12.09.2008 | Музыка / Общество

Песня слышится и не слышится

Фестиваль «Петербургский аккорд» как срез актуальной авторской песни

Какие ассоциации вызывает у нормального человека словосочетание «авторская песня»? Костер. Палатка. Штормовка. И, конечно, светлое советское прошлое, с овощебазами и комсомольскими собраниями. А сейчас... Ну да, говорят, где-то это еще теплится, седые мальчики и девочки скверными голосами под неувядающие три аккорда фальшиво поют кое-как зарифмованные вирши о дружбе, любви и романтике дальних дорог... Нет, конечно, есть Грушинский фестиваль под Самарой, есть проект «Песни нашего века», кое-кого из прежних корифеев можно время от времени увидеть в телевизоре, но вы же понимаете – это все ретро. Та песня осталась в той жизни, сейчас не появляется ни новых авторов, ни новых песен...

Как известно, тыняновский писарь совершил две ошибки: не только создал никогда не существовавшего подпоручика Киже но и записал умершим вполне реального поручика Синюхаева.

Последний и в самом деле вскоре умер – от того, что так и не смог никому доказать, что он жив. Нечаянно наложенное писарем проклятие небытия преследует поручика до сих пор: все знают «фигуры не имеющую» фикцию Киже, но многие ли помнят живого и страдающего Синюхаева?

 

Граждане, послушайте меня

Между тем одних только фестивалей авторской песни каждый год случается около 200. Больше всего, конечно, в России, но немало – в других постсоветских государствах, а также в США, Германии, Израиле – там, где в последние десятилетия сложились многолюдные русские диаспоры. Конечно, не всякий слушатель готов тащиться семь верст и все лесом, чтобы встретиться с любимыми песнями, но этого и не требуется: в Москве, например, в сезон (с октября по май) проходит в среднем 6 – 7 бардовских концертов. На самых разных площадках – от «России» и Таганки до подвальчиков и квартир.

Но представим себе любопытствующего слушателя, который захотел узнать, что сегодня считается авторской песней. Как он найдет эти площадки – вопрос отдельный, тут даже в интернете не сразу сообразишь, что писать в поисковой строке. Тем не менее прошерстив концертную программу нескольких «центральных домов» (ЦДЖ, ЦДХ, ЦДРИ...), а также Политеха, музея Маяковского и еще нескольких интеллигентных заведений, можно найти вполне достаточно для первого знакомства.

Дальше, однако, встает вопрос: кого выбрать? Есть, конечно, имена несомненные: Никитин, Городницкий... Но мы условились, что наш гипотетический слушатель хочет ознакомиться с творчеством новых поколений бардов.

А они представлены рядом незнакомых ему имен, кого из них стоит слушать – неизвестно, а проверять методом проб и ошибок как-то не хочется.

В былые времена эта проблема решалась просто: песни жили не столько на концертах авторов, сколько в тетрадочках, на магнитных пленках и самое главное – в исполнении бесчисленных самодеятельных певцов. Чтобы песня «пошла», нужно, чтобы множество людей захотели ее переписать, разучить, спеть. Слушатель-новичок получал сразу антологию, отобранный продукт и одновременно – имена, на которые имеет смысл ориентироваться.

Нельзя сказать, что сегодня этот механизм совсем не работает (об этом – несколько ниже), но человек «со стороны» во всяком случае из него выпадает. Чем ему руководствоваться? Уж хоть бы рекомендации какие-нибудь были: лауреат того-то и сего-то, обладатель личного благословения какого-нибудь старика Державина...

Собственно, в лауреатах недостатка тоже нет. На большинстве фестивалей предусмотрена та или иная форма конкурса, в конце победителям торжественно вручают дипломы. Которые в общем-то тоже ничего не гарантируют: фестивалей сегодня гораздо больше, чем талантов, так что настырный соискатель наград (есть в бардовской тусовке такая категория людей) где-нибудь свою глянцевую справочку получит.

