27.11.2007 | Архив "Итогов" / Общество

Звери у двери

У границы человеческих поселений стоит мощная группа видов, всегда готовая занять любое освободившееся место

Человеческие города существуют на Земле не более нескольких тысяч лет. Мегаполисы, как бы их ни определяли, и того меньше. Это значит, что биологических видов, сформировавшихся в городе и приспособленных именно к нему, попросту нет - названные сроки слишком малы для эволюции, особенно если речь идет о позвоночных.

Тем не менее в городах живут не только люди и прирученные ими животные. Вороны и галки, оставаясь дикими птицами, населили города от самых высоких крыш до асфальта, а голуби и воробьи - так даже до подземелий метро. Крысы и домовые мыши менее заметны, но не менее многочисленны и вездесущи. Всех их уже неловко называть "дикими животными" - официально они именуются синантропными, то есть живущими при человеке. Однако ими фауна большого города не исчерпывается.

Утиная история

Еще в 40-е годы зоологи отметили, что некоторое количество диких уток остается в Москве на зиму. В 50-е их стало еще больше в результате кампании заселения прудов птицами, проводившейся московскими властями для украшения города накануне международного фестиваля 1957 года - вокруг водоемов развешивали большие дуплянки для уток, гнездящихся в дуплах, и даже завозили с Рыбинского моря кладки гоголей и пеганок.

Но особенно усилился процесс освоения Москвы утками в 70-е годы, когда в коммунальном хозяйстве столицы произошла малозаметная революция: многочисленные мелкие котельные окончательно были вытеснены крупными теплоцентралями.

Помимо всего прочего это означало и "централизацию" сбросов и утечек тепла, прежде распределенных по огромной территории и потому малозаметных. На Москве-реке, Яузе, Сетуни и других городских водоемах образовались незамерзающие полыньи. Этого оказалось достаточно, чтобы некоторые водоплавающие птицы, ранее пролетавшие через Москву на зимовку - прежде всего утки-кряквы, - решили, что дальше можно не лететь.

В 1981 году был проведен первый учет водоплавающих птиц, зимующих в Москве, - их оказалось около 12 тысяч. С 1985 года такие учеты стали проводить каждый год, фиксируя ежегодный рост численности пернатых зимовщиков. К рубежу 80-90-х их общая численность достигла почти 30 тысяч. Абсолютное большинство составляли кряквы, но, кроме них, зимой в городе постоянно или эпизодически встречались еще 16 видов гусей и уток, в том числе такие необычные, как лебеди, пеганки, чернеть. В указанное число входили и чайки, о которых нужно сказать особо.

Как раз в эти годы вместе с обычными для Москвы (как и для всей средней полосы России) сизой и озерной чайками в городе стала все чаще появляться крупная, раза в полтора больше сизой, серебристая чайка. Она населяет морские побережья Европы, вдоль них же и кочует - осенью на юго-запад, весной на северо-восток. Каким ветром занесло ее в Москву, за сотни километров от ближайшего моря?

Так или иначе год от года в Москве зимует все больше серебристых чаек, с 1992 года отдельные птицы стали оставаться на лето, а с 1994 года - гнездиться в черте города. Замечена пара, состоящая из птиц, которые в другом месте встретиться вообще не могли - они принадлежат к двум разным подвидам, один из которых населяет Балтийское и Северное моря, а другой - Средиземноморье. Этакие пернатые "свинарка и пастух"...

Утиной идиллии пришел конец в 1991 году - очередной январский учет показал резкое падение численности. Уток стало намного меньше везде - на Москве-реке, на Яузе, Сетуни, малых речках, прудах...

На следующий год изменилось и размещение птиц: многие пруды и малые реки опустели совсем, зато на Москве-реке уток стало даже больше, чем предыдущей зимой. Однако общее их число опять уменьшилось и продолжало падать от года к году. В середине 90-х темпы падения численности замедлились, и казалось, что утиное население стабилизируется где-то около отметки 9 тысяч. Однако этой зимой отмечено новое резкое падение - до 7,5 тысячи.

"Часто говорят, что с началом реформ уток стали просто есть, - говорит зоолог Ксения Авилова, координатор зимних учетов. - Сколько-то их, вероятно, действительно ловят и даже отстреливают, но практически это не сказывается на их численности. Главных причин спада две. Во-первых, перебои с продуктами, а затем скачок цен привели к тому, что люди стали гораздо меньше кормить уток - а в центре города и на многих прудах этот источник пищи был для них основным. (Интересно, что малочисленные виды, не связанные с человеком, даже немного увеличили за эти годы свою численность в городе.) А во-вторых, спад производства и удорожание энергоносителей привели к резкому уменьшению сбросов теплой воды и, следовательно, мест, где утки могли бы зимой держаться".

С этим объяснением согласны не все. Коллега г-жи Авиловой по кафедре зоологии позвоночных МГУ орнитолог Вадим Корбут обращает внимание на то, что одновременно с утками несколько сократили свою численность вороны, воробьи и голуби, никак не связанные со сбросами теплой воды. По его мнению, решающую роль тут играет загрязнение среды: взрослые птицы к нему довольно устойчивы, но птенцы в раннем возрасте страдают сильно.

