Авторы
Некоторое время назад Алексей Шустов в газете «Дело», по привычке желая обелить путинский режим и уязвить его оппонентов, назвал устройство власти в США и странах Западной Европы не демократией, а конкурентной олигархией.
Надо сказать, в таком определении нет ничего нового. Оно из лексикона левых радикалов, и на Западе многие интеллектуалы (традиционно левых взглядов) согласились бы с ним. В одном ряду с этим утверждением лежат и те, что именуют собственность – кражей, а в основе любого крупного состояния находят преступление.
Конечно, можно было заметить, что к власти в Америке или Европе (эпитет «Западной» – давно можно отбросить, сегодня фактически вся Европа для России – Запад) далеко не всегда приходят именно олигархи.
Состояние, скажем, Николя Саркози или нового американского кумира Барака Обамы невелико. Это при том, что в той же Америке «миллионером» является практически любой врач, адвокат или хороший инженер.
Да, если вы, как нелегальный иммигрант, вкалываете грузчиком в маленьком магазине, большое состояние вам пока не светит, но владелец магазинчика, успешный парикмахер или массажист, вполне могут быть «миллионерами».
Больших денег (и здесь отличие от России) нет у чиновников, потому что они сидят на строго фиксированном окладе и не рулят бизнесом. Но
без сомнения, если считать американской мечтой желание стать миллионеров, то США, не совершая никаких преступлений, это сделать довольно нетрудно.
Означает ли это, что для левых радикалов собственность перестает быть кражей? Нет, они вспомнят об империалистической внешней политике США и расскажут о том, как Америка наживалась и наживается на странах третьего мира, навязывая всем свои правила экономической игры.
Но что характерно – самые непримиримые левые радикалы, которые, казалось, должны бы были видеть общность между американским, европейским и путинским капитализмом, продолжают утверждать, что в России планомерно уничтожаются ростки демократии, Путин и его присные – враги свободы, а выборы, на которых сегодня избраны Дума и президент – фальшивые.
Что, опять заведем пластинку о двойном счете, о том, что Россию судят не по тем правилам, что других? Ничего подобного.
Демократия в ее современном значении – не противоречит капитализму, а является его составной частью. Конечно, эта демократия отличается от греческой или так называемой прямой (хотя прямой она на самом деле нигде не была), но это действительно набор механизмов и условий их функционирования. Демократия – один из способов существования власти, но, естественно, не вся власть, и не единственный способ ее (власти) функционирования. Поэтому в так называемом чистом виде демократии никогда не было и нет сегодня нигде. Но это не означает, что можно говорить о разных видах демократии, мол, есть американская демократия, французская и домотканая суверенная.
Демократию можно сравнить не в этническом, культурном или конфессиональном плане (то есть не по горизонтали, где и располагаются все эти отличия), а по вертикали. Как любую власть – больше или меньше.
То есть в одной стране (неважно, республика она по названию, как Белоруссия, или монархия, как Швеция) демократии больше, а в другой меньше. Скажем, в одной части света демократические процедуры просто отменены, в другой вводятся под патронажем ООН, в третьей в том или ином виде существуют уже пять веков, а в четвертой все механизмы демократии вроде бы на месте, а условий их функционирования нет.
Отсутствие демократических процедур не означает полное отсутствие демократии. Демократия может существовать в рамках обычаев и традиций, так или иначе поддерживая и права личности, и неприкосновенность собственности, и защиту от посягательств чиновников. А может только прокламироваться, фактически в каждом конкретном случае подменяясь бюрократической процедурой, результат которой предрешен.
Сегодняшняя Россия, понятное дело, относится именно к последним.
Власть прокламирует верность демократии, самодовольно указывает своим критикам на существование практически всех демократических механизмов, но при этом так воздействует на условия функционирования этих механизмов, что они оказываются работающими вхолостую.
Скажем, как лодка без воды, когда гребцы вроде бы работают веслами, можно пощупать их мускулы, увидеть выступивший пот, услышать их тяжелое дыхание, но лодка все равно стоит на месте, а если движется, то только после того, как ее, вместе с гребцами, перетащат к месту назначения. Дороговато, конечно, но правдоподобная фикция всегда накладна.
Увы, так сложилось, что даже традиции и обычаи, помогающие в некоторых случаях, как, скажем, в Англии, в российской истории не обрели демократических коннотаций. Именно это заставляет лукавую власть постоянно апеллировать к российской истории, указывать на своеобразие русской культуры, отстаивать наше православное конфессиональное своеобычие. Но демократии при этом больше не становится. Ее критерий не эмоциональные эпитеты, а легко проверяемые константы. Так, одним из показателей демократичности (человечности) власти, является уровень коррупции. Понятно поэтому, что в Финляндии или Исландии демократии больше, чем у других, потому что уровень коррупции у них самый маленький. А в Зимбабве или России демократии меньше, потому что они чемпионы по коррупции. Кажется, так.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»
