19.09.2008 | Наука / Общество

Планета стариков

Поживем – увидим

Недавно австрийские и американские демографы опубликовали прогноз изменений возрастной структуры человечества от наших дней до 2100 года. Больше всего в их расчетах поражет  изменение среднего возраста населения мира. Если сегодня среднестатистический землянин насчитывает 26,6 лет от роду, то к 2050 году ему будет уже 37,3, а к 2100-му – 45,6. Таким образом, за неполный век человечество постареет почти вдвое. Причем для некоторых регионах (в том числе и для России – по крайней мере, ее европейской части) ожидаемое значение этого показателя еще выше. Если перейти от фиктивного «среднестатистического» человека к реальному населению, сказанное означает, что в нем все меньшую долю будут составлять дети и молодежь и все большую – старики.

 

Обращенный взрыв

Сейчас уже трудно поверить, что всего каких-то три десятилетия назад главной угрозой для будущего планеты представлялся демографический взрыв – неконтролируемый рост народонаселения. В самом деле, за каких-то сто лет, с 1900 до 2000 года общее число людей в мире выросло вчетверо – с 1,5 до 6 миллиардов. Причиной этому было то, что род людской вырвался из-под контроля голода и инфекционных болезней – главных факторов, ограничивавших его численность на протяжении всей его предыдущей истории. Разные страны и регионы мира в разное время преодолевали этот рубеж, но демографическая картина везде была очень сходной: избавленные от постоянного недоедания женщины рожали много детей, а прививки и антибиотики не позволяли большинству из них умереть в первые годы жизни, как это случалось во все предыдущие эпохи. Дети вырастали, обзаводились собственными детьми, и чем больше людей уже жило на планете, тем быстрее росло их число. Налицо была классическая картина положительной обратной связи – то, что специалисты по самым разным техническим системам называли «пойти вразнос».

Однако уже тогда было известно, что в странах, первыми вступивших на этот путь, рождаемость через некоторое время начинала снижаться и в конце концов падала ниже уровня простого воспроизводства.

Раньше других с этим столкнулась Франция, где рост населения резко замедлился еще в конце XIX  века. Этот странный феномен сильно напугал не только правящие круги, но и все французское общество: национальной идеей страны была в то время мечта о реванше за поражение 1870 года. Несложные расчеты показывали, что всего через пару поколений Франция будет отставать от Германии на 15 – 20 миллионов жителей – что в эпоху массовых армий не оставляло французам ни единого шанса на успех.

Не удивительно, что Франция первой в мире начала политику материального поощрения рождаемости. И первой столкнулась с парадоксальным результатом: поначалу стимулирующие меры (при условии, что они реально влияли на материальное положение большинства воспользовавшихся ими семей) в самом деле приводили к небольшому подъему рождаемости, но дальнейшего ее роста не удавалось достичь уже никакими льготами и выплатами. Шли годы, средств на стимулирование рождаемости выделялось все больше, а сама рождаемость падала все ниже. Слабым утешением французам могло служить только то, что уже очень скоро тот же процесс охватил главных исторических соперников Франции – Германию и Англию, а также страны северной Европы. Еще через несколько десятилетий настал и черед южноевропейских стран – Испании, Италии, Греции... Одни государства относились к этим изменениям с олимпийским спокойствием, другие, подобно Франции, пытались им активно противодействовать. Результат во всех случаях был одним и тем же: рождаемость упорно ползла вниз, причем даже скорость этого сползания не выказывала сколько-нибудь заметной зависимости от демографической политики государства и размера затрачиваемых на эти цели средств.

Сегодня ни в одной европейской стране рождаемость не обеспечивает простого воспроизводства населения. В Японии, где столь же низкая рождаемость сочетается с традиционной закрытостью общества для иммиграции, уже начался процесс депопуляции – сокращения населения.

