15.01.2009 | Арт / Колонка

Кто кричит «позор!»?

Отпор по партийному принципу

Ушедший год, кроме лихорадочных разговоров о грядущем финансовом апокалипсисе, вызвал под занавес не менее лихорадочные споры о том, надо ли судить художника исключительно по эстетическим законам, им самим над собой поставленным, или смотр его творческих достижений невозможен без оценки его политических убеждений. Вопрос был поставлен ребром в связи с декабрьским вручением двух значимых премий - "Русского Букера" и премии Кандинского - двум мужчинам, имеющим облик интеллигентных скинхедов.

Военизированный прикид Михаила Елизарова и Алексея Беляева-Гинтовта (тяжелые армейские башмаки и черные штаны с подтяжками), а главное - широко декларируемая "партийность" лауреатов (Гинтовт является стилистом "Евразийского движения", Елизаров откровенно ностальгирует по Советскому Союзу и не скрывает своей любви к тов. Сталину) спровоцировали скандалы, разразившиеся прямо на церемониях, а потом перекочевавшие на страницы масс-медиа. Но если в случае с Елизаровым и его романом "Библиотекарь" закономерным гневом воспылали в основном гуманисты, либералы и литературные традиционалисты, не утратившие веру в учительскую роль изящной словесности, то в случае с Беляевым-Гинтовтом, изображающим сусальных русских красавиц, стоящих на страже отечества, случилась странная история.

Критика лауреата и выдавшего ему премию жюри раздалась из уст теоретиков и практиков современного искусства, прежде вещавших urbi et orbi, что творцу в его экспериментах все позволено, потому что не только Бога нет, но вообще ничего святого нет, есть лишь визуальные клише и семиотические знаки, а художник - престидижитатор, с большим или меньшим успехом ими жонглирующий. Провокатор, надевающий на себя страшноватые порой социальные маски, чтобы возбуждать разнообразные общественные дискуссии. И вот те самые люди, которые разделяли (и, собственно, сами предложили) такую концепцию искусства, вдруг, впав в махровый традиционализм, закричали лауреату и жюри: "Позор!".

Проще всего расценить эти крики как осознание некоего тупика, в который современное искусство само себя завело. Ведь маска рано или поздно может прирасти к лицу.

Играя без разбора с визуальными символами - от Богоматери с младенцем до серпа с молотом, легко доиграться до чего угодно. Хоть бы даже и до "Евразийского движения".

Ничуть не бывало. Путаясь в показаниях, авторы гневных филиппик продолжают настаивать на возможности игры без правил, при этом гневно обвиняя лауреата в нарушении неких правил. Тут поневоле задумаешься. Так художнику всё позволено или не всё? Или всё, но не всем? И кто те все, которым позволено всё?

Громче всех кричавший "позор!" Анатолий Осмоловский (широкой публике он известен как автор громкой акции на Красной площади, где члены его творческой группы выложили своими телами популярное слово из трех букв) в одном интервью прямо заявил, что в современном искусстве есть только одно табу - такие, как у Беляева-Гинтовта, "протофашистские взгляды". Не говоря о том, что слово "фашист" в современном языке давно утратило внятный общественно-политический абрис, а стало просто ругательством - вроде слова "сволочь", восхищает сама постановка вопроса. Если идеологических табу для художника нет вовсе, это еще как-то можно понять.

Но если они есть (то есть если существуют "правильные" и "неправильные" взгляды), не очень понятно, почему их определяет Осмоловский и примыкающая к нему группа товарищей, а, например, не сам Беляев-Гинтовт.

Он теоретически тоже мог бы сказать, что единственное табу, существующее в современном искусстве, - это леворадикальные взгляды самого Осмоловского (тоже лауреата премии Кандинского, только не за 2008-й, а за 2007-й). Тут мы подходим к существу вопроса.

Так уж сложилось, что в современном арт-мире левый радикализм (включая троцкизм, большевизм и т.д.) считается вполне приемлемым и, более того, разделяется большинством представителей этого мира. В то время как правая идея подвергается решительному осуждению. И Беляеву-Гинтовту давали отпор по такому вот партийному принципу: что позволено левым (хоть иконы топором рубить, как Авдей Тер-Оганян, хоть грозить с плакатов буржуазии физическим уничтожением, как Дмитрий Гутов), то не позволено правым. Между тем в сугубо политическом смысле оба радикализма, как говаривал тов. Сталин, хуже. И ссылки на левые взгляды многих деятелей и теоретиков авангарда решительно ничего не меняют. Ибо тут, как в рекламе разнообразных чудодейственных средств, есть свои "ДО" и "ПОСЛЕ". И эти "ДО" и "ПОСЛЕ" в равной степени приложимы и к левой, и к правой идее.

Воспевать чье-то расовое превосходство и имперскую мощь до Холокоста (фашизму, как известно, был близок идеолог итальянского футуризма Маринетти) - один коленкор, после - совсем другой. Проповедовать классовую борьбу в начале ХХ века простительно, хотя, по мне, все же малосимпатично, но после "Архипелага ГУЛАГ", после "культурной революции" в Китае, после Пол Пота, который, к слову сказать, был выкормышем левоориентированной французской интеллигенции, как-то уже неловко. И совсем неловко наблюдать, как проповедь тотального релятивизма (чем бы художник ни тешился, лишь бы успешно провоцировал) парадоксальным образом соединилась у видных представителей сегодняшнего постмодерна с поистине большевистской непримиримостью к партийно чуждому собрату по опасным играм.

Куда разумнее и честнее было бы признать, что благотворная отмена табу не отменяет хотя бы минимальной ответственности художника за то, что он делает и выставляет.

Причем ответственность эту разделяют не отдельные члены арт-мира, а все из них - от Беляева-Гинтовта до Осмоловского или Гутова. Они ведь одного и того же - постмодернистского - поля ягоды. Цветочки уже позади.

Источник: "Известия", 12.01.2009,