Франция, 2008
17.12.2008 | Кино
Большая перемена«Класс» - триумфатор Каннского кинофестиваля 2008-го года
Фильм «Класс» (чье английское название сродни нашему, а оригинальное звучит как Entre les murs, что можно перевести как «В четырех стенах») стал первым французским фильмом, которому удалось победить в родных Каннах начиная с 1987 г., после скандального и небезусловного успеха фильма Мориса Пиала «Под солнцем Сатаны». Удивительно, но до этого французы не выигрывали в Каннах тоже ровно 21 год — с 1966-го, со времен триумфа «Мужчины и женщины» Клода Лелуша.
Никто из классиков знаменитой «новой волны» не получал Золотой пальмовой ветви: ни Годар, ни Трюффо, ни Шаброль, ни Риветт, ни Ромер. Великий Брессон тоже остался без нее. А Канте получил.
Для меня его безоговорочная виктория слегка странна. Формальных откровений в фильме нет. «Догма» и «Догма». Впрочем, новация в том, что действие картины длиной 2 часа 8 минут почти не выходит за пределы одного-единственного школьного класса в проблемном пригороде Парижа, где собственно французов почти нет, а есть арабы, негры, китайцы. Зато тема «Класса» — актуальнее некуда. Канте анализирует новую для всего мира ситуацию, в которую угодили коренные европейские нации. Похожая картина и в Москве, только национально-расовый фон у нас иной.
Как в жизни
Роль преподавателя исполняет профессиональный учитель – Франсуа Бегодо, по книге которого фильм и снят. Учеников Канте отобрал в неблагополучных школах. Загадка, как он добился от них естественности, но фильм производит впечатление документального.
Речь о том, что коренные нации постепенно перестают быть в Европе национальным большинством. А иногда и вовсе превращаются для иммигрантов в объект неприятия и даже насмешек.
Для меня чудно, что, по мнению западной критики, фильм Канте не надо воспринимать как метафору современной Европы. А как же тогда его воспринимать?
Новые ученики, с которыми сталкивается главный герой — учитель французского, не просто хулиганье. Они не желают считать себя французами. Издеваются над гастрономическими пристрастиями коренной нации, что именно для Франции очень обидный вызов. Они, представьте себе, снобы по отношению к исконным парижанам! Они и французский-то учить не желают, навязывая стране уродливый пригородно-иммигрантский новояз.
Когда же учитель пытается преподать им классический язык, ему отвечают, что так изъясняются только представители презренного класса буржуа и уж точно геи. А вы что, учитель, тоже гей? (Хорошая, кстати, иллюстрация того, что новые ученики, если чему и выучились, так использовать нормы политкорректности на пользу исключительно себе. Им-то — ни слова поперек! Сразу скажут в ответ: расист! Они же имеют право оскорблять кого и как угодно. И ответным «гомофоб» их не запугаешь.)
И что в такой ситуации делать? В ответе на вопрос — разумный смысл фильма. Можно, конечно, впасть в истерику, как делают в фильме другие преподаватели, и начать орать в учительской, что эти новые ученики — не люди, а дикари, животные. Но понятно, что такие истерические попытки отделиться и отдалиться от иммигрантов ни к чему хорошему не приведут ни школу, ни страну. Главный герой фильма тоже однажды сорвется — и сильно. Но все же ему хватает чутья осознать, что иной национальной ситуации уже не будет. Никогда. Значит, надо проявлять терпение и искать с этими новыми ребятами общий язык. Они же и впрямь не дикари.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.