируется.

Мат, впрочем, звучит в обоих измерениях, и матерятся пермские артисты пока не очень убедительно. Это я без тени иронии: неестественно матерящегося выкупаешь моментально.

Если мальчик из хорошей семьи, будучи посланным на х…, попытается парировать, мол, сам иди на х…, его оппонент-гопник тут же расхохочется ему в лицо: не верю. Мат — это же такой пароль, кодовая фраза, способ понять, кто есть кто, кто пацан, а кто терпила. Так вот, некоторые пацаны в «Собирателе пуль» матерятся как терпилы. Но это дело наживное.

Вот участники второй премьерной постановки — рэп-драмы «Засада» — культуру и технику пацанской речи освоили в совершенстве. Несмотря на то что между лирическим героем рэпером Сявой «с райончика» и артистом Вячеславом Хахалкиным, благополучным молодым человеком с в/о, целая пропасть, исполнитель главной роли очень хорошо чувствует гоповскую органику.

Рассказчик он очень убедительный — на уровне интонации, ритмики, мимики. Все крещендо и диминуэндо в своей партии он делает точно ко времени. То же самое относится и к его компаньонам Илье Друзьякину и Сергею Шкарупе. Друзьякин гениально разговаривает то за Сиплого, то за бабульку, то за дедульку.

Впервые эскиз будущего спектакля был показан этой весной на фестивале «Новая драма. Пермь». Вывести звезду YouTube Сяву, талантливо пародирующего гоп-культуру в любительских видеороликах, на театральную сцену придумал режиссёр и драматург Михаил Угаров. Затем Юрий Клавдиев написал текст, Юрий Муравцкий — поставил, а Сява и его команда — сыграли.

Чистовой вариант заметно отличается от черновика в лучшую сторону. Новая версия пьесы точнее и остроумнее, новая площадка — выигрышнее (в дни «Новой драмы» «Засаду» исполняли на большой сцене Театра-Театра, где трое главных и единственных героев как-то терялись), да и сам Сява, похоже, разыгрался.

Кроме того, теперь репортаж, который рэпер ведёт с места событий (из нехорошей квартиры с травой и огнестрелом), обогащён танцевальными перебивками.

В последних задействован целый кордебалет из 12 молодых пермских танцовщиков, партии им ставила голландский хореограф Алида Дорс. Словом, «Засада» — чистое шоу, стоящее на трёх китах: музыкальных паузах, гэгах и живом слове, которое звучит почти как документальное, записанное за реальными людьми.

Зачем-то в спектакль был введён и четвёртый кит — лирический монолог о детстве и пустоте. Монолог этот, по-гришковецки задушевный, торчит из повествования и кажется несколько искусственным.

Как будто кто-то из авторов спохватился вдруг: мол, нельзя же зрителя только веселить, надо и растрогать чуть-чуть.

Спектакль «Чукчи» в ряду трёх премьер стоит особняком (и обещает стать главной творческой удачей).

Во-первых, это единственная стопроцентная премьера, причём российская — до «Сцены-Молот» новую пьесу Павла Пряжко ещё нигде не играли.

Во-вторых, эта постановка существует в совершенно другом поле, поле визуального, пластического театра. Что само по себе необычно, ведь, как правило, при работе с современной пьесой повышенное внимание уделяется собственно тексту.

Новодрамовские вещи часто ставят в аскетичной манере, в формате, приближенном к формату читок.

В «Чукчах» режиссёра Григорьяна на первый план выходит цвет, свет, звук, фактура и положение тел в пространстве. Текст тоже есть, текста много, но он в данном случае выполняет функцию одного из инструментов в ансамбле и у него всё-таки не главная партия.

Максимум информации зритель получает не через звучащее слово, а через видеоряд (с видеорядом отлично справилась художник спектакля Галина Солодовникова).

«Чукчей» проще было бы воспринимать с отключённым звуком, чем с отключённым изображением. Это царство картинки — сюрреалистической, зыбкой, постоянно меняющейся.

