21.05.2008 | Pre-print

По обложке встречают

Сокращенный перевод рассказа Zé do Rock (Шишков, прости! – Примеч. переводчика) «MEIN KAMPF»

Текст: Zé do Rock

– И как тебе здесь? – интересуются «Стены», роман в письмах, сосед слева.

– После коробки-то на складе? Просто замечательно. Нет, в самом деле. Просторно, светло, тихо.

– То-то и оно, что тихо. Кажется, так девственником и помрешь.

– А ты тут давно?

– Не очень...

В двух стопках позади меня фыркает «Правописание для левшей», самоучитель:

– «Не очень». Не смеши меня. Ты тут две недели.

– Ну, все-таки не полных две, – уныло возражают «Стены». – Тринадцать дней. Собственно, даже двенадцать с половиной.

– А ты о чем? – спешу поменять тему.

– О двух юных стенах. Пылко полюбили они друг друга, но мир жесток, и им не дано соединиться.

Конечно, мое дело сторона, но, как говорится, по обложке протягивай ножки, а у «Стен» обложка невыигрышная: на черном фоне две белые стены – и все. И из заглавия никак не следует, что речь пойдет о любовных стенаниях. То ли дело, скажем, «Застенок страсти». За неделю раскупили бы.

– А ты о чем?

– Сборник научно-фантастических новелл о любви.

– Случайно не стен?

– Преимущественно дверей и мебели.

– Шутишь!

– Газетой буду! События происходят в 2084 году. Мебель и двери умеют разговаривать и передвигаться по дому, а некоторые еще и чувствовать. В первой новелле, например, дверь, способная чувствовать, влюбляется в бесчувственную. Понятное дело, безответно, так что время от времени она срывается с петель и обзывает возлюбленную колодой. А та знай себе скрипит: «Просьба – обосновать – необходимость – контактного – взаимодействия»...

– Ясно. А стены? Двигаться уже умеют?

– Дались тебе эти стены. Нет, по крайней мере, в 2084-м еще не умеют. Да и зачем? Сам посуди: велишь, допустим, гостиной, чтобы стала пошире, и вот у тебя уже конфликт с соседями по этажу. Они в ответ расширяют свои кухни и спальни, и так день за днем: то ты, то они.

– А что, от живых дверей больше проку?

– Видишь ли, в 2084-м все работают на дому и нуждаются в собеседниках, но животных уже давно нет, а детей заводят лишь единицы. Выручают говорящие двери и мебель. Ладно, ты лучше вот что скажи: из твоей стопки кого-нибудь за двенадцать с половиной дней купили?

– Нет, и, похоже, скоро меня со стола новинок отправят на полку. А то и обратно на склад. А оттуда одна дорога – в ресайклинг.

– Это что еще такое?

– Переработка.

В лавку заходит покупатель, и всё мгновенно замирает и вибрирует от напряжения. Приближается к нашему столу и – вот досада! – идет дальше, к бестселлерам. Эй, да куда же ты! Не слышит: люди настроены на другую волну. Берет в руки модного философа. И немедленно мой сосед справа, первый том «Раннего позитивизма», выходит из себя:

– Разве это философия? Это безответственная болтовня!

– Не переживай, – успокаивает его второй том. – Пусть мы погибнем непрочитанными: жизнь, положенная на алтарь истины, прожита не зря!

Ну, это, допустим, дело вкуса. Лично я ради собственной жизни пожертвую любой истиной. Тем более что вранье в сто раз честнее. «У вранья короткие ноги», и, значит, догнать его и разоблачить ничего не стоит. А за истиной, прежде чем ее разоблачишь, нужно еще побегать.

«Стены» тем временем занялись беседой с «Новым толковым». Обращаюсь к «Холостяку с бензопилой»:

– Давно тут?

– Захлопнись и не шелести, пока я тебе обложку не разукрасил. В стиле раннего авангардизма.

Психопат. Увы, времена детективных романов с опрятными трупами и «осмелюсь не согласиться, сэр» миновали безвозвратно.

В лавке появляется пожилая интеллигентная дама. Осматривает наш стол, некоторое время листает «Книгу про и для женщин», потом идет к полкам и, склонив голову набок, изучает корешки.

А «Про и для», между прочим, очень недурна.

– Привет! И давно мы тут?

– Да пошел ты!

– Ой-ой-ой, а почему мы сегодня не в духе?

– «Про и для» не любит мачо, – объясняет «Новый толковый».

– Да какой же я мачо! У меня есть даже новелла о вентиляторах нетрадиционной ориентации.

– Дела не меняет. Ищешь женского общества, обратись к «Бригитта улыбается». Она вон там, на столе бестселлеров.

Что ж, придется напрячь связки:

– Ау, Бригитта! Как жизнь? Давно тут?

– Я-то? Только что привезли, милый.

– И какие планы на вечер?

– Как обычно, милый. Избежать знакомства с закладкой.

Какая фемина! Жаль, что у книг нет крыльев или ног, хотя бы таких, как у вранья. Во всяком случае, пока нет. Но не будем отвлекаться: пожилая дама возвращается.

