19.09.2007 | Статьи Александра Асаркана

Минутное дело

Аморфный показ мод противоречит интонациям самой моды, какова бы она ни была

Текст: Александр Асаркан

Мы продолжаем публиковать статьи Александра Асаркана в "Театре". В этот раз – статья 1968 года.

Думали, наверное, что фестиваль мод очень легко сделать зрелищным, а нарядным он получится сам собой. Оказалось – не так-то просто. Одна фирма взывает к вашему чувству прекрасного, другая – к вашим покупательным способностям. Одна коллекция – «высокая», другая – нет. У этих свои манекенщицы, а этим придется дать наших. Это платье хорошо бы показать, пританцовывая, но как раз эта манекенщица пританцовывать не умеет. А которая умеет, – та как раз сейчас начала проход в умопомрачительном длинном платье, символизирующем величавую красоту лесов, полей и рек, и вот уже все остальные закончили свой показ и пора бы уходить, а бедняжка все еще плывет, и ускорить движение нельзя, потому что это платье вообще не рассчитано, чтобы в нем ходили. Оно рассчитано, чтобы его фотографировали. Чтобы о нем писали. И чтобы подносили ему хлеб-соль.

Выяснилось, словом, что организация и режиссура фестиваля мод – сложнейшая творческая задача, возникшая едва ли не впервые.

С выставкой одежды дело обстояло проще. Одежду, не одежду, – что бы вы ни выставляли, к вашим услугам есть специальное искусство экспозиции: разместят, оттенят, подсветят и подчеркнут что угодно, да еще выявят при этом собственную художественную индивидуальность, воплотят свою личную эстетическую идею. Когда режиссеры стали называть себя «автор спектакля», над ними смеялись. А теперь есть профессия, представители которой говорят о себе «я – автор выставки». И никто не смеется, все очень довольны.

Фестиваль мод проходил во Дворце спорта, международная выставка одежды – в Сокольниках. Но при этом фестиваль считался частью выставки, и торжественное открытие было общим. Мы попали на него с трудом (в дальнейшем на фестиваль было попасть очень легко, огромный зал редко бывал переполнен, а довольно часто на утренних и дневных сеансах бывал почти пуст; в Сокольники же валом валили несметные толпы, духота была страшная, но билет легко можно было купить и туда), и наградой за труды было множество разнообразных впечатлений.

Раньше мне вообще не приходилось бывать на демонстрациях мод, и я был уверен, что если к модам нет практического интереса, то, значит, никакого интереса нет вовсе. Первые же впечатления опровергли это мое ошибочное мнение. Показ мод интересен сам по себе. Даже без джаз-оркестра под управлением Александра Горбатых. А уж без братьев Гусаковых и певицы Эллы Гончаровой (которая несколько дней подряд с глубоким психологизмом и множеством насыщенных пауз пела песню «И я знаю, что я тебе нравлюсь, как когда-то мне нравился ты») и подавно. Но может ли обойтись показ мод также без Людмилы Зыкиной?

Хотите верьте, хотите нет, но на открытии международного фестиваля мод и выставки одежды выступала эта наша превосходная певица русского стиля. Естественно, она не имела здесь никакого успеха. Ей было неудобно здесь петь, ее было неудобно здесь слушать. Кто придумал это выступление – тот, наверное, уже скрылся в свою канцелярию или творческую мастерскую. Попробуйте объяснить этот странный эксцесс сами.

Очевидно, не один я ошибался, полагая, что фестиваль мод, в отличие от обычного сугубо практического показа, должен содержать что-то привлекательное помимо мод – музыку, пение, танцы, дополнительные краски. Было также предположено, что такое легкое, эфемерное, слегка гротескное явление, как мода на юбки, кофточки, пижамы и вечерние туалеты, должно быть приподнято и, так сказать, осмыслено отдельно от всякой моды и прежде всего над модой. Для этого и были сшиты – не щадя затрат – умопомрачительные платья-символы, восходящие к эстетике высотного дома на Котельнической набережной. Для этого при показе мод БССР московские манекенщицы, смущенно улыбаясь, неуклюже водили белорусский хоровод. Для этого же была приглашена Людмила Зыкина. А что еще оставалось делать? Ведь сама-то мода универсальна. «Если Париж заявляет что-то, фирма Саймон Хауард заявила это уже вчера» (нахальная шуточка из рекламного выпуска «Британская одежда»); значит, завтра это же самое заявит и Общесоюзный Дом моделей, а если ему тоже удастся обогнать Париж и заявить это «уже вчера» – он, сами понимаете, такую удачу не упустит, потому что это и будет успех в творческом соревновании. Ну, можно внести элемент народной вышивки или чего-нибудь подобного, можно даже «оттолкнуться от сарафана» (ничего я в этом не понимаю, и пусть это обсуждают специалисты или хотя бы люди, сами одетые по моде), но далеко не уйдешь, потому что уходить-то пришлось бы... от моды. Таким образом, всякие претензии на использование в модных силуэтах высоких слов и понятий, находящихся обычно за пределами портновского лексикона, могут быть удовлетворены только чем-то посторонним.