Чукча Миша и чукча Маша в белых костюмах, светских, под старину, в белых же париках. Двое чудиков с наглухо забинтованными лицами: один — в маске оленя, другой — в маске волка.

Солдат в форме Второй мировой, весь землистого цвета с макушки до пяток, похожий на оживший памятник. Маленький красный чебурашка, метр от пола в высоту, полностью зашит в свой костюм. И над всем этим происходит солнечное затмение.

Атмосфера «Чукч» — атмосфера миров, куда попадает кэрролловская Алиса. Это Wonderland, это Зазеркалье. Мир безумного чаепития (где чукча Маша ест пряник, макая его в забинтованную голову одного из чудиков).

Мир искривлённого пространства-времени, где Королева никак не может попасть, куда ей надо. Мир виртуалов-антиподов, которые ходят вверх ногами и превращаются один в другого.

Эдуард Бояков говорит, что три премьерных спектакля, если рассматривать их системно (а именно так их и следует рассматривать, затем они и были сыграны подряд, оптом), образуют правильный треугольник.

«Чукчи» — действо сложное, интеллектуальное, эстетское. «Собиратель пуль» родом из другой культуры, подростковой, носителем которой является главный герой. «Засада» — это вообще в некотором смысле антикультура, нечто, что принято считать из культуры изъятым.


Марш

Репертуарных планов на следующий сезон Бояков пока не озвучивает. Но уже сейчас уверенно анонсируется функция «Сцены-Молот» как универсальной площадки — с кафе, книжной лавкой, сценой для DJ-сетов и киноклубом.

Придумано, что по выходным фойе театра (куда можно зайти не по билету на спектакль, а просто так) будет круглосуточно открыто для посетителей.

«Сцена-Молот» называет себя театром настоящего времени. Сверхзадача руководства — привлечь новую аудиторию, тех, кто в театры обычно не ходит.

Диапазон социальных типажей задан в рекламной кампании «Сцены-Молот». Молодой, но уже довольно известный пермский фотограф Алексей Гущин специально для театра отснял галерею из 27 персонажей, которых в обычной рекламе не увидишь.

В дело пошло 12 портретов: крупным планом — пенсионерка в косынке, парень с пирсингом и тату, щетинистый пролетарий. Новые герои (они же новые зрители) смотрят на горожан с огромных билбордов, щедро развешанных по Перми. Мысль понятна: мы такие разные, но всё-таки мы вместе, и мы в театре.

Пока нет уверенности в том, что театральное искусство от «Сцены-Молот» и в самом деле пойдёт в народ. Народ замотан и недоверчив, а «Сцена-Молот» всё-таки больше похожа на модное место, чем на свойское.

Хоть интерфейс у «Сцены-Молот» и в самом деле user-friendly, но оценят этот тип дружелюбия скорее продвинутые пользователи. Едва ли театру удастся с ходу завербовать в зрители бабушек и работяг. Водитель такси, увозящий меня с открытия, к примеру, с подозрением отнёсся к прозрачным стенам фойе, через которые было видно людей. Как в аквариуме, говорит.

Я начала объяснять ему про новый театр — оказалось, он о нём ничего не слышал.

Реальная аудитория «Сцены-Молот» — это прежде всего аудитория Пермского музея современного искусства плюс та часть театралов, которых не отпугнёт мат на сцене и прочие провокации.

В целом Перми пуризм не свойственен, но есть отдельные группы активистов, которые регулярно бастуют против проектов, проходящих под знаком «культурной столицы».

«Сцена-Молот», безусловно, встроена в систему новой культурной политики и к тому же рекомендована к посещению главным оппонентом несогласных Маратом Гельманом.

Поэтому не исключено, что удар придётся держать и ему.



Источник: "Частный корреспондент",17 декабря 2009 года,








Рекомендованные материалы


Стенгазета
23.02.2022
Театр

Толстой: великий русский бренд

Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.

Стенгазета
14.02.2022
Театр

«Петровы в гриппе»: инструкция к просмотру

Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.