25.09.2005 | Интервью

Профессиональный собеседник

Олег Лоевский рассказывает о себе и городе Екатеринбурге

Екатеринбургский фестиваль «Реальный театр» - самый старый из российских театральных фестивалей, в первый раз он прошел в 1989 году. И все это время – его делает, придумывает, собирает и проводит один и тот же человек, практически легендарная для Екатеринбурга личность – Олег Лоевский, когда-то завлит, а теперь замдиректора в местном ТЮЗе. В прошлом году за создание «Реального театра» он получил престижную международную премию Станиславского. Время от времени в театральных кругах города начинается паника – говорят, что Олега переманивают в Москву. Потом он начинает какой-нибудь новый проект, и все на время успокаиваются. Олег – личность артистическая, мастер придумывать смешные ритуалы и сочинять новые традиции. Например, все знают, что на открытии «Реального театра» он всегда бывает в кирзовых сапогах в память ливня, который был на открытии первого фестиваля, а потом каждый день приходит в новом головном уборе: то в сербской пилотке, то в шотландском берете, менгрельской шапочке, шляпе с полями или магриттовском котелке. И в конце каждого фестиваля он всем объявляет, что ему надоело и следующего «Реального театра» не будет.

Вот с этим удивительным человеком я и решила поговорить о нем самом, о фестивале и городе Екатеринбурге.

- Мало говорить об одном фестивале, в самом этом проекте много составляющих. И фестиваль, и лаборатория «Молодая режиссура и профессиональный театр», и семинар по современной европейской драматургии. И все это вместе называется «Информационно-ресурсная сеть «Реальный театр».

- Это сайт?

- Нет, это только адрес, куда приходит много вопросов и предложений. А я отвечаю.

- То есть, ты и есть «информационно-ресурсная сеть»?

- Ну, да. Ее основное направление – профессиональная деятельность театра, «Реальный театр» я позиционирую как фестиваль для профессионалов. Это не исключает зрителей, но его основная цель – это обновление, обогащение, провоцирование идей в провинции в области профессионального театра. Я этим занимаюсь уже почти 20 лет. Сам «Реальный театр» – это лучшие спектакли из провинции (Москву и Петербург обычно представляют какие-нибудь экспериментальные проекты). Из провинции я беру и спектакли академических театров и студий, и профессиональных вузов - меня не интересует, где искусство родилось. А гости фестиваля – это актеры, режиссеры, художники, представители театров со всей округи – Урала, Сибирь и той части Поволжья, которая ближе. Спектакль и его профессиональное обсуждение – это все, что составляет жизнь фестиваля. Одни профессионалы знакомятся с другими, в результате встречи на «Реальном театре» режиссеры, художники и драматурги соединяются, начинают делать что-то вместе. Я пытаюсь создать профессиональный бульон, в котором должно вариться новое дело, а те спектакли, которые я привожу сюда, должны возбудить фантазию и познакомить с чем-то новым.

Сюда же примыкает лаборатория – это наше изобретение. Я привожу в Екатеринбург 10—12 человек режиссеров с последнего курса РАТИ или СПГАТИ, они делают отрывки с профессиональными артистами Екатеринбурга, потом приезжают 30-40 главных режиссеров с Урала, Сибири и Поволжья, смотрят эти отрывки и знакомятся с ребятами. Для меня самое интересное, когда режиссеры садятся на авансцене и рассказывают о том, как они попали в театр (мы придумали такую традицию). Вот тут мы понимаем пути современного движения к театру. Например, с курса Марка Захарова помню, один студент говорит: у меня было несколько обувных магазинов. Сейчас ученик Гинкаса рассказывал, что тоже занимался бизнесом – книжной торговлей. Студенты между собой знакомятся, что тоже замечательно, московские выпускники потом дружат с питерскими, переписываются и предлагают друг другу работу. Ведь теперь в институтах нет распределения и никто никого не знает. Поэтому даже те, кто уже поработал в театрах тоже рвутся сюда – это дает возможность знакомства, рынка и объединения.

