29.04.2008 | Театр

Шесть вечеров

Новый Рижский привез три спектакля

Уже в который раз фестиваль NET привозит в Москву спектакли Алвиса Херманиса — руководителя Нового Рижского театра и одного из самых интересных и признанных европейских режиссеров среднего поколения. Причем уже третий год это не одно представление, мелькнувшее во время фестиваля, а отдельные большие гастроли — теперь сразу шесть вечеров с тремя спектаклями.

И в случае Херманиса, постановки которого, с одной стороны, очень разнообразны по технологиям, а с другой — вместе выглядят очень последовательно и цельно, такой подход кажется особенно продуктивным.

Новый Рижский привез три спектакля, один из которых — «Соня» по Татьяне Толстой, — одновременно насмешливый и сентиментальный, уже приезжал в Москву. История романтической дуры Сони, погибшей в блокаду, была погружена в такой концентрированный и детальный быт, с рукомойниками, салфеточками, дровяной плитой и подробным приготовлением торта и курицы, что узнавание к зрителям приходило мгновенно, на уровне физиологии, минуя голову и возбуждая какие-то правоспоминания, даже не свои, а матерей и бабушек. Здесь искусство возникало из столкновения крайней условности (бессловесная мужская Соня действовала под аккомпанемент простодушного рассказа) с крайним же натурализмом.

Второй спектакль гастролей — шедшее в два вечера документальное представление «Латышские истории» — наоборот, был совершенно очищен от быта, но очень концентрирован по актерскому существованию. Для этого спектакля Херманис выпустил двадцать своих актеров «в люди», заставив каждого заинтересоваться каким-нибудь неизвестным, вполне обычным человеком, подружиться с ним и сделать о нем небольшой моноспектакль-портрет. Шесть таких получасовых историй приехали в Москву. Рассказы о себе обыкновенных людей: бывшего моряка, воспитательницы детского сада, солдата, завербовавшегося в Ирак, водителя автобуса — без подпорок декораций и партнеров выглядели почти вызывающе голо. Актеры, в одиночку сидящие перед публикой среди пустой сцены, казались беззащитными, но, возможно, именно поэтому их истории, превращавшие знакомые типажи в индивидуальные, уникальные и почему-то неизменно невеселые судьбы, завораживали и не отпускали. Как жизнь случайного встречного, участником которой ты невольно стал.

Завершали гастроли «Звуки тишины» с подзаголовком «Концерт Саймона и Гарфункеля в Риге 1968 года, которого никогда не было». Об этом спектакле говорили, что он — как бы приквел «Долгой жизни», гротескного и одновременно подробнейшего в своем натурализме бессловесного рассказа об одном дне жизни коммунальной квартиры, населенной стариками (эта постановка приезжала в Москву дважды и даже получила «Золотую маску» как лучший иностранный спектакль, гастролировавший в России).

Но на самом деле в легких, ярких и сентиментальных «Звуках тишины», шедших в той же, только очищенной от гор старого барахла рижской «квартире», что и «Долгая жизнь», — с точки зрения театра все было наоборот.

Там, где прежде была подробная физиология старческих немощей, точность характеров и быта вплоть до затхлых запахов слежавшихся газет и корвалола, в новой постановке были только полные театральных метафор летучие этюды о рижских «детях цветов», о смешливых девчонках в ослепительных мини, с огромными пучками на макушках, и о длинноволосых парнях. Здесь музыка Саймона и Гарфункеля звучала отовсюду: из транзисторов и с гибких пластинок, из книг, пустых банок и водопроводных труб, музыка становилась радиоволной и любовью, молоком, наркотиком и юностью. А играли в нем те же самые актеры НРТ, только их невозможно было узнать.

Источник: «Эксперт» №17 (606) /28 апреля 2008,