До сих пор около точки равновесия держатся США, в населении которых высокую долю составляли «американцы в первом поколении» – иммигранты, следующие в частной жизни (в том числе и в репродуктивном поведении) нормам и обычаям своих родных стран. Вслед за Европой и Северной Америкой тот же процесс – он получил название «демографического перехода» – охватывает все новые страны в самых разных регионах мира. В последние годы рождаемость снизилась до уровня простого замещения поколений в Иране, Турции и Тунисе. Резкое падение рождаемости идет в Египте, Алжире и ряде ведущих стран Латинской Америки (Мексике, Бразилии, Аргентине и т. д.). Ниже уровня простого воспроизводства упала рождаемость в Китае – население этой самой многолюдной страны мира «по инерции» (т. е. из-за того, что в репродуктивном возрасте сейчас пребывают очень многолюдные поколения женщин) все еще растет, но этот рост прекратится буквально в ближайшие годы. В 1970 году в мире было 13 стран с уровнем рождаемости, не обеспечивавшим простого замещения поколений, к 2002 году их стало уже 66 и в них проживало 46 % всего человечества. И хотя население Земли в целом ежегодно увеличивается на 70 с лишним миллионов человек, о демографическом взрыве сегодня говорят исключительно в прошедшем времени. Фонд народонаселения ООН и крупнейшие демографические исследовательские центры мира уверенно прогнозируют прекращение роста численности человечества к середине этого века. Причем оценки максимума, которого эта численность может достигнуть, постоянно корректируются в сторону уменьшения: 10 миллиардов, 9,5, 9,3...

Но в конце концов, не так уж важно, каким именно окажется максимальное число одновременно живущих на Земле людей. Гораздо существенней, как скажется прекращение роста численности человечества на повседневной жизни его членов.

Век живи – век трудись?

На первый взгляд кажется, что если нам и есть чего опасаться в связи с завершением демографического взрыва, так только того, не слишком ли поздно это случится. В любом случае это снимает проблему абсолютной нехватки первичных ресурсов (физического пространства, пресной воды и т. д.), а все остальное люди создадут себе сами. Так было всегда – независимо от того, сколько людей жило в тот или иной момент на планете.

Действительно в прошлом человеческие общества переживали разные изменения своей численности – вплоть до катастрофического сокращения. Пандемия чумы в XIV столетии уменьшила население тогдашней Европы примерно на четверть, а веком раньше монгольское завоевание Ирана, сопровождавшееся разрушением ирригационных систем, привело, по оценкам историков, к гибели трех четвертей населения страны. Но это были именно катастрофы, исключительные явления, ограниченные в пространстве и во времени. Когда беда уходила, население пострадавшего региона всякий раз вновь начинало расти и вскоре восстанавливало исходную численность. В то время как «естественная» убыль населения в ряде стран продолжается вот уже много десятилетий, и конца ей не видно.

Такая депопуляция, в отличие от катастроф былых веков, резко изменяет возрастную структуру населения. Во всех традиционных обществах эта структура представляла собой пирамиду: чем старше возраст, тем меньше число пребывающих в этом возрасте людей.

Войны и эпидемии могли ненадолго исказить пропорции, но даже в период бедствий детей было гораздо больше, чем стариков. Демографический переход перевернул эту пирамиду: общества с сокращающейся численностью начали быстро стареть. Именно об этом и шла речь в работе американских и австрийских ученых, о которых шла речь в начале. Согласно их расчетам, к середине нынешнего века доля людей старше 60 лет в Европе (а также в Японии и, возможно, в Китае) перевалит за треть от всего населения. Сходные оценки приводятся в опубликованном в 2005 году докладе Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР): к 2050 году в развитых индустриальных государствах на 10 жителей в экономически активных возрастах будет приходиться 7 пенсионеров (сейчас это соотношение составляет примерно 10:4). В Европе же число работников и пенсионеров к этому времени сравняется. Такое соотношение чревато полным крахом пенсионных систем – каков бы ни был принцип их устройства, наполняются-то они в любом случае только живым трудом работающих поколений. Эксперты ОЭСР видят выход в радикальной реформе рынка труда и систем пенсионного и социального страхования, которая исключит чрезвычайно популярный сегодня в Европе досрочный выход на пенсию и создаст людям стимулы работать подольше. Однако попытки некоторых европейских правительств (французского, австрийского) хотя бы немного сократить обязательства национальных пенсионных систем  наталкиваются на резкое неприятие общества.

Некоторые демографы – в частности, крупнейший российский эксперт в этой области, руководитель Института демографии Высшей школы экономики Анатолий Вишневский – полагают, что угроза если не надумана, то во всяком случае преувеличена.

