22.10.2007 | Колонка / Литература

Перспективный юбилей

Величайшая заслуга Бродского в том, что он придал современной русской словесности всемирное звучание

Ровно 20 лет назад – 22 октября 1987 года – Иосифу Бродскому была присуждена Нобелевская премия по литературе. В пятый и пока в последний раз нобелевку получил русский писатель. Бродский оказался в логичном ряду: четверо из пяти – в той или иной степени изгнанники: эмигрант Иван Бунин в 33-м, неугодный и общественно осужденный Борис Пастернак в 58-м, враг и "литературный власовец" Александр Солженицын в 70-м, эмигрант (замкнув цикл) Иосиф Бродский в 87-м. С одним только Михаилом Шолоховым, который стал лауреатом в 65-м, не было никаких политико-государственных хлопот.

За двадцать прошедших лет премия Бродского и в особенности его Нобелевская речь окутались легендами – что естественно для любого значительного события. Но и напомнить о первоисточнике – тоже естественно и необходимо.

Сколько раз за это время приходилось слышать и читать – а недавно напомнил в письме один молодой поэт из Москвы: "Бродский сказал, что начитанный человек не способен убить другого. А как же нацисты, коммунисты?.."

Не говорил такого Бродский, человек четкого организованного мышления. Сказал он в Нобелевской речи следующее: "Я полагаю, что для человека, начитавшегося Диккенса, выстрелить в себе подобного во имя какой бы то ни было идеи, затруднительнее, чем для человека, Диккенса не читавшего". Отметим, что степень здесь сравнительная: "затруднительнее" – и это, конечно, правда. Речь тут о масштабах личности.

Вобравший ценности культуры человек как личность выше и больше того, кто культуре внеположен. Его труднее обмануть, им сложнее манипулировать. Его затруднительнее подвигнуть на массовый психоз.

У Бродского это звучит афористически: "Я твердо убежден, что человека, читающего стихи, труднее одолеть, чем того, кто их не читает".

Как злободневен этот тезис в современной России.

"Эстетика – мать этики", – говорит он. И следует по пушкинскому пути: "Поэзия выше нравственности, по крайней мере, совсем иное дело".

Бродский умер почти двенадцать лет назад, и все более становится ясно, что четыре десятилетия русская словесность прошла под знаком Бродского.

Его физическое присутствие в русском культурном процессе было некой гарантией преемственности и жизнеспособности – неважно, где находился сам Бродский: в Ленинграде или Нью-Йорке. 

Когда-то он, после смерти Анны Ахматовой, написал: "Твой образ будет, знаю наперед, в жару и на морозе-ломоносе, не уменьшаться, но наоборот, в неповторимой перспективе Росси". Эти строки в еще большей степени относятся к самому Бродскому, и важно то, что образ поэта нарастает и возрастает не только в перспективе Росси, то есть не только России. Величайшая заслуга Бродского в том, что он придал современной русской словесности всемирное звучание, вернул ей в XX веке завоевания века XIX-го, русского классического.  Дело не только в истории, но и в географии. Он сделал фактами русской культуры не только Ленинград-Петербург, Крым, архангельскую деревню, но и Рим, Венецию, Нью-Йорк, маленькие городки Новой Англии и Среднего Запада. Глобус Бродского – весь земной шар. В этом смысле он для России – поэт будущего. Его эпоха продолжается, точнее сказать – она впереди.

Источник: Радио "Свобода", 21.10.2007,