Есть, конечно, Грушинский – фестиваль-гигант, монстр со стотысячной аудиторией. Но у него своя специфика: весь конкурс проходит прямо на фестивальной поляне – естественно, в самые сжатые сроки.

Лауреатов надо выбрать из нескольких сотен претендентов, у изрядной части которых представления о природе и требованиях жанра основаны на расхожей благоглупости: дескать, тут не так уж важно качество стихов или музыки, главное – искренность. Это создает неизбежную аберрацию: после пяти-шести носителей этой самой «искренности» подряд конкурсант, элементарно попадающий по струнам и более-менее владеющий рифмой, кажется уже гением. И хотя конкурс на Грушинском проходит в три тура, полностью компенсировать это невольное снижение планки все-таки не удается.

 

Петербургский счет

Во второй половине 80-х, когда запреты уже пали, а массовый интерес к бардам еще не иссяк, движение КСП (если кто не помнит – так назывались клубы любителей песни) наладило было регулярные Всесоюзные фестивали. Они проходили раз в два года и всего их было три – в Саратове, Таллине и Киеве. На 1992 год был назначен четвертый – в Алма-Ате, но уже за несколько месяцев до этого стало ясно, что фестиваля не будет. Погубило его, кстати, не столько исчезновение Союза (переименовать «всесоюзный» в «международный» было бы нетрудно), сколько катастрофическое несоответствие финансовых возможностей КСП новым реалиям.

Четыре года прошли в мечтах, нытье и постепенной утрате способности к совместным действиям. А в 1996 году Законодательное собрание Санкт-Петербурга учредило фестиваль авторской песни «Петербургский аккорд», объявив его наследником Всесоюзных и сообщив заинтересованным сторонам правила участия. Причина внезапного интереса питерских депутатов к проблемам бардовского цеха проста: в ту пору на посту председателя городского парламента оказался Юрий Кравцов – успешный политик и адвокат и одновременно давний активист КСП «Меридиан». Фактически «Петербургский аккорд» – от начала до конца его детище: он придумал этот фестиваль и проводит его вот уже 12 лет.

Во времена губернаторства Владимира Яковлева Кравцов как человек из команды Собчака оказался в опале: его выдавили и из спикерского кресла, и вообще из ЗС, а «Аккорд» лишился не только финансовой и административной поддержки города, но даже официального статуса, превратившись, по словам самого Кравцова, в «фестиваль оргкомитета фестиваля».

Но за прошедшие годы и в Смольном, и в Мариинском не раз сменились главные действующие лица – а «Петербургский аккорд», невзирая ни на что, исправно проходил каждые два года. Затея одного человека стала устойчивой культурной традицией.

Городской фестиваль отличается от лесного слета не только крышей над головой и более цивильными условиями. Слет – это мероприятие сугубо внутреннее, адресованное тому сообществу, что сложилось вокруг авторской песни (за ниемением лучшего будем по старинке называть эту субкультуру «КСП»). Фестиваль в городе всегда должен обращаться не только к «своим», но и к внешней публике. Тем более это касается такого смотра, как «Петербургский аккорд», задача которого – собрать лучшее, что на данный момент есть в жанре. В соответствии с этой двойной задачей программа «Аккорда» складывается из двух составляющих – внешней и внутренней. Внешняя – это индивидуальные концерты известных бардов на городских площадках и два гала-концерта: открывающий и заключительный. В этом году местом их проведения стали, пожалуй, самые престижные питерские залы: театр «Балтийский дом» и концертный зал «Октябрьский». А внутренняя – это собственно конкурс (в пяти номинациях: автор стихов и музыки, автор песен на чужие стихи, исполнитель-солист, дуэт, ансамбль) плюс мастер-классы (в КСП их называют «творческими мастерскими»), лекции, семинары, дискуссии и песенные посиделки с гитарой по кругу.

