05.06.2009 | Театр
Видимо-невидимоЧеховский фестиваль продолжается
Виктория Чаплин и Жан-Батист Тьере в России впервые, хотя слышали мы о них давно -- эта пара со своими лукавыми и поэтическими представлениями колесит по миру уже почти сорок лет, бывала и совсем рядом -- в Прибалтике, а к нам не заезжала. И нужно было, чтобы Чеховский фестиваль заявил в этом году своей темой «новый цирк», чтобы супруги Тьере наконец доехали до Москвы, да еще взяли с собой детей. 35-летний Джеймс Тьере со своей «Компанией майского жука» всю вторую половину июня в Малом театре будет показывать представление «До свидания, зонтик» (кстати, костюмы для него делала мама, и тут в программке дочь Чаплина указана как Виктория Тьере). А для дочери Аурелии, тоже создавшей собственную компанию «Маленькие часы», Виктория Чаплин сама поставила спектакль «Оратория Аурелии», и его в те же дни будут играть на сцене Театра имени Пушкина. Про все эти спектакли критики, захлебываясь от восторга, говорят только: «Счастье, поэзия, волшебство!», и вот наконец у нас тоже есть шанс увидеть их все подряд.
«Невидимый цирк» -- третий спектакль пары Тьере--Чаплин, первым был «Цирк Бонжур», с которым их в 1971 году пригласил на Авиньонский фестиваль легендарный Жан Вилар. Вторым -- «Воображаемый цирк». И вот теперь «Невидимый» -- все то же соединение обаяния театра с цирковым трюком, иронии с наивностью.
На сцене только они двое, по очереди, каждый со своим номером, иногда таким маленьким, что, в сущности, это не номер вовсе, а просто шутка. Так спектакль и начинается: Жан-Батист в ярком костюме в красную полоску сидя выезжает на сцену и вдруг -- раз! -- продолжая сидеть, свесив ноги, проворачивает туловище вокруг своей оси, как разборная игрушка. И тут же со смехом показывает: ноги-то вместе с сиденьем были бутафорские, а сам он стоял позади. И убегает, увозя вторую пару ног. В сущности, шутка -- главное во всех номерах Жан-Батиста, основная специализация которого -- фокусы. Но фокусы он показывает как никто -- и не потому, что они сложные (наоборот, они самые что ни на есть хрестоматийные -- с разноцветными платочками, с кроликами в ящиках, с палочкой, обернувшейся букетом, с разрезанием жены), а потому, что трюк для Тьере не главное. Он либо сразу разоблачается (чего никогда не делают «настоящие» иллюзионисты), либо выглядит просто поводом подурачиться.
Вот, например, взялся Жан-Батист жонглировать апельсинами, уронил один -- тут же бросился подбирать его, держа в руках коробочку с красным крестом. Упал второй -- несет черный гробик с католическим крестиком на крышке. Это не столько цирк, сколько игра с ним -- не пародия, а любовное подтрунивание.
Главный пунктик Тьере -- костюмы и чемоданы. Кажется, в этом спектакле их сотни, в самих костюмах иногда главный кунштюк и есть: вот вышел в пальто, шляпе и с чемоданом зебровой расцветки, и даже лицо выкрашено зеброй. Потом вышел во всем гобеленовом с гобеленовым чемоданом и сел вышивать гобеленовую картинку на пяльцах, надев очки, где вместо стекол кусочки гобелена. Выскочил на якобы несущемся фанерном автомобиле -- все на артисте торчит вбок, будто развевается, даже седые кудри гротескно длиннющей гривой стоят "на ветру". Автомобиль «уехал», и оказалось, что и чемодан у Жан-Батиста покосился от «ветра» и даже носовой платок твердо стоит в развевающемся виде, как на картинке. Или Тьере стоит и поет под фонограмму помпезную арию в подчеркнуто оперном костюме, но только вступают другие голоса, как оказывается, что на коленях у актера присобачены кукольные лица, тоже разевающие рты, а одно из них поет даже у него на спине.
Но самые поразительные и сложные костюмы отданы Виктории. Крошечная актриса, длинноволосая, похожая на девочку с огромными глазами, тут и акробатка, и клоунесса. Она утыкивает всю себя зонтиками и тут же сама исчезает из центра зонтичного ежа. Она выползает странным чудищем, состоящим из огромных бамбуковых вееров -- оно пугливо шуршит, шевеля лопастями, и выпускает смешные щупальца. Она выкатывается в костюме-неваляшке, в котором тонет с головой, и ее пальто-конус само вращается кругами по сцене. Она выступает в платье с широченным кринолином и в пышном парике, но вот что-то где-то отстегивает, откалывает пудреную прядь и становится лошадкой с хвостом из локона и головой из жилетки. Костюмы из предметов мебели или из гигантских цветочных горшков следуют за костюмами из велосипедов, и каждый из них приносит с собой номер со своей микроисторией. А самый поразительный костюм -- тот, где вся Виктория покрыта посудой: на голове серебряный поднос с фужером, около ушей висят ложки, на теле -- миски, кострюльки, металлические соковыжималки и рюмки, плошки на коленях, ложечки и стопочки на обуви. И всем этим она звенит, создавая прелестную хрустально-серебряную мелодию, как большая перкуссионная установка.
Спектакль так легок и приветлив, так мил и камерен по настроению, что кажется, «Невидимому цирку» больше подходят подмостки маленького, почти домашнего театра, чем огромный зал Театра им. Моссовета. И дело опять же не в сложности трюков, а в отношении к ним и к зрителям. Вот Виктория идет по натянутой проволоке -- это могут и студенты циркового училища. Но вот она повисла вниз головой, зацепившись за проволоку одной ногой и нетерпеливо постукивая другой, как девушка, ждущая запоздавшего поклонника, и зал умирает от хохота. А потом подхватила себя какой-то петлей и поползла, загребая руками в воздухе, будто в воде -- ну, очень смешная.
И уж про что не надо, но не получается забыть -- это возраст артистов. Акробатка Виктория, которая даже с пятого ряда выглядит двадцатилетней, и прыгучий улыбчивый Жан-Батист, которому уже стукнуло 70, гонят свой спектакль на большой скорости. Конечно, видно, что их номера построены под них -- ничего сверхрискованного, что устроил бы на сцене двадцатилетний циркач, тут нет, но, как выясняется, дело совсем не в этом. Тут очарован будет любой -- и ребенок, и взрослый, -- поскольку представление четы Тьере -- это не сам цирк, а его послевкусие, его обаяние, юмор, фантазия и артистизм. Цирк помимо трюков -- «невидимый цирк».
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.