12.12.2007 | Асаркан. Ящик Павла Улитина

Письма Ларисе Улитиной – 1

Я давно оставил всякую журналистику

Текст: Александр Асаркан

7 декабря 1990

(из Чикаго в Москву, моск. штамп на конверте: 180191)

Лариса Аркадьевна Улитина (Столярова) (1924–2002). Преподаватель английского языка, работала в МГУ. Жена писателя Павла Улитина. С Асарканом была знакома с конца пятидесятых годов.

Поспешишь – людей насмешишь. Как Майкл Гленни. Я послал Вам благодарственную открытку сразу после получения бандероли – я как раз шел на почту, – даже не перелистав журнал, тем более на заглянув в пакет открыток, и Вашу сопроводиловку я нашел только на третий день, и то случайно: перед тем как подарить одну из двух подборок Москвы Златоглавой, я решил посмотреть, нет ли между ними полиграфических различий. – Итак, если моя открытка уже дошла – forget it. Спасибо за фотографию. Есть лица, которые хорошо получаются даже на паспортных снимках. О здешних проповедниках-евангелистах, белых и черных, я могу сказать очень много, потому что видел (иногда смотрю и теперь) их TV Shows, а также могу кое-что сказать и о раздаваемых ими евангелиях, которые выходят все с новыми и новыми исправлениями и заменами, начиная с перемены thee и thou на you и кончая non-sexist’скими изобретениями, когда God, our Father, получает добавление and Mother (и не he gave his only Son, но God gave God’s only Child), - хотя по-русски здесь (пока) печатают все тот же Синодальный Перевод, – но все это не моя епархия. Про вашу замечательную и немыслимую новую жизнь мы тут наслышаны, кажется, в полной мере, кое-что даже и видим в телевизионных репортажах, и мне все время кто-нибудь присылает московскую прессу всякого рода, и все время приезжают гости из Москвы с захватывающими или пугающими подробностями, но у меня уже нет ни шансов, ни возможностей поехать не только в Москву, но и куда бы то ни было. Да мне, в общем, это и не нужно. А нужно Вам приехать сюда – хотя бы для того, чтобы наслушаться языка. Собственно, это единственное употребление, которое все вы там можете сделать из этой свободы. Я знаю, как это (все еще) трудно и дорого (дальше будет еще дороже), но если увидеть в этом свою цель – может получиться. Сюда уже приезжали и бедные и беспомощные в практических делах люди – им удавалось это потому, что они этого очень хотели. Напишите мне еще.

Са.ас.

Письмо написано на обороте ксерокса статьи Асаркана  про Майкла Гленни и его перевод «Мастера и Маргариты» - см. ниже.

На полях статьи приписка:

Я давно оставил всякую журналистику, но тут приезжал Виктор Иоэльс как «мой» гость (хотя формальное приглашение посылал ему не я) и нужно было добыть, как здесь говорят, extra money. В результате я обещал этой Панораме регулярные очерки чикагской жизни, и Виктор уже уехал, а это обещание теперь будет to drive me crazy неизвестно как долго.

А. Асаркан

ТЕПЕРЬ ОБ ЭТОМ МОЖНО РАССКАЗАТЬ

(Panorama # 496. October 12-19, 1990)

Умер Майкл Гленни, английский переводчик русских книг, очень известный и, по-видимому, всеми очень любимый: в «Литературной газете» напечатан некролог с очень хорошими подписями. Хорош и список переведенных им авторов – от Солженицына до Петрушевской. «Последняя его работа – книга Бориса Ельцина, которую он перевел в рекордно короткие сроки.» Прекрасно. А у меня тут в Чикаго есть другая книга, которую он, кажется, тоже перевел в рекордно короткие сроки (что и будет сейчас показано), а книга эта, как следует из некролога, и есть его главный труд: «Он останется в памяти культурной общественности на Западе прежде всего как человек, открывший английскому читателю Булгакова. “Мастер и Маргарита” в его переводе до сих пор переиздается каждый год».

На первой странице этого перевода Майкл Гленни столкнулся с нарзаном:

– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

Что такое нарзан, переводчик не знал, но быстро сообразил, о чем примерно идет речь и назвал его лимонадом:

– A glass of lemonade, please, said Berlioz.

Второй раз нарзан возник в главе пятой: «шипящий в горле нарзан». Переводить это шипение в горле Майкл Гленни не стал (есть вещи, сказанные на одном языке так хорошо,   что другой язык может только развести руками), но оно – это  шипение – навело на мысль, что тут скорее всего пьют шампанское. Так он и написал: «And the sparkling wines».

Про лимонад и не вспомнил.

Потом Иван Бездомный попал в сумасшедший дом.

– Ванна, сто семнадцатую отдельную и пост к нему, – распорядился врач, надевая очки.

«Отдельную» Майкл Гленни не перевел, короткий (и, наверное, часто повторяющийся в этом заведении) приказ «пост к нему» передал как неопределенное пожелание, что, мол, пусть там кто-нибудь за ним поглядит, но что он сделал с «ванной»? Ничего. Он решил, что это имя служительницы, какой-нибудь Марь-Ванны:

– Vanna, put him in No. 117 by himself and with someone  to watch him.

«Мастера и Маргариту» на Западе бросились переводить сразу после публикации в советском журнале, где многое было выброшено. И как только эти переводы вышли – на Запад были переданы и все выброшенные места. С новыми изданиями надо было поспешить, и Майкл Гленни, конечно, спешил – не только переводить, но и читать: написано «пятнадцать», он прочитывает «пятьдесят» (на сколько лет хватит Жоржу Бенгальскому его сбережений); швейцар отвечает пирату «труся», – переводчику кажется, что швейцар сам говорит о себе «трус я»; в словах «знаменит» и «занят» что-то такое совпадает, и Пилат с Афранием в переводе Майкла Гленни полагают, что Вар не станет теперь бунтовать не потому, что «слишком знаменит», а потому, что too busy. Зато два издательства, лондонское и нью-йоркское, застолбили копирайт 1967 года. А если у англоязычных читателей роман Булгакова не так популярен, как у немецких или итальянских, тому можно найти много разных объяснений.