Вот уже второй раз местом этой деятельности становится Санкт-Петербургский гуманитарный университет профсоюзов, обширная территория которого расположена в районе Волковой деревни, на изрядном удалении не только от центра города, но и от линий метро. Первые туры конкурса проходят в маленьких аудиториях, без усилительной аппаратуры, без публики (кроме ждущих своей очереди коллег-конкурентов). Там же и в том же режиме проходят творческие мастерские.

Узнаете? «Раз в году в гамбургском трактире собираются борцы. Они борются при закрытых дверях и завешанных окнах. Долго, некрасиво и тяжело. Здесь устанавливаются истинные классы борцов...»

Это слова из знаменитой статьи Виктора Шкловского «Гамбургский счет», которая и ввела в русский интеллектуальный обиход этот образ: нелицеприятный, не зависящий от сложившихся репутаций суд профессионалов. Организаторы «Петербургского аккорда», конечно, не стремились воплотить буквально метафору Шкловского. Но так или иначе питерский фестиваль занял именно эту нишу – оценки коллег и сообщества в целом, «цеха». Даже приз зрительских симпатий присуждается по итогам голосования публики на конкурсном концерте второго тура, где в зале сидит все та же фестивальная тусовка.

В конкурсе пять номинаций: автор стихов и музыки, автор песен на чужие стихи (композитор), исполнитель-солист, дуэт, ансамбль – причем последние две рассматриваются как чисто исполнительские. Собственно питерская часть фестиваля представляет собой заключительный этап: чтобы попасть на него, конкурсанты должны пройти многоступенчатый отбор на местах. Весь мир разделен на полтора десятка «регионов», за каждым из которых закреплена квота – сколько номеров он может выставить. Так что по идее в Питере жюри уже выбирает лучших из лучших, и даже первый тур должен представлять собой сплошную череду ярких дарований. Однако то, что реально звучит в аудиториях СПБГУП, заставляет думать, что жюри региональных конкурсов тоже нередко руководствуются установкой «главное – искренность» – либо уж вовсе внеэстетическими соображениями.

С другой стороны, действительно интересные авторы настолько часто оказывались за бортом региональных конкурсов, что в конце концов оргкомитет наделил сам себя правом приглашать некоторое количество конкурсантов в обход региональных фестивалей.

 

Семь «Аккордов»

Так или иначе свою задачу «Петербургскому аккорду» решить удалось. Он стал не только самым авторитетным фестивалем авторской песни – по нему, по его лауреатам и дипломантам в самом деле можно представить ее современное лицо. В разные годы победителями «Аккорда» стали Лидия Чебоксарова, Вера и Нина Вотинцевы, Ксения Полтева, Григорий Данской, Александр Щербина. В 2004 году лауреатом «Аккорда» стал Вадим Певзнер – своего рода живая легенда. Лидер бардовской «новой волны» начала 80-х, наиболее успешно практиковавший в авторской песне авангардно-андегрундную эстетику, он неожиданно эмигрировал – и замолчал на многие годы. Возвращение к песне произошло только в новом веке – и именно на сцене «Петербургского аккорда». А в 2006 году абсолютным триумфатором фестиваля стала Ольга Чикина – самый, наверное, необычный и в то же время самый характерный бард последнего десятилетия. Вручая ей Гран-при, член жюри фестиваля поэт Александр Кушнер публично и во всеуслышание произнес слова о поющейся поэзии, органичной и необходимой частью которой является музыка. Это можно было бы счесть вежливой банальностью – если не помнить, что говорил прежде на эту тему и сам Александр Семенович, и вся ахматовская школа, десятилетиями отвергавшая «музыкальные костыли» для поэзии.

Разумеется, этот список неполон и всегда будет таким: можно назвать немало первоклассных авторов, не удостоившихся в Питере никаких наград. Не говоря уж о таких фигурах, как Михаил Щербаков или Олег Медведев, никогда не участвовавшие ни в каких конкурсах.