Третья часть нашего проекта – драматургическая. Современная европейская драматургия (включая и российскую, разумеется) тоже тяжело проникает в провинцию. У нас есть круг переводчиков, которые живут за границей – во Франции, Англии, Литве, они нам присылают пьесы. Приезжают режиссеры отовсюду, делают всего за три дня с нашими актерами целиком спектакль в формате work-in-progress. Через 3 дня приезжают 40-50 режиссеров, завлитов и директоров театров и забирают пьесы – я им всем раздаю диски.

- Это все профессиональные задачи. А непрофессиональные есть?

- Конечно. Например, лаборатория притягивает огромное количество молодежи – приходят и из университета, и пединститута, любые ребята, которые где-то об этом прослышали. В зал трудно попасть. Зрители все эти читки обсуждают, ругаются… Это культуртрегерская работа, ведь все эти ребята перекочевывают потом в театр. Кстати, часть читок остается потом в театре, как спектакли, прямо в таком сыром. виде. Мы показываем их в еще одном нашем проекте, который называется «Театр за бетонной стеной». Поскольку мы ТЮЗ, нам достаточно сложно работать с современными текстами (там ведь и темы специфические, и мат – на нас ответственность, чтобы дети не попали на пьесы какого-нибудь Равенхилла). И вот мы опускаем пожарный занавес, за ним строим амфитеатр на 100 мест и играем современные пьесы. Там шли и «Полароидные снимки», и «Гагарин-way», и там была первая премьера Пресняковых «Изображая жертву», еще до МХАТа. Для молодых режиссеров это важно: они всегда репетировали со студентами, а тут им дают одного народного артиста и двух заслуженных. К тому же и надо же пространство найти: один ставит в буфете, другой в трюме, на большой сцене и на маленькой, на лестницах. Сначала наши артисты нос воротили, а теперь всем интересно, все в работе. Спектакли «За бетонной стеной» – идут раза 4 в месяц, они, конечно, театру невыгодны. Мы же с большого зала живем. Директору выгоднее гнать «буратино-чипполино» утро-вечер-утро-вечер, получать денежки, складывать их в карман, и власти будут довольны. Как говорится «пионер сопливый, а рубль в кассу несет». Нет, мы закрываем большой зал, сажаем на сцене сто человек, теряем деньги… Но нам так интереснее.

- А потом эти спектакли доделывают?

- Нет, и я настаиваю на этом. Из этой необязательности возникает другой актерский нерв и другой контакт с залом. У «Театра за бетонной стеной» есть уже и постоянный зритель, молодежь, которая сюда ходит, просто в ТЮЗ не пойдет. Это уже получается социальный проект.

- А на саму постановку денег дается ноль?

- Ну, конечно. Все предметы, костюмы берут из подбора. А порой мы зовем оформителями студентов из архитектурного института, и у них появляются какие-то новые идеи.

- Вернемся к фестивалю. Как тебе удается собирать такую огромную программу одному?

- Я прошел большой путь, создавая этот фестиваль. Первый раз я назвал «друзья и близкие кролика» – собрал всех друзей-режиссеров и сказал: «я тут денег достал, привезите свои лучшие спектакли». Они такого навезли! Оказывается, у нас с друзьями разные воззрения на театр. Это было в 89-м году. Потом я решил, что нужно, чтобы местные критики советовали лучшие спектакли в тех регионах. с которым я работал. Такого наприсылали! Тогда я придумал экспертный совет: послал по городам критиков, которым я доверяю, чтобы на обсуждении критик выходил вместе со спектаклем и объяснял, почему он его привез. Поехали мои лучшие друзья и мне привели такого! Кто-то пожалел режиссера, у кого-то были свои интересы. И тогда я понял, что все должен делать сам. И я сам стал садиться в поезда – день в городе, ночь в поезде - объезжать Сибирь-Урал. Почти полгода я на это трачу.

- А как с деньгами?