При этом все похвалы таланту, энтузиазму и образованности Майкла Гленни при чтении этой книги подтверждаются то тут, то там: переводчик с блеском выпутывается из множества ловушек, русское просторечие (в диалогах) передает идиомами, которые не выглядят чересчур уж английскими (только один раз его занесло и для реплики Бегемота «Попрошу не учить» он вытащил из фразеологического сундука Don’t teach your grandmother to suck eggs), вообще в книге есть прямо вдохновенные страницы. Но на других страницах переводчик от трудностей просто увиливает («Урежьте марш» – Finale, please, и уже не надо думать об «омерзительном выражении кота», и весь следующий кусок не переведен, а наспех пересказан), и вот теперь их уже обоих нет на свете – Михаила Булгакова и Майкла Гленни, оба они наших разговоров не услышат, и потому я докладываю вам, а вы скажите вашим американским друзьям, которые под вашим нажимом прочитали «Мастера и Маргариту»: это халтурный перевод.

Расскажите им, что по-русски можно сказать «да» таким тоном, что это не будет значить yes. Потому что Фразу Коровьева «Ну да, неизвестно - подумаешь, бином Ньютона» Майкл Гленни перевел так:

– Yes, nobody knows… but by Newton’s binomial theorem I predict

У него не было времени подумать, что значит слово «подумаешь».

Без комментариев

Зиновий Зиник

МАЙКЛ ГЛЕННИ

(3.8.90. БиБиСи)

В среду, первого августа, находясь с визитом в Москве, на 62-м году жизни, в результате сердечного приступа скончался один из ведущих переводчиков русской литературы Майкл Гленни. Среди блестящих переводов Майкла Гленни газета «Таймс» в своем некрологе упоминает и роман Зиновия Зиника. Мы попросили его почтить память своего переводчика.

ЗИНИК: Для меня это не только личная потеря – ведь переводчик становится, так сказать, альтер эго автора. Это еще и удар профессиональный: ведь Майкл Гленни должен был переводить мой второй роман для английского издательства. Перевода он так и не начал. Он все откладывал на последнюю минуту. Его последним подвигом профессионализма были мемуары Ельцина. Он никогда не отказывался от самых авантюрных, сулящих новый переводческий опыт, предложений.

Он работал быстро и гениально, я бы сказал. Первый вариант – черновой – переписывался бесконечное количество раз, он наговаривал его на магнитофон: не столько ради быстроты, сколько ради чистого естественного звучания по-английски. Он «пересочинял» оригинал, пытаясь найти его зеркальный образ в английской культуре. Английские переводы страдают страшной сухостью и академизмом. В результате, мало кто слышал о русский современной прозе за исключением нескольких имен масштаба Солженицына – Майкл Гленни переводил и его. Но вот, скажем, без Майкла Гленни никто бы не прочел – я имею в виду массового читателя – «Мастера и Маргариту» Булгакова. Он был первым, кто перевел русские романы Набокова на английский, – с благословения автора. Трудно, пожалуй, назвать имя современного русского автора, чьих работ не коснулось его переводческое перо. Владимов и Лимонов, Максимов и Петрушевская...

Его метод перевода «с голоса», так сказать, связан с его одержимостью театром. Он дал английской сцене не только того же Булгакова и Бабеля, но и – еще один переводческий подвиг – «Федру» Марины Цветаевой. Он уже приступал к переводу грибоедовского «Горя от ума». Когда он бывал в Лондоне, за него становилось страшно: с тяжеленным чемоданом рукописей он преодолевал лестницы и переходы, обсуждая свои проекты с редакторами и авторами.

Советскому слушателю это покажется странным, но переводческий труд оплачивается в Англии довольно скудно: человек, прекрасно переводящий, скорее всего займется сам сочинением романов, нежели будет переводить других. Тут требуется редкостная скромность и одновременно энтузиазм. Майкл Гленни был, пожалуй, единственным в Англии переводчиком, который в последний годы существовал исключительно этим вот неблагодарным литературным трудом. Ради этого он оставил довольно успешную карьеру делового человека: после Оксфордского университета он был представителем фирмы Веджвуд, ведя переговоры о восстановлении коллекции веджвудского фарфора в Царском селе. Был он и административным директором еженедельного приложения к газете «Обзервер». Он оставил все эти хорошо оплачиваемые должности ради преподавания русского в Бирмингеме, Бате и Бристоле, а затем в Эссекском университете. В последние годы он пытался создать своего рода гильдию переводчиков русской литературы – чтобы устранить любительщину, губящую лучших авторов (1).

(1) Он сам однажды перевел слово «дантист» у Булгакова как «специалист» по Данте. Рассказывая об этом, он, однако, указывал, что для подобной ошибки необходима определенная переводческая изобретательность.

Разговорный русский Майкл, как и многие знатоки русского его поколения, изучал в британской армии. Но, кроме всего прочего, он знал, конечно же, французский, итальянский, португальский, голландский, шведский, венгерский и даже идиш. Его мать из еврейской семьи из Южной Африки – успела протанцевать в балете Дягилева в Париже. Сам же он – неунывающий бонвиван и неутомимый собеседник – иногда развлекал своих гостей исполнением русских романсов и цыганщины под гитару.