Но важно то, что среди победителей «Аккорда» (по крайней мере, в авторской номинации) нет случайных людей. То, что выходит под маркой «Аккорда», – действительно современная авторская песня. Она отличается от классической изощренностью стиха и музыки (какие уж там «три аккорда»!), эрудицией, артистизмом. И едина с ней в главном: спонтанности, незаданности творчества (идущего не от запросов рынка, а от избытка жизненных сил) и ведущей роли стиха. Вытаскивая порой на сцену целые оркестры, авторская песня по-прежнему остается явлением скорее словесности, нежели музыки. Что же до музыкальной стороны дела, то современные барды – так же, как в свое время основоположники жанра – используют все, что подвернется под руку, благо их уровень технического умения им это вполне позволяет.

Все сказанное в полной мере относится и к победителям нынешнего фестиваля. Главную награду – Гран-при (присуждаемый конкурсанту, сумевшему завоевать и лауреатство, и приз зрительских симпатий) достался московской актрисе Кире Малыгиной. Шесть лет назад совсем юная тогда Кира стала дипломантом «Петербургского аккорда», покорив жюри и публику сочетанием беспощадной искренности с изяществом формы. Теперь это сплавлено еще и с легкостью, иронией, своеобразным исполнительским шиком. Казалось бы, такой стиль неприменим к лирической исповеди – но тем сильнее оказывается художественный эффект.

Впрочем, не только Малыгина, но и каждый из победителей и призеров «Петербургского аккорда»-2008 (см. подверстку) заслуживает отдельного разговора, для которого формат этих заметок мало подходит. Поэтому скажем здесь только о тех решениях жюри, которые можно считать знаменательными для жанра в целом. 

В этом году на фестивале впервые появился «дважды лауреат» – московский ансамбль «Тибитет», уже побеждавший в своей номинации два года назад. По единодушному мнению жюри его превосходство над соперниками было бесспорным.

«Разве могло быть другое решение?» – прокомментировал победу «Тибитета» Юрий Кравцов.

Но что, собственно, заслуживает поощрения в этой номинации? Если вдуматься, словосочетание «ансамбль авторской песни» – типичный оксюморон: если песня авторская и этим-то и ценна, то что в ней делать ансамблю? Конечно, искусство не связано требованиями формальной логики, но художественно состоятельный бардовский ансамбль – большая редкость и всегда исключение из правил.

Спору нет – по чистоте и красоте звучания «Тибитет» не имеет равных не только среди ансамблей, приехавших на «Аккорд», но и, возможно, во всем бардовском сообществе. Более того – за последние два года ребята сильно продвинулись в этом направлении. Но их безупречный вокал создает впечатление (подтверждаемое характерными мелкими изменениями текста), что песня уже не воспринимается самими исполнителями, поется «на автопилоте». Такое вообще-то нередко случается при совершенствовании чисто музыкальной стороны исполнения. Конечно, можно и дальше двигаться в этом направлении, но это предполагает совсем другой контекст – не бардовский, а профессионально-вокальный. Где, боюсь, даже самый лучший самодеятельный ансамбль неизбежно будет выглядеть бледновато.

Сказанное, разумеется, не означает, что бард-ансамбли обязаны консервировать дилетантизм. Альтернативу обозначил запорожский Театр поэтической песни под руководством Елены Алексеевой. В полном соответствии со своим названием (и природой «материала») они пошли по пути не музыкальной, а театральной интерпретации выбранных песен. Причем «интерпретация» подразумевала не прямую иллюстративность, а именно максимальную выразительность исполняемой песни. Таких сильных впечатлений от ансамблевого исполнения песен автору этих строк не приходилось получать уже давно. Тем не менее жюри сочло запорожцев достойными лишь звания дипломантов.

