22.09.2009 | Память

Памяти Александра Морозова

Ровно год назад умер Александр Анатольевич Морозов, лучший знаток и ценитель творчества Осипа Мандельштама

Текст: Павел Нерлер

22 сентября 2008 года не стало Саши Морозова, выдающегося человека и общепризнанно лучшего знатока и ценителя творчества Осипа Мандельштама. Он скончался в Москве, в больнице, от скоротечной лейкемии. Никогда не искал он общественного внимания и признания — скорее бежал от него, предпочитая ему чистую совесть, не запятнанную компромиссами. Следствиями стали короткая библиография (и почти непререкаемый авторитет.

Александр Анатольевич Морозов родился 24 июня 1932 года в Ленинграде — своим питерским происхождением и блокадным прошлым он всегда очень гордился. После войны семья переехала в Москву, где он закончил школу с золотой медалью. Поступил же в Ленинградский университет, где два года проучился на физическом факультете, но вернулся в Москву, где закончил уже филологический факультет МГУ, одновременно русское и классическое отделение. Увлекался театром — в университетском театре пробовал себя как актер и как режиссер; любил шахматы (одно время даже работал в редакции журнала «Шахматы в СССР»).

Активный распространитель Мандельштама в самиздате, в начале 1960-х он знакомится и сближается с Н.Я. Мандельштам и Н.И. Харджиевым. В 1967 году, когда между Н.Я. и Н.И. разразился непримиримый конфликт, Морозов тяжело переживал ситуацию и старался не брать ничьей стороны. Именно тогда, в разгар конфликта, в издательстве «Искусство», где он работал, вышел его первый мандельштамоведческий труд — тщательно и любовно подготовленное и откомментированное им издание «Разговора о Данте». Годом позже, в томе 4 «Краткой литературной энциклопедии» вышла его статья «Мандельштам О.Э.», вызвавшая сильный гнев и раздражение со стороны официального литературоведения. Примерно тогда же Морозов инициировал в издательстве «Искусство» издание томика Р.-М. Рильке в переводе В. Микушевича и К. Азадовского. В 1968 году он был уволен из издательства (сокращен по суду) за то, что подписал письмо в защиту А. Гинзбурга — Ю. Галанскова. После этого Морозов устроился шофером, развозил хлеб. Он умел многое делать своими руками, в летние месяцы — чтобы заработать на остальной год — ездил на шабашку (а позднее, когда шабашка стала ему уже не по силам, искал возможностей просто пожить вне города, в гостях или в одиночестве, на чьей-то пустующей даче).

Его занятия Мандельштамом никогда не прерывались, но широкого выхода к читателю не получили: представления Морозова о подобающих случаю Мандельштама изданиях были настолько высоки, что список проектов, участвовать в которых он отказался, многократно превзошел бы его лаконичную библиографию. Строгий и нелицеприятный с коллегами, он был откровенен и щедр в общении с ними, часто помогал справками из своей знаменитой картотеки или архива, а также максималистскими советами, следовать которым, как, впрочем, и не следовать — было невероятно тяжело. Он был единственным, кто соответствовал установленному им для всех уровню, — но не было ни одного, на кого бы он так или иначе глубоко и серьезно не повлиял.

Те, кто слышал его самого и стихи Мандельштама в его чтении, никогда не забудут его дрожащего и взволнованного голоса, его напряженного пересиленного шепота, его возвышенной речи и его напряженно ищущей мысли — многими воспринимавшихся как эманации самого Осипа Эмильевича.

Статья из сборника "Сохрани мою речь", вып. 5, готовящегося в издательства РГГУ.