- Когда фестиваль начинался, в минкульте можно было найти деньги на любой фестиваль и много. И до сих пор минкульт дает основную сумму. Еще15- 20 % дает министерство культуры свердловской области, столько же управление культуры города. По многим программам помогает СТД, я работаю с посольствами, и разными зарубежными программами. У нас нет спонсоров, но, по сути, они есть, поскольку нам дают очень большие скидки. Уральские авиалинии перевозят театры за 50 %, гостиница «Свердловск» – тоже берет 50 %, плюс неожиданные фонды. Вот на лабораторию я выиграл президентский грант, выигрывал и западные гранты, и фонда Сороса. Раньше, конечно, денег было больше, почему-то, чем сложнее были годы – в 89-м, 91-м, 93-м – тем больше я получал. Теперь, когда наступила стабильность, мне дают минимальные деньги – театры платят сами за дорогу, гости платят за все. И все равно люди хотят ехать сюда. Еще одна особенность моего фестиваля: у меня нет буклетов, нет праздников открытия-закрытия, никаких жюри и подарков – все деньги идут на то, чтобы спектакли были показаны адекватно.

- А почему нет спонсоров ?

- Я мало этим занимаюсь. Были раньше пивные и винные спонсоры для вечеринок. Но теперь вышел закон, что мы детский театр и не имеем права рекламировать ни пиво, ни вино. Да и вообще театр мало кому нужен. На прошлом фестивале просто пришел зритель и сказал: «ребята я думаю у вас с наличкой проблемы, я вам 3 тыщи рублей подарить решил». И точно: были проблемы. А тут мы смогли хотя бы монтировщиков ночью домой развозить.

Вообще-то я в ТЮЗе называюсь заместителем директора по творческим вопросам и зарубежным связям. У нас огромные зарубежные связи – с 90-го года я вывожу театр за границу 2-3 раза в год, поэтому я не могу все силы кинуть на фестиваль, и многое упускается. Конечно, Эдик Бояков, создавший «Золотую маску», - велик, он смог сделать из фестиваля машину. У меня машины нет – самокат какой-то, все кривое, косое. Эдик, кстати, тут бывал не раз, еще, будучи завлитом воронежского ТЮЗа, и многое отсюда потом на «Золотую маску» перекочевало. И газету фестивальную мы первые издавали, и дипломы участникам выдавали – много всякой мелкой дребедени выдумали, которой теперь пользуются по всей России

Зато информационная сеть работает: вот только вчера звонил мне главный режиссер из Тюмени – ему срочно нужен режиссер. У меня есть файл «поиск работы», я ему нахожу подходящих и связываю их. Еще у меня есть огромный банк пьес – две с половиной тысячи.

- Какая же это сеть? Это такой же самокат. Ты являешься дуплом, через которое все связываются друг с другом.

- Да, я знаю всех. Я, например, знаю, что происходит в театре города Мотыгино в Красноярском крае. Я вообще очень люблю театры малых городов, там очень интересные артисты. Я собирал такой фестиваль с театром Наций, мы потом показывали лучшие спектакли в Москве, и он хорошо прошел.

- То есть ты и другими фестивалями тоже занимаешься?

- Я занимаюсь всем. И собираю «Сибирский транзит» и питерский детский «Арлекин» (там я эксперт), и т. д. А сейчас я начинаю большой проект – нового понимания детского театра и попытки создания новой генерации режиссеров, которые могли бы этим заняться. Он обучающий, для режиссеров с последних курсов. Чтобы не было этой убогой матрицы, как во всех детских театрах: попели-потанцевали-поговорили, чиполино-буратино-траляля-бубубу, я это ненавижу. Нужны новые формы и идеи. Для этого проекта мы как базовый театр выбрали Самару - театр Самарт. Сейчас детский спектакль - это сумма технологий, которой очень легко овладеть. Сказку-елку поставит каждый. Надо понять: мы говорим об искусстве для детей или о затейничестве?

- Можешь перечислить все, чем ты занимаешься?

- Сейчас закончу фестиваль здесь, потом у меня проект в Перми – новый социальный театр. Он родился на драматургической лаборатории, где группа правозащитников увидела спектакль, который оказался связанным с одной из важных проблем – аутичными и неуправляемыми детьми. Там вокруг спектакля будет семинар для учителей и так далее. Потом я еду в Москву на фестиваль «Новая драма», потом, я провожу лабораторию для театров ханты-мансийского округа – у них есть много театров, где вообще нет режиссеров. Мы нашли молодых режиссеров, которые готовы поехать работать в провинцию – они будут делать отрывки и может быть кому-то из них про результатам сделают предложение. Потом я еду в Кемерово – смотрю репертуар и разбираю – там есть режиссер, который доверяет мне, как критику. Потом я везу спектакли Тюза в Германию и в Пакистан (там мы играем на английском) и так далее. Помимо этого я работаю редактором на киностудии - вот только что фильм, где я был редактором, получил премию на Венецианском фестивале.