Зато в конкурсе исполнителей-солистов проблемы выбора не было: Руслана Туриянская (Сумская область) удачно сочетала необычайно сильный и красивый голос с полным пониманием духа и эстетики репертуара.

Под стать ей была и дипломантка – Анна Медная из Сергиева Посада. Единственное, о чем можно было пожалеть – это о том, что ни на нынешнем, ни на предыдущем, ни вообще на каком-нибудь «Аккорде» ни разу не довелось услышать мужской исполнительский голос, достойный петь вместе с победительницами. Сегодня бардовское исполнительство – занятие почти исключительно женское.

В остальных номинациях лауреатство не присуждалось вовсе. Один диплом достался пермскому дуэту с парадоксальным названием «Триптих» (Ксения Гончарова и Ольга Голикова), показавшему интересные и неожиданные свои песни и великолепно спевшему песню Елены Фроловой на стихи Арсения Тарковского. Другой – Алексею Макаревичу из Бийска, выступавшему на фестивале как «автор музыки». Что можно считать скорее данью эксцентризму и артистической колоритности дипломанта – тем более, что других претендентов на награды в данной номинации не просматривалось вовсе. Эта номинация, похоже, становится, гарантированным резервом лавров: из семи прошедших фестивалей лауреатство в ней не присуждалось на четырех. И сказать, что жюри кого-то обидело или не заметило, невозможно – награждать было действительно некого.

Трудно сказать, почему именно «композиторская» ветвь авторской песни сегодня находится в таком явном упадке. Возможно, просто потому, что слишком мало стало людей, хотя бы пытающихся музыкально интонировать чужой стих. Никто не поет стихов, потому что никто стихов не читает.

Есть, однако, и другое, менее безнадежное объяснение: что, собственно, оценивается на подобных конкурсах – музыка или песня? Иными словами – умелость и творческая фантазия бардов-композиторов или гармоничность получившегося произведения?

Вроде бы принципы авторской песни обязывают отдавать приоритет именно второй. Что и закреплено в официальном названии номинации: не «композиторы», не «авторы музыки», а именно «авторы песен на чужие стихи». Но еще не родилось то жюри, которое предпочтет глубокой и сложной композиции простенький аккомпанементик – будь он хоть трижды уместен, органичен и необходим. В результате награды на фестивалях (если уж не звание лауреата, то какой-нибудь спецприз) получают «композиции», в которых 11 строчек текста звучат 9 минут. Это не то что петь – хотя бы понять, что там поется, невозможно, но мастерство композитора сомнений не вызывает.

Победитель не получает ничего

Результаты закрытого турнира борцов в гамбургском трактире оставались неизвестны широкой публике, но от них все-таки кое-что зависело – например, сколько заплатят тому или иному силачу за оговоренное поражение. У бардовских фестивалей нет и этого – полученные на них награды, как правило, не оказывают никакого влияния на дальнейшую судьбу их обладателей.

Как уже говорилось, распространение и отбор песен в системе КСП всегда было делом активных слушателей, легко превращавшихся в самодеятельных исполнителей. Для такого слушателя всевозможные фестивали были лишь местом, где удобно ознакомиться сразу со всеми новинками сезона, а уж выбор среди них он всегда делал сам – что бы там ни решило жюри.

Такой механизм распространения и одновременно отбора не только обеспечил выживвание песен, отлученных от нормальных каналов доступа к слушателям (эфира, дисков и т. д.) – он определил саму природу авторской песни.

Можно сказать, что авторскую песню как цельный художественный феномен создали именно активные  слушатели. Люди с собственным вкусом и мнением, готовые прилагать усилия для встречи с любимыми песнями и способные к самоорганизации. Помимо всего прочего эта публика была довольно продвинутой и искушенной в словесности – что давало авторам возможность использовать весь арсенал выразительных средств поэзии. Исследователи, знакомые с этим материалом, с удивлением отмечают, что в 1960-х – 80-х годах авторская песня развивалась в направлении усложнения формы – в то время как в бытовом пении «для себя» (из которого в свое время и выросла бардовская песня) происходило прямо противоположное: распад и упрощение текстов, особенно их эпической, повествовательной составляющей.

