09.10.2009 | Кино

Детская болезнь левизны

Голливудские режиссеры полюбили снимать прокоммунистические фильмы

Кто там шагает правой?

Не будет преувеличением сказать, что на экранах мира давно не появлялось такого количества пламенных революционеров. Интересно, что фильмы про них снимают прежде всего американцы, в том числе натуральные голливудцы. Самый известный из мировых кинодокументалистов (он-то не голливудец), сам по себе пламенный революционер и профессиональный диссидент Майкл Мур презентовал на только что завершившемся Венецианском фестивале очередную разоблачительную картину «Капитализм: история любви». Обладатель «Оскаров» Оливер Стоун показал там же фильм «К югу от границы», героями которой являются популистские лидеры стран Латинской Америки Рауль Кастро, Уго Чавес, Эво Моралес, Рафаэль Каррера и др. По острову Лидо, на котором и проходил фестиваль, Стоун ходил в обнимку с Чавесом, затмившем в глазах папарацци голливудских звезд. Стоит напомнить, что в 2003-м мэтр Стоун сделал картину «Команданте», состоявшую из восторженных диалогов с Фиделем Кастро.

Наконец, у нас вот-вот выйдет фильм другого «оскароносца» Стивена Содерберга «Че Гевара» - на сей раз не документальный, а игровой, с Бенисио Дель Торо в роли Че. Собственно, он должен был выйти в сентябре, но прокат опять отложили, хотя во всем мире фильм уже прошел, вызвав энтузиазм интеллектуалов-леваков. Очевидно, наши кинотеатры боятся фильма, состоящего из двух частей общей продолжительностью четыре с половиной часа. Зато у нас не побоялись выпустить «Марадону» Эмира Кустурицы, тоже отдавшего должное Че Геваре и Фиделю. Один из выводов фильма: если бы Марадона не ушел в футболисты, то наверняка ринулся бы в революцию и стал в 1980-е вождем уровня и отваги команданте Че.

Новая мода? Тенденция? Политические игры? Очередное свидетельство того, что кинематографом заправляют люди левых взглядов?

Незамутненный

Конечно, есть искушение объяснить дело просто: экономическим кризисом, который естественно породил новую волну критики капитализма. Но началось-то всё до кризиса, на Каннском фестивале 2008-го, в официальную программу которого были включены «Че» (таково официальное название фильма) и «Марадона». Особенно впечатляющим стал тогда показ «Че», который наверняка войдет в летопись Каннского фестиваля, переиздаваемую каждые пять лет в виде все более толстой и не подъемной книжищи.

В одних странах фильм Содерберга выходил в прокат как Che – Part 1 & Part 2. В других две части имели собственные титулы, соответственно «Аргентина» и «Партизан». Каннский показ отличился уже тем, что впервые в истории фестиваля фильм без предварительного показа для прессы параллельно демонстрировали в трех разных залах: в одном – для смокинговой публики, еще в двух – для кинокритиков. Едва ли не впервые между частями устроили 15-минутный перерыв. В первый раз в перерыве бесплатно раздавали в фойе пакетики (естественно, с надписью Che) с бутербродиком и бутылкой воды. Это было гуманно (из-за вечернего показа многие не успели поужинать) и, главное, в духе фильма. Ведь команданте показан в нем человеком отчаянно благородным, справедливым, заботливым, внимательным к людям.

Впечатления от фильма раздваиваются. Форма – выверенная, от Содерберга ожидаемая: мейнстрим, но артистический и не канонический. Поначалу действие дергается и мечется, переносится из партизанского леса 1957 года в Нью-Йорк 1964-го, где Че выступает в ООН и дает интервью американским журналистам, и еще куда-то, где Че общается с кубинскими интеллектуалами. Ни одного эпизода длиннее двадцати секунд. Язык то испанский, то английский. Вдобавок, все снято дрожащей камерой. Думаешь: не-е-ет, четыре с половиной часа так не выдержать. Но постепенно фильм становится более традиционным. Бои рубежа 1959 года за Санта-Клару, которыми Че руководил, показаны уже и вовсе последовательно, а к нью-йоркским эпизодам фильм теперь обращается лишь для того, чтобы наряду со взглядом изнутри событий явить нам всеобъясняющий взгляд извне, стратегический. Когда же начинается вторая – боливийская – часть фильма, он и вовсе превращается в кинодневник. У Че Гевары и впрямь ведь есть боливийский дневник.

Однако, по содержанию и идеологии фильм странен. Че Гевара идеализирован донельзя. Прямо лениниана какая-то. Мифология.

Ладно, романтический герой, революционер на все времена, пусть будет так. Но совершенно не проанализирована кубинская революция. Так, вскользь проброшено, что в руководстве партии есть и сталинисты. Не явлены взгляды противников. Нет, собственно, победы революции и послереволюционной ломки страны. Нет истории создания того самого знаменитого портрета Че Гевары, который и стал сегодня рекламным брэндом. Сразу перескок из 1959-го в 65-й, а затем 67-й, в Боливию, в последнюю попытку Че распространить революцию на всю Южную Америку, в историю его гибели.

