Авторы
Возвращаешься мыслью к немецкому фильму «Жизнь других» Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка. Даже не к нему самому, а к вопросу: почему такая картина не снята в России?
Кратко напомним сюжет. В 1984 году в ГДР за успешным драматургом устанавливает слежку служба безопасности Штази. Руководит операцией прослушивания квартиры идеальный служака капитан Герд Визлер. Вникнув в жизнь поднадзорного и его подруги-актрисы, офицер начинает переосмысливать собственную жизнь. И в итоге - из потенциального палача превращается в реального спасителя. Сыграно это лаконично и бесстрастно, метаморфоза происходит без драматических объяснений.
То, что преображение ГДРовского гэбэшника не разворачивается подробно - очень важно.
Основанная в 1950 году, на тридцать два года позже ЧК-НКВД-МГБ-КГБ, восточногерманская тайная полиция по эффективности обошла наставника. У Штази было около 100 тысяч штатных сотрудников и более 300 тысяч постоянных осведомителей - при населении страны 17 миллионов человек. Самый высокий в истории человечества показатель агентурного насыщения общества.
Штази было кровеносной системой ГДР. Мельчайшим капилляром мог оказаться любой - сосед, друг, брат, жена. Плотность агентуры надо еще умножать на немецкую добросовестность. И если б Доннерсмарк погрузился в бездны души своего капитана, совершившего подвиг самоотверженности, неизбежны были бы натяжки. Режиссер поступил единственно верным образом - показал чудо.
Только так и можно. По Пастернаку: «Чудо есть чудо, и чудо есть Бог. / Когда мы в смятеньи, тогда средь разброда / Оно настигает мгновенно, врасплох».
Правдивость картины «Жизнь других» в том, что капитан Визлер - один такой. То есть, наверняка были и другие подобные, но все равно - единицы, разовые явления. В такой системе - надежда только на чудо.
Чудеса случаются. На глазах нашего поколения одно - произошло. За месяц до падения Берлинской стены и последующей цепной реакции никто в мире не мог такого предположить. Но чудо свершилось.
И теперь главный вопрос: почему такой фильм не снят в России?
Тема осмысления недавнего прошлого в духе «Жизни других» не стала сколько-нибудь заметным явлением в российском кино и - в российском обществе.
Вот, вероятно, почему одаренный кинокритик легко пишет: «Понятно, что в ФРГ снимают «Жизнь других», а у нас - «Старые песни о главном», хотя, на мой вкус, и то и другое - примерно одинаковая пошлость...». Неужто так уж одинаковая? Критику некогда возиться с различиями. Сказал ведь: «Понятно, что...» - и побежал дальше. Да нет, непонятно. То есть, понятно, разумеется, но не хочется понимать, нельзя хотеть понимать. Без объяснений, обсуждений, общественных дискуссий.
Нельзя не говорить о том, что Германия (и Япония) сделала покаяние основой национального самосознания, в результате построив социально-экономическое процветание, по сути дела, на комплексе вины и раскаяния. Что в сегодняшней России - при всем шумном почитании Толстого и Достоевского - никто не покаялся ни в чем.
«Христианство в России еще не проповедано», - говорила Ахматова. До сих пор, судя по всему. Должна бы знать считающая себя христианской страна евангельскую притчу о возвращении беса.
С мелкими разночтениями она есть и у Матфея, и у Луки. Возьмем Матфея, он первый: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит. Тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И пришед находит его незанятым, выметенным и убранным. Тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом» Мф. 12, 43-45.
И снова в ожидании чуда - в доме, который так и не населен, не наполнен, не занят.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.