В последние годы основная масса зимующих уток обитает на Москве-реке ниже платформы "Москворечье". Здесь в реку впадают стоки с Люблинских и Курьяновских полей фильтрации.

В воде с огромным содержанием биогенных элементов развивается невероятное количество всевозможной живности. У Сабуровских мостов биомасса трубочника (донного червя, чрезвычайно популярного у аквариумистов в качестве рыбьего корма) достигает иногда почти 4 килограммов (!) на квадратный метр дна - цифра невероятная для естественного водоема и возможная разве что в рыбхозах. Зимой, правда, продуктивность этих вод не столь высока, но достаточна, чтобы зимующие здесь птицы практически не зависели от людей с их подкормкой. Если на Обводном канале, на Яузе или на прудах Нескучного сада утки подпускают человека на расстояние вытянутой руки, а некоторые кормятся прямо из рук, то люблинские утки ведут себя как совершенно дикие.

Изгнание из рая

Впрочем, в жизни московских птиц (и не только водоплавающих) Люблинские поля играют важную роль и в другие сезоны. Фантастическое плодородие сложенной из осадков сточных вод почвы, разнообразие возможных мест обитания и относительная малолюдность превратили эти поля в настоящий птичий рай. Московские зоологи зафиксировали здесь присутствие - постоянно или пролетом - 164 видов птиц, в том числе таких редчайших для Подмосковья, как орлан-белохвост, черный аист, чомга. На Люблинских полях гнездятся 58 видов, причем для 17 из них это единственное место гнездования в Москве. Неудивительно, что после прекращения функционирования Люблинской станции аэрации возник проект создания на ее месте орнитологического парка. Огромный опыт такого использования заброшенных гидротехнических сооружений накоплен в Англии, где наблюдение за птицами давно стало общенациональным увлечением. Искусственные болотно-луговые угодья там создаются иногда прямо среди новых кварталов города и пользуются у их жителей большой популярностью.

Но у нас - не Англия. В 1994 году правительство Москвы решило отвести Люблинские поля под жилые микрорайоны. На сегодня домами и стройками занято около 60 процентов их площади. Правда, в первоначальном проекте часть территории - 30 гектаров - все-таки отводилась под парк.

Но когда власти Московской области отказались принимать вывозимый с Люблинских полей ил, родился чудовищный проект: сложить его широким курганом на участке, отведенном под парк, покрыть сверху дерном, высадить деревья и объявить это парком.

Потом по чисто техническим причинам "гора" трансформировалась в "яму", угроза создания которой до сих пор висит над последним уцелевшим участком "птичьего рая".

"К сожалению, судьбу Люблинских полей решают люди, которые никогда их не видели и представляют их огромной вонючей лужей, - говорит Ксения Авилова. - Они совершенно не понимают ценности естественных, стихийно сложившихся и неповторимых экосистем. Их подход - русла спрямить, болота осушить, грунт срыть до скальной основы и завезти откуда-нибудь чистый, высадить деревья, а для животных оставить проходы и чуть ли не расставить указатели. И все-таки птицы держатся за это место. Колония чаек, лишившись части территории, уменьшила расстояния между кладками, но практически сохранила численность. И пока здесь останется хоть какое-то незастроенное и не залитое бетоном место, птицы будут сюда прилетать".

По словам г-жи Авиловой, история возникновения городской популяции уток интересна прежде всего как модель и пример того, как быстро дикие животные вселяются в любую нечаянно созданную человеком нишу. У границы человеческих поселений стоит мощная группа видов, всегда готовая занять любое освободившееся место - не только в прямом, топографическом смысле этого слова, но и место в искусственной экосистеме. Передовыми плацдармами для них служат лесопарки - их в Москве более 40, и не только таких больших, как "Лосиный остров" или Битцевский лес, но и совсем маленьких, в пять гектаров, но вполне устойчивых. Коридорами между этими островами жизни и путями проникновения животных в собственно городскую среду служат долины рек. (В биологической литературе неоднократно описывалось проникновение лесных видов по речным долинам в глубь гор или пустынь. Кстати, многие группы животных в городе распределяются своеобразными поясами: в окраинных лесопарках живут обычные для средней России лесные виды, на лугах и пустырях среди новостроек - их степные родичи, а в районах плотной застройки - виды, характерные для пустынь или скал.) По данным сотрудника Института проблем экологии и эволюции (ИПЭЭ) Евгении Карасевой, жизнь в городе успешно освоили не только грызуны (в том числе белки и такой "негородской" зверь, как хомяк) и землеройки, но и ласка, черный хорь, большая группа видов летучих мышей.

Конечно, городская фауна с точки зрения зоолога выглядит кособокой - в городе практически нет места для самых крупных зверей. Тем не менее горожане подчас сталкиваются и с ними.