Дело в том, что работающим поколениям в любом обществе приходится содержать две категории иждивенцев: детей и стариков. При общем сокращении населения увеличение доли стариков в значительной степени компенсируется уменьшением доли детей, так что общая иждивенческая нагрузка на работников если и изменится, то не так уж сильно. Конечно, уменьшение затрат на содержание детей никак не помогает пенсионным фондам выполнить свои обязательства, но адаптация пенсионной системы к новым условиям – это все-таки не вызов обществу, а сугубо управленческая проблема.

На это в свою очередь можно возразить, что демографический переход, резко уменьшая число детей, вовсе не приводит к пропорциональному сокращению расходов на них. В традиционном обществе затраты на каждого ребенка относительно невелики (бедные семьи, где растет большинство детей, обходятся дешевой едой и одеждой, мало тратят на здоровье ребенка и порой вовсе ничего – на его образование), зато сами дети уже с 5 – 7 лет начинают участвовать в труде. В современном обществе каждый ребенок требует больших и все возрастающих расходов, а экономическую отдачу начинает давать все позже: в лучшем случае лет в 18 – 19, а очень часто и в 22 – 25. Совершенно неочевидно, что стареющему обществу удастся компенсировать дополнительные затраты на стариков за счет детей.

До и после вершины

Впрочем, у богатых западных стран пока что есть и другой выход: снизить иждивенческую нагрузку на работников, увеличив число последних за счет мигрантов. Неравномерность темпов демографического перехода создает колоссальную разность потенциалов между прошедшими и не прошедшими через него странами и регионами. Это напряжение порождает человеческие токи – постоянный поток мигрантов, всеми правдами и неправдами пытающихся просочиться в богатые страны. Что дает возможность этим странам в любой момент получить любое дополнительное число работников, лишь слегка приоткрыв каналы иммиграции.

Однако развитые страны за немногими исключениями (Канада, Австралия) пытаются скорее сократить иммиграцию. За этим стоит не только страх европейского и американского обывателя, вдруг почувствовавшего себя окруженным чужаками в собственной стране.

Иммиграция, восполняя естественную убыль населения, создает целый ряд новых проблем – прежде всего сохранения национальной идентичности «титульного» этноса страны. Принадлежность к той или иной нации не определяется генами – она складывается в процессе формирования человеческой личности в соответствующем окружении. Каждый народ в каждом поколении вбирал в себя какое-то число «инородцев», превращая их ближайших потомков в полноправных «своих»: достаточно вспомнить, сколько французов носят немецкие фамилии, сколько немцев – славянские, сколько русских – татарские и т. д. Однако способность этноса растворять в себе пришельцев не беспредельна. И хотя никто не знает, где лежит и чем определяется этот предел, некоторые специалисты полагают, что европейское и американское общество уже близко к рубежу, за которым ассимиляция иммигрантов может смениться ассимиляцией аборигенов. Раздаются даже голоса, не слишком ли уже поздно: модели показывают, что даже если немедленно полностью пресечь иммиграцию, к 2050 году  не менее 40% населения развитых стран будут составлять иммигранты и их дети.

Правда, к этому времени проблема иммиграции может уже потерять свою остроту. Как уже говорилось, к этому времени рост численности населения прекратится. Стран, население которых увеличивалось бы на планете практически не останется. И хотя миграции из более бедных стран в более богатые не прекратятся полностью, интенсивность их резко упадет – скорее всего, они не смогут даже полностью компенсировать естественную убыль населения принимающих стран.

О том, что будет происходить после этого рубежа, демография говорит крайне скупо и невнятно. Большинство авторов употребляют термин «стабилизация» – не приводя, однако, никаких конкретных соображений, почему численность человечества должна застыть на максимальной отметке.

В лучшем случае речь идет о математических моделях, в которых вид и коэффициенты функций подобраны таким образом, чтобы получить именно стабилизацию – иными словами, подогнать решение под заданный ответ. Другие ученые полагают, что народонаселение мира, достигнув максимума, начнет уменьшаться – но не рискуют даже обсуждать, как долго и до каких величин продлится этот процесс. А главное – что его остановит. Переход от уже начавшейся депопуляции к росту или стабилизации численности населения пока что не наблюдался ни в одной стране, регионе или народе.

Впрочем, лет сорок назад точно так же было непонятно, что может остановить демографический взрыв. Так что поживем – увидим.

Источник: «Что нового в науке и технике», №7 - 8, 2008 ,