Опять листает «Про и для». Эту уродину и дуру! Задумайся, подруга, а не видит ли он в тебе только наложницу, кухарку, уборщицу и прачку. Что значит «только»? Будто этого мало!

Возвращает «Про и для» на место и неожиданно распахивает меня. Ах, что за дивное ощущение, когда тебя листают! Остановись, мгновенье! Продлись, продлись, очарованье! Я это к тому, собственно, что листать лучше помедленней. Мадам, зачем нам это родео! Только что, например, мы пропустили мастерски написанный диалог опытной козетки и простоватого табурета, который ради нее покинул верную стойку бара.

Ну, наконец-то. Остановились. Где мы? Ага, на 57-й. Вселенское восстание осветительных приборов, решивших разом перегореть. Не находите, мадам, что картина восстания исполнена эсхатологического драматизма и тонкой психологической достоверности? Не находит, мало того: неожиданно захлопывает меня. Ощущение такое, словно во всем мире выключили свет.

Ну, не говорил ли я вам, что старуха выжила из ума? Кого, как вы думаете, она несет к кассе вместо меня? «Про и для»!

_____________

Кажется, так девственником и помрешь. Читатели научно-любовной фантастики, должно быть, посещают просторные и светлые магазины с интерьером в духе 2084-го, а не тесные и темные лавчонки вроде нашей. Впрочем, некоторым везет. Стопку «Бригитты» пополняют ежедневно. Попрощался с соседями справочник «В восемьдесят жизнь только начинается». В путь отправился даже верхний экземпляр недвижных «Стен». Меня же за все время трижды полистали и один раз чуть не купили, однако передумали, решив, что 15 евро это дорого. Хотя, если принять во внимание, что во мне 232 483 слова, то есть на евро приходится 15 498 слов, такую инвестицию следует отнести к категории «скорее, выгодных». К тому же книге и положено быть дорогой, это ведь не водка.

Почти одновременно к нашему столу с разных сторон подходят она и он. Взяв в руки «Флору Сахары», он вполголоса замечает, что это, должно быть, сборник анекдотов. Она улыбается, тут же хмурится и начинает листать меня. Листать-то листает, но думает о другом: была ли его шутка увертюрой или законченным выступлением. И чего бы ей самой хотелось. У меня в третьей новелле точно такая же ситуация: новенькая занавеска в ванной комнате делает вид, будто ее занимает собственное отражение в зеркале, а не игривые брызги душа.

Итак, меня не читают, но и не выпускают из рук – чтобы до поры до времени не встречаться взглядом с ухажером. Который тем временем боком приближается к нам, скользя взглядом по обложкам.

– А тут неплохой выбор.

Ответит ли? И как? Во мне все сжимается. В переносном, разумеется, смысле: листать меня по-прежнему можно. И она листает. Но не читает.

– Верно. Никак не могу решить, что выбрать другу ко дню рождения.

Ага, классический дебют. Ухаживания не отвергаются, но отнюдь не из боязни одиночества. Добро пожаловать в треугольник.

– Подарки, наверное, лучше искать здесь, среди новинок. А то, если подарить бестселлер, может оказаться, что у вашего друга он уже есть.

Резонно. Подходит к нам совсем близко и, указывая на меня, дает понять, что хотел бы заглянуть в текст:

– Вы разрешите?

– Да, конечно.

Поворачивает меня так, чтобы читать могли оба. Как Паоло и Франческа. Ну, милая, теперь тебе придется сосредоточиться на моем тексте хотя бы на несколько секунд. И ресайклинг мне, если я упущу этот шанс!

Мы на 93-й. Хозяина нет дома, и Доориан, дверь между кухней и гостиной, атакует Дооротею, дверь между гостиной и спальней:

   
   – Дооротея, – жарко зашептал он в ее замочную скважину, – как грациозно ты скользишь, как призывно открываешься... внутрь... спальни...

И уже не владея собою, Доориан надавил на ее ручку. Дооротея слабо пискнула.

Она улыбается! Не говорил ли я вам, что первый признак хорошей литературы это реализм любовных сцен?

– Не знаю, понравится ли это вашему другу. На мой вкус, скучновато.

Поздно, Паоло, поздно! Она увлечена мною, и ты сам в этом виноват. Чао, умник!

Но тут распахнулась Входная, впуская в квартиру Хозяина.

     – Что ты там делаешь, Доориан?

     – Рутинная инспекция, босс. Плотно ли закрываются ставни, смазаны ли дверные петли.

     – Тебе никто не поручал заниматься инспекциями. Твоя задача  – находиться между кухней и гостиной. Понятно?

     – Так точно, босс!

     – И ключ тебе ни к чему. Чтобы я больше его у тебя не видел!

Смеется. И несет меня к кассе. Братья и сестры, к вам обращаюсь я! Не унывайте, будет и на вашей улице праздник!

В метро слишком тесно, чтобы раскрывать меня, но теперь мне некуда больше спешить. Все мои 232 483 слова будут прочитаны. Не стану возражать, если меня одолжат знакомым. Или приобретут новые экземпляры, чтобы дарить: я не эгоист.

И сегодня, наконец, я засну спокойно. Не прислушиваясь к дыханию «Холостяка с бензопилой».