На лося с сарбаканом

4 сентября прошлого года в офис организации "Гринпис России" позвонила жительница микрорайона Бибирево. Ее интересовало, не могут ли гринписовцы как-нибудь помочь трем лосям, вдруг обнаружившимся утром в крохотном - 500 на 300 метров - кусочке леса, уцелевшем среди бибиревских кварталов.

Заходы лосей в город - вещь нередкая, особенно осенью, когда лоси начинают мигрировать к югу. Их цель, разумеется, не какие-нибудь жаркие страны, а места, пригодные для сытной и спокойной зимовки. Одно из таких мест - огромный (по европейским меркам) лесной массив на юго-западе Московской и северо-востоке Калужской областей. Зимой здесь держится около сотни лосей - примерно столько же, сколько живет летом во всей Московской области.

Однако достигнуть этой земли обетованной им в наше время нелегко. В Подмосковье все еще довольно много лесов, но вот пройти всю область с севера на юг, не выходя из лесу, стало почти невозможно. По лесному "мостику" недалеко от Наро-Фоминска, соединяющему район зимовки с более северными лесами, за осень проходит около 20 лосей, в то время как летом их во всем районе наберется голов шесть. Но такие коридоры есть не везде, а нынешний дачно-строительный бум сократил их сеть еще больше.

Лосям ничего не остается, как выходить в освоенные человеком ландшафты. Бибиревская троица - лосиха с теленком-сеголетком и трех-четырехлетним подростком - наткнулась на ограждение МКАД и, не подозревая о кольцевой природе этого препятствия, стала искать проход.

Им оказался виадук Алтуфьевского шоссе, по которому ночью, когда движения почти нет, лоси и вошли в Москву.

Сотрудники "Гринпис", не имеющие никаких средств отлова и эвакуации животных, обратились поначалу в Московский зоопарк. Там им ответили, что уже дважды выезжали на такие вызовы, но больше не будут: им надоело конфликтовать по этому поводу с местной милицией, рассматривающей приблудных лосей как неожиданную премию натурой. В одном случае сотрудники зоопарка опоздали - лося уже застрелили и увезли, в другом им пришлось объясняться с милицейским нарядом, не представлявшим себе, что два центнера чистого мяса можно отпустить в лес. И вообще, мол, подобная деятельность не входит в функции зоопарка, предыдущие выезды были чистой благотворительностью, обращайтесь в Мослесопарк, у них для этого есть специальная служба.

При Мослесопарке действительно обнаружилась Служба обездвиживания диких животных (СОДЖ). Однако тут же выяснилось, что у нее уже давно нет никакого договора с муниципалитетом, и потому ее сотрудники выезжают только в тех случаях, когда кто-то гарантирует им оплату труда и возмещение издержек (скажем, если из дома "нового русского" сбежит леопард, и хозяин не хочет, чтобы зверя пристрелили). Пока "Гринпис" решался и подсчитывал свои финансовые возможности, пока договаривались, пока ехали... В общем, по прибытии на место удалось обнаружить только одного лося - подростка. А также наряд милиции, тщательно прочесывающий лесопарк...

Впрочем, упрекнуть милиционеров не в чем. К ним поступают сигналы от граждан, животное безусловно опасно (особенно если его травить собаками и гонять по лесу, как это и делали некоторые обитатели близлежащих домов), и единственное, что они могут сделать, - это застрелить лося. Ни спецоборудования, позволяющего удалить зверя живым и невредимым, ни возможности вызвать специалистов у них нет.

Как выяснилось, и у самих специалистов со спецоборудованием дело обстоит туго. "Летающий шприц" отечественной модели отличается от обычного шприца только заглушкой на игле (от которой он освобождается, вонзаясь в тело) да резинкой, которая после снятия заглушки приводит в движение поршень. Этот снаряд выстреливается мощным выдохом из обычной пластиковой трубки. Дальнобойность самодельного сарбакана - не более десятка метров, на которые нужно подобраться к перепуганному и довольно опасному зверю. А поскольку нужную дозу снотворного в один шприц не уместить, да и эффективность всей операции оставляет желать лучшего, сразу после выстрела надо следовать за сорвавшимся с места лосем, ожидая, пока он остановится. В данном случае пришлось сделать 7 выстрелов. "Больше всего это напоминало охоту африканских пигмеев на крупную дичь", - говорит сотрудник "Гринписа" Роман Пукалов.

Уснувшего наконец лося положили на какую-то старую дверь, погрузили в фургон СОДЖ и вывезли в Звенигородский заказник, через который проходит один из постоянных маршрутов лосиных кочевок.

В пути действие снотворного прошло - когда машину открыли, лось сам вышел из нее и как ни в чем не бывало принялся щипать траву. Пришлось его пугнуть, чтобы впредь не слишком доверял людям. Вся операция обошлась "Гринпису" в два миллиона плюс трудовое участие в охоте и погрузке.

"В европейском городе зверей можно было бы вообще не трогать, - говорит г-н Пукалов. - Передневали бы в лесопарке, попаслись, а ночью пошли бы себе дальше. Но, похоже, в наши города зверям заходить рано".

Источник: "Итоги", №29, 1998,