Хореографический центр Орлеана на фестивале "Территория"
06.10.2008 | Современный танец / Театр
Не открылсяСпектакль Жозефа Наджа на фестивале «Территория»
Начать фестиваль современного искусства с нового спектакля Наджа – ход беспроигрышный. С одной стороны, Надж – давно известный и очень любимый в Москве хореограф-режиссер (даже получил две «Золотые маски» за лучший зарубежный спектакль сезона), он считается практически классиком, с ним примирились консерваторы, его спектакль не вызовет протестов и шумных уходов зрителей из зала. Таким образом «Территория», имеющая репутацию «жирного» фестиваля (к высокой поддержке Администрации Президента и Минкульта в этом году добавились деньги Банка Русский Стандарт и Предаставительства MasterCard Europe sprl), парадоксально сочетающего гламурность со скандальностью, хотя бы в начале всех примирит.
С другой стороны, Надж, хотя, формально проходит по ведомству танца – и есть само современное искусство, торящее новые пути и нерасчленимое на жанры. Драма, пантомима, визуальные искусства, музыка, в его постановках замешаны так, что не всегда можно определить, есть ли вообще там то, что принято называть танцем.
На этот раз Надж привез в Москву свою последнюю премьеру – спектакль «Антракт», сочиненный по китайской «Книге перемен». В программе объяснялось, что «Книга перемен» - одно из фундаментальных произведений китайской цивилизации и мудрости, создание коллективное, писавшееся на протяжении столетий. Что Надж опирался на нее поэтически и структурно, и что он сочинял спектакль, следуя 64-м гекосграммам «Книги перемен», каждой из которых давал в соответствие некое театральное микрособытие. Не знаю, должен ли был спектакль Наджа читаться, как раскрытая книга теми, кто знаком с китайской философией и ее главным трудом, но все прочие, даже ознакомившись с длинным и туманным предуведомлением, шли на «Антракт» полные радостных ожиданий и без опасений. Мы же помним, что как бы ни был сложен и неясен предмет, взятый Наджем в основу спектакля, его энергия, интонация, выразительные сценические метафоры и заразительный актерский талант самого режиссера, делают постановку высказыванием ясным и открытым любому, кто сам открыт и готов его воспринимать. Но, как ни грустно, в «Антракте» этого не случилось.
На помосте, на фоне разноразмерных матовых экранов, располагались четверо музыкантов в черном и четверо танцовщиков – три мужчины, включая самого Наджа, и одна женщина. По бокам сцены стояли столбы изо льда: оплавляясь по ходу спектакля, они из белых становились прозрачными. Музыканты играли сочинение Акоша Шелевени, композитора, с которым Надж работает уже несколько лет, и на этот раз они придумали совсем новый способ создания спектакля, в котором музыка и танец сочиняются одновременно, влияя друг на друга. Эта музыка, главная роль в которой отдана большой перкуссионной установке, - то распадалась на шум, полный естественных звуков, скрипов, стуков, то собиралась в бешеный ритм. А вместе с ней и танцовщики то двигались по сцене почти по-бытовому, то пускались в горячечный изломанный танец с падениями и отчаянными корчами. То вдруг принимались проделывать что-то, похожее на странные ритуалы: Надж опускал девушку ступнями в сосуд с красной краской и пускал ее ходить «окровавленными» ногами по белому листу, а потом его самого, крутя на колесе, опускали лбом в горку сыпучей желтой краски, и когда он принимался танцевать, красочная пыль летела вокруг.
Свисающие гроздья ламп то загорались, то гасли, за матовыми стеклами теневым театром появлялись фигуры, рисовали животных, с букетов белых цветов, обмакнутых в красную краску, эффектно стекали кровавые струи, танцовщики выходили в виде длинных безруких фигур с безглазыми белыми головами, но что все это зашифрованное послание обозначало, разгадать не удавалось.
В «Антракте» не было энергии, позволявшей раньше понимать спектакли Наджа поверх и минуя рациональные объяснения. Спектакль даже не то, что разочаровывал, он приводил в уныние от собственной неспособности понять, что именно хочет сказать художник, которым мы всегда так восхищались. Ведь, если вспомнить шутку по поводу «Джоконды», Надж уже нравился стольким, что теперь может сам выбирать, кому нравиться, а кому нет. И казалось, что дело в нас, что, если бы мы понимали коды, которыми он зашифровал свою «Книгу перемен», то и само искусство смогло бы нам открыться, как это было прежде. Но этого так и не произошло.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.