Авторы
Прочитав указ президента Путина, разрешающий несовершеннолетним девочкам учиться в суворовских, нахимовских и других училищах, готовящих к поступлению в военные институты и академии, я сразу вспомнил Веню Йофе. Это был один их самых умных и проницательных людей, которых я встречал. Он писал и говорил негромко, но точнее и беспощаднее остальных, недаром был сидельцем еще в советские времена, в середине 60-х прошлого века попав в тюрьму по знаменитому делу «Технологического института».
Я очень хорошо представляю, как бы он усмехнулся и покачал головой, увидев указ Путина, потому что предсказал многое из того, что происходило и происходит сегодня, в том числе неминуемое появление женщин с ружьем на российских просторах. Нет, дело не в сальных предположениях, зачем бабы на самом деле так стремятся попасть в казарму; не в сочувствии российскому командованию, которому еще придется решать непростые проблемы, возникающие при появлении женщин офицеров. И не в жалких попытках реформировать отсталую российскую армию за счет вечного огнеупорного русского ресурса, который, как известно, и в горящую избу, и коня на скаку.
Вопрос в неизбежных последствиях глобальной трансформации человечества, возникшей на путях либерализации. Или иначе – в расширении аудитории, имеющей главные человеческие права.
Расширении прежде всего за счет тех, кто от этих прав был отлучен на протяжении предшествующих веков, а теперь в рамках идущего процесса глобализации эти права завоевывает. А главное человеческое право, на которое указывал Иофе, было не слюнявое право жить, или, там, право говорить, или, как уверяли в совке, право работать, а, конечно, право убивать. Именно это право в традиционных обществах было закреплено за взрослыми мужчинами, прошедшими определенный ценз, который определялся по-разному, но в нашем контексте может быть сформулирован, как право быть полноценным гражданином и служить в армии.
Все остальные права на самом деле вытекают из права убивать – легитимно носить оружие и применять его в рамках разрешенных процедур, которыми в частности является война, защита других смежных прав (скажем, семьи и собственности) и приведение в исполнение тех или иных приговоров разных юридических инстанций.
Именно поэтому в рамках процесса глобализации и эмансипации тех, кто был репрессирован в правах на протяжении предшествующих тысячелетий, идет непрерывное размывание границы, отделяющей обладателей прав на легитимное убийство ото всех остальных. А у этой границы три измерения – половая, возрастная и социальная.
Поэтому, скажем, арабы в Израиле, где, несмотря на расу, можно избираться в парламент, но служить в армии разрешено только евреям, борются за право легитимно носить оружие и форму, то есть убивать.
По той же причине подростки в той же Америке, чем дальше, тем больше берут в руки оружие и убивают. В принципе почти то же самое делают мальчики или девочки, когда суют в рот сигарету – они символически присваивают себе право быть взрослым. А то, что в Америке эта символическая конкуренция – убийство подростками сверстников и учителей – случается чаще, чем в других местах, говорит не о деградации общества, а о продвинутости Америки в процессе либерализации.
В этой же системе конкуренции со взрослыми мужчинами и появление женщин в армии, полиции, то есть в тех социальных институтах, которые имеют легитимное право на убийство. Женская эмансипация (как и эмансипация других репрессированных меньшинств) неизбежно проходит и преодолевает границы былых табу – право избирать и быть избранной (например, президентом Соединенных Штатов), равное с мужчинами право на профессию и образование (которого еще пятьдесят лет назад они были лишены), равная с мужчинами ответственность за сексуальные домогательства, и, конечно, право убивать.
Женщины служат в армии и полиции многих стран. То, что уходящий президент Путин, казалось бы яростно боровшийся за право России на суверенную демократию, одним из последних своих указов сделал указ, открывающий женщинам перспективу военной карьеры, символично.
Он указывает на зависимость России от процессов глобализации, которую Россия всячески отрицает, но на самом деле находится в общей колее, покорная ее законам не меньше, чем все остальные.
Не имеет значения, в какой степени следование законам глобализации и соответствующей борьбе за равные права является сознательным. Мальчик, неловко закуривающий первую сигарету в присутствии девочек или сверстников, далеко не всегда отдает себе отчет, что таким образом вступает в беспощадную конкуренцию с небритыми и пахнущими ядреным потом взрослыми самцами за самую привлекательную нежную самку и одновременно за право убить неизвестного, которого, казалось бы, сознательно не идентифицирует как соперника, но символически этот неизвестный всегда соперник.
Россия – точно такой же подросток, который не имеет взрослых прав, но яростно претендует на них, уверяя скептиков, что уже созрел для зачатия и убийства. Ему резонно намекают, что он торопится. У женской и гражданской эмансипации остаются многие неснятые еще границы – вы еще выборы не сделали равными, вы еще женщину или еврея не избрали президентом, вы еще собственность не сделали легитимной, а уже туда же – право убивать. Рано, но все равно симптоматично.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