На Кубе, где фильм впервые показали в прошлом году в рамках Гаванского кинофестиваля, он вызвал вселенский восторг. В том числе и потому, что не критикует Фиделя. Кстати, руководители фестиваля заранее предупредили Содерберга, что не покажут картину, если она будет содержать хоть малейшую критику вождя революции. Да, в начале второй части озвучивается версия (среди прочих версий гибели команданте Че), что его вообще-то прикончили задолго до Боливии по приказу Фиделя Кастро. Но вся вторая часть фильма эту версию опровергает.

Бог с ними, с версиями. Сейчас интереснее, что, с учетом «Марадоны» (где тема Че Гевары – одна из важнейших), это уже третий фильм 2000-х про несгибаемого революционера и его незамутненный образ. Первый – и тоже очень громкий фильм – «Че Гевара: дневники мотоциклиста» был сделан в 2004-м одним из самых известных режиссеров современности бразильцем Вальтером Саллешом. Молодого Эрнесто (еще не Че) Гевару, который в 1952-м набирается мальчишеского и революционного опыта, совершая с другом мотоциклетную поездку по странам Южной Америки, сыграл наимоднейший мексиканский актер Гаэль Гарсия Берналь. Конечно, причина такой новейшей симпатии к Че – отнюдь не только левые взгляды кинематографистов. Че как символ прекрасного молодого бунтарства, превратился в рекламный бренд. Симпатия к Че – это ностальгия успешных клерков 40-60 лет по прекрасной (иногда отсутствовавшей в личной истории по ряду обстоятельств, включая не тот возраст) нон-конформистской молодости.

Че Гевара – это хорошо. Так же хорошо, как секс. Или хороший стейк с кровью под «Шато тальбо» 1982 года.

Кроме того, Че Гевара – это рекламный бренд. Летом 2006-го в лондонском музее Виктории и Альберта прошла выставка «Че Гевара: революционер и идол», продемонстрировавшая, как незамутненный образ Че был поставлен на службу силам корпоративного капитализма. Этот образ эксплуатировали Nike, Smirnoff, Готье – да кто угодно, включая наши компании, на рекламах которых Че с его беретом появляется регулярно.

Но, конечно, одними только модой и корыстью интерес кинематографистов к идеологу перманентной революции Че Геваре не объяснишь.

Капитал. Маркс

Последняя Венеция продемонстрировала леворадикальную тенденцию в современном кино отчетливее прежних кинофестивалей. И кто мог выразить ее более отчетливо, если не Майкл Мур, который по недоразумению считается антиамериканским режиссером, а вообще-то во всех своих фильмах (особенно в знаменитом, получившем Золотую Пальмовую Ветвь Канна «Фаренгейте 9/11» и, к сожалению, не вышедшем у нас фильме Sicko про ужас медицинской системы в Америке), долбит не США, как таковые (он вообще-то патриот), а именно буржуазный беспредел?

Мур обобщил, что хотел. Вот вам его «Капитализм: лав стори». Мур – очень эмоционален. Мур, на самом деле, настоящий арт-художник и родственник скорее не кинорежиссеров, а тех представителей арт-движения, для кого акция и перформанс – наилучшие средства самовыражения. В основном его комментарии сводятся к тому, что бедные в ходе кризиса стали еще беднее, а богатые – еще богаче. Вы будете спорить? Заголовок интервью Мура для основных СМИ (тут цитирую заголовок его интервью для reuters): «Капитализм – это зло. А регулировать зло невозможно».

У меня есть свои мнения по поводу кризиса – это история отдельная, поскольку я не экономист. Мур – другой. Он – несколько странный для меня тип талантливого человека, который выстраивает свою провокацию не вокруг формы или философского, требующего образованности утверждения, а вокруг того, что «я уверен и докажу, что эту тарелку разбила эта мерзкая для нас всех сука». Он авантюрист. Он популист. При этом нельзя сказать, что он неправ. Но он действует с такой степенью агрессивности, что лично я сразу начинаю выставлять некие защитные барьеры. Если меня убеждают в чем-то слишком настырно, если все столь безобразно очевидно… то почему же лишь Мур стал первым, кто это безобразие заметил? Может, оно не такое уж безобразие?

Стоун в этом смысле гораздо более толерантен. Он только и хочет сказать в своем фильме «К югу от границы», что антиамериканские лидеры Латинской Америки – все сплошь личности и надо выслушать их мнения. А если Америка эти мнения не слушает, то она – дура. Так ведь и впрямь дурра! Упускает ситуацию прямо под боком.

Зачем живем, зачем страдаем?

Понятно, что причиной обострения левых настроений в кинематографе является кризис.

Среди столь же очевидных причин – леворадикализм голливудцев, о котором мы говорили еще год назад (см.: «Анти-Буш»), когда объясняли, как Голливуд, что до сих пор осталось не замеченным, способствовал триумфу Барака Обамы.

Конечно, постепенная социализация власти, ее склонность к социалистическим идеалам (заметная даже у тех, кто формально считается консерватором – у Саркази, у Ангелы Меркель), тоже способствует левофронтации, выразимся так, современного западного кино.

Но едва ли не главная причина левизны в современном кино – предельно личная. Каждая конкретная у каждого конкретного зрителя, а в целом понятная – желание вырваться из правильной жизни, из офисного и семейного ада (из семейного: если женился/вышла замуж по концепции). Жажда нерегламентированной жизни, каковую в зрелые годы поди найди.

Как ни странно, развитие ситуации во многом зависит от того, удастся ли Обаме восстановить пошатнувшуюся популярность.

Источник: Русский журнал, 18.09.2009,