Освоение крупных и сложных форм сделало возможным появление многих шедевров, составляющих гордость русской авторской песни. Однако за все приходится платить: чем более развитым и изощренным становился художественный язык авторской песни, тем больше сокращался круг ее слушателей. В 60-е годы в стране не было взрослого человека, который никогда не слыхал бы строк «атланты держат небо», «а я еду за туманом, за туманом» или «зато мы делаем ракеты» (хотя уж последняя-то не только нигде и никогда официально не исполнялась, но даже не цитировалась в печати!). В следующем десятилетии никто из бардов – старых или новых – не выдал ни одной такой крылатой, всенародно-известной строчки. Исключение составляли разве что некоторые строки Высоцкого и Кима. Но это были исключения, подтверждающие правило: популярность строк Высоцкого была обеспечена феноменальной личной популярностью их автора (характерно, что ни одна из них не пошла гулять как «безымянная» – они воспринимались и помнились только как строчки из песен Высоцкого!), а строк Кима – популярностью фильмов, в которых звучали его песни.

Всенародная слава сменилась «широкой известностью в узких кругах». Впрочем, поначалу не таких уж и узких: в 70-е годы невозможно было учиться в респектабельном вузе и не знать при этом таких имен, как Мирзаян, Суханов или Луферов.

Но сужение аудитории на этом не остановилось – оно продолжалось и в последующие десятилетия, если не считать небольшого перерыва во второй половине 80-х, когда общество жадно набрасывалось на все, что вышло на свет. Лишь примерно к середине 90-х шагреневая кожа, насколько можно судить, перестала сжиматься: численность любителей авторской песни в последние 10 – 12 лет более-менее стабильна. Внутри этого сообщества по-прежнему исправно работают его фирменные культурные механизмы: новые песни ростовского автора можно через считанные недели услышать в Питере, пермского – на Украине и т. д. (благо теперь вместо переписывания в тетрадочку текста и аккордов можно просто скинуть на диск mp3-файл). Эта среда даже демонстрирует неплохую способность к воспроизводству – даже на мемориальных концертах, вроде ставшего традиционным «Дня рождения Юрия Визбора», около половины зала неизменно составляют те, кто никак не может помнить живого Визбора. Однако в своем сегодняшнем состоянии эта среда демонстрирует все признаки субкультуры – активной, устойчивой, культурно богатой, но практически незаметной для остального общества.

Разумеется, дело тут не только и не столько в том, что авторская песня стала слишком изощренной, превышающей возможности большинства исполнителей-дилетантов. В конце концов, сокращение круга ценителей, уход в субкультуру – удел не одних только бардов.

Много ли, скажем, современных русских поэтов знает обычный, не варящийся в литературной среде россиянин – даже если брать только образованных и начитанных? А современных художников – за вычетом персонажей скандальной хроники? А служителей других респектабельных, но нетелегеничных муз?

Видимо, что-то изменилось в самом воздухе, в состоянии общества. Журналистка Екатерина Карсанова удачно назвала это «эффектом многожильного кабеля». В самом деле похоже: каждая жилочка тянется через весь мир, в ней гуляют потенциалы, мчатся электроны, любое событие, случившееся в некоторой точке, тут же становится достоянием всех остальных. Размах вроде бы гигантский, во всю планету, а толщина самой жилочки – доли миллиметра, и вдобавок она покрыта надежной изоляцией. Снаружи нипочем не узнать, сколь бурная жизнь кипит совсем рядом. Никакой утечки во внешнюю среду, никакого влияния жилок друг на друга.

Для кабеля это – признак его добротности, правильного устройства. Для общества – вряд ли.

Источник: «Русский репортер» № 25 (055) 3 - 10 июля 2008 г.,