- «Первые на луне» Федорченко?

- Да, я помогал в доделке сценария и сам снялся.

- Ты еще и снимаешься?

- Конечно. Снимался и у Балабанова в его первых фильмах, еще в Екатеринбурге, и у Хотиненко. Кино я тоже много занимаюсь. Одно время работал на киностудии и назывался «утеплитель». Было время мрачных сценариев, а я их делал потеплее. В прошлом году проводил конкурс короткометражных сценариев. Получил 100 штук – некоторые из них были очень хорошие. Я хотел сделать программу «Мир глазами молодых» - там сценарии ребят 18-19 лет и каждый из них – новый взгляд на мир. Можно было бы сделать такой портрет страны. Денег достать не удалось. Но победивший сценарий будет запущен на следующий год на свердловской киностудии. Еще у меня был проект «Снимают драматурги» – можно было сделать такой артхаусовский набор короткометражек. Сценарии написали, но опять не получили денег.

- А образование у тебя какое?

- Филфак. Два раза выгоняли. Первый раз за хиппизм. Носил длинные волосы, прогуливал – бродяжничал, искал себе подобных, дошел до Таллина. Второй – уже за легкое диссидентство. Привез из Москвы письма Сахарова. Заканчивал уже заочное. Здесь, в ТЮЗе я работаю с 81-года. Но вообще у меня трудовая книжка чуть ли не с 64-го года, я же из цирковых, они рано начинают. Мой папа был замдиректора свердловского цирка и я каждое лето тут подрабатывал. Я вырос в цирке, слон качал мою колыбель.

- Врешь?

- Правда. Родители уходили в гости, а был слон, который ко мне хорошо относился и он меня укачивал. Это мне многие потом рассказывали. Цирк был летний, поэтому на зиму мы уезжали с ним в теплые места - в Баку, Ростов. Наверное эта привычка осталась – я не могу долго сидеть на одном месте.

- А почему все-таки ты не уезжаешь отсюда насовсем, тебе же делали предложения?

- Свердловск – я считаю идеальным городом. В нем есть все культурные знаки: киностудия, архитектурный институт, консерватория, университет, классический набор театров, издательство, толстый журнал. Все это обрастает некоторым количеством интеллигенции, и сам город дает возможность найти все важные культурные составляющие твоей жизни. Большой город, но в нем нет такой суеты и нависающего над тобой ужаса реализации, как в Москве. Здесь люди завариваются. Часто реализуются они сначала здесь, а потом в Москве. Только в моем поколении, в моей дружеской команде – были и Хотиненко, и Балабанов, Астрахан, Бутусов, Настя Полева, Кормильцев – масса людей, которые потом уехали из Екатеринбурга. Они, конечно, разные. Хотиненко старше Балабанова, но все крутились в одном месте. Надя Кожушаная, блистательная сценаристка, – она уже умерла – училась младше меня на курс в университете. Масса людей уехали в разные страны и там тоже реализовались.

- Ты продолжаешь с ними общаться?

- Да, но в основном в поездах-самолетах.

- А с новым поколением? Например, с братьями Пресняковыми ты общаешься?

- Сейчас уже все меньше и меньше. Но начиналось с того, что я пришел в университет посмотреть театр имени Кристины Орбакайте и два молодых человека поставили бутылочку пива мне на столик, положили шоколадку и попросили посмотреть их спектакль. Я посмотрел, и началось общение, потом уже рассылал повсюду их тексты.

- А сейчас какой твой круг?

- Молодые режиссеры, сценаристы – ребята, младше меня на 30 лет. Те, у кого есть идеи, кто не воспринимает мир, как устойчивый. Надо же двигаться.

- А сам ты кем себя считаешь?

- Никем, у меня нет профессии. Профессиональный я только собеседник.

- А у тебя есть ощущение, что ты своей деятельностью изменяешь обстановку в городе?

- Изменить ничего нельзя. Может быть, я сам меняюсь. Но то, что я делаю - единственная моя возможность диалога с тем, что больше меня.

Источник: "Полит.Ру", 20.09.2005,