Введение в фестиваль русского пения – это была хитрость наивная, хотя и обернулась незаслуженной обидой заслуженной артистке. Другая хитрость была похитрее: так называемая Высокая мода. Есть модельеры, которые работают на промышленность, – проектируют одежду для нас с вами; а есть модельеры, которые работают на искусство, – воплощают свои художественные замыслы в уникальных туалетах, рассчитанных именно на показ восхищенной публике. Это чистое искусство имеет большую теоретическую ценность, и заниматься им очень лестно. Высокая мода дает идеи, а практическая мода из этих идей черпает иногда много, а иногда чуть-чуть. Но если платье сшито – должен же его кто-нибудь носить. И уникальные творения Высокой моды носят кинозвезды (не дома и не на студии, а на «явлениях звезды народу», предусмотренных контрактом), супруги важных господ на открытии сезона в Ла Скала и проч. в этом духе. Прекрасно. На фестивале именно таким платьям, которые никто не собирается шить себе и которые поэтому не волнуют никаких чувств, кроме эстетических, легче всего дать все желаемые посторонние нагрузки.

Так появилось несколько творений с торжественными и многозначительными названиями, и чем торжественнее было название, тем «главнее» считалось само платье. На парадные выходы такого рода было обращено сугубое внимание режиссуры.

В день открытия на помост Дворца спорта выходили по очереди представители(-льницы) разных стран и демонстрировали что-нибудь из включенного в программу. Объявлялось название страны, играл джаз А. Горбатых, коротко комментировались модели. Была и Высокая мода, были и образцы массовой одежды. Американцы похвастались даже рабочими спецовками, а сопровождал их показ небольшой молодежный ансамбль с электрогитарами и песенками в стиле «поп-музыки». И вдруг голос диктора, назвавшего нашу страну, загремел, вместо прозы пошли стихи, а когда появились манекенщицы, то выскочили они на помост с шашками, ружьями и в буденовских шлемах... «...И пока великая страна шумела, пока строились тракторные заводы и создавались грандиозные зерновые фабрики, старик Синицкий сидел в своей комнате и, устремив остекленевшие глаза в потолок, сочинял шараду на модное слово «индустриализация».

Тут уж, очевидно, ничего не поделаешь, и не нужно этого принимать всерьез. Я просто описываю один из путей, по которым пошла творческая мысль организаторов фестиваля (а существовал этот путь задолго до фестиваля) в поисках зрелищного решения.

Хотелось бы писать здесь поменьше о модах, побольше о фестивале, но эта особенность совершенных на фестивале ошибок – стремление воспользоваться «теоретичностью» Высокой моды для отвлечения внимания – отразилась отчасти и на модах как таковых. Наши Дома моделей показывали слишком много чисто декоративных «высокомодных» нарядов, гораздо больше, чем иностранные фирмы (хотя, казалось бы, им это скорее пристало), и, как мне показалось, гораздо больше, чем можно было при нынешнем количестве умелых художников-модельеров. При этом неостроумные, неэффектные, неэксцентричные, наконец, платья выступали с угрюмой серьезностью, в упоении собственной величавостью, и когда кто-то догадался объявить одно такое платье концертным (есть же и у нас «звезды», выступающие перед публикой), то сказано об этом все равно было так: «А эти длинные вечерние платья художники посвящают артистам нашей эстрады». Не предназначают, а посвящают. Вот это и называется – много шума из ничего. Уж лучше бы сшили хорошее концертное платье специально для какой-нибудь хорошей певицы, и она продемонстрировала бы и его и свое искусство – вышла бы и спела. Была бы и «фестивальность» и «функциональность».

Так что есть предположение, что уже в самом направлении нашей моды (или по крайней мере в одном из направлений) где-то заложено высокопарное безвкусие, вдохновившее потом режиссеров фестиваля на некоторые неудачные решения.

На фестивале мы увидели, что моду можно показывать без всякого музыкально-сценического оформления, а можно давать сплошную и всепроникающую театрализацию, но тогда требуется умение, которым по нынешним временам, по-видимому, мало кто овладел (я имею в виду и всех зарубежных участников). А вот чего нельзя – так это устраивать показы слабовольные, без стилистической определенности, без бойкости, без рекламного (или какого-нибудь иного) напора. Аморфный показ мод противоречит интонациям самой моды, какова бы она ни была. Самые удачные показы на фестивале, театрализованные или «витринные», – югославский, итальянский «Ода-Аньона», американский, норвежский, рижский, английский (говорю только о тех, которые видел сам, и говорю именно о показах, а не о качестве моделей) – были, каждый по-своему, безапелляционными, самоуверенными и как бы гарантирующими такую же уверенность любой женщине, которая оденется так, как ей сейчас показали. Менее удачные показы в общем стремились к тому же. А фестиваль в целом этой отчетливости и агрессивности был лишен. Поэтому интересным зрелищем он так и не стал. А мог стать.

Такого большого фестиваля мод еще ни одна страна ни разу не проводила. Нашим успехам является сам факт устройства фестиваля, а также достигнутая нами степень благосостояния, при которой такой фестиваль оказался нужным. И все это понимали – и зрители и гости. Режиссерам не следовало еще и еще раз подчеркивать то, что и так понятно. Правильнее было бы уделить внимание самой режиссуре, определению художественных принципов показа, поискам выразительных и доходчивых решений. Мне кажется, что «специфика жанра» подсказывала веселый тон и юмористическое отношение к сюжету.

Напуганные массовым вниманием к их продукции, художники-модельеры разных стран настоятельно призывают в последнее время относиться к моде с юмором. Даже наш знаменитый художник-философ Слава Зайцев, который создает свои модели «по мотивам» суздальских церквей, Первой Конной и освоения целинных земель, и тот недавно напомнил, что следовать моде надо без излишнего прилежания. Поэтому известная специалистка в области моды А. Левашова, когда писала о фестивале в «Неделе», так похвалила забавный «киножурнал мод 1916 года», с которого три раза в день начинались фестивальные показы, и не похвалила все остальное – точнее, дала понять, что ничего «остального», в сущности, не было. «Киножурнал мод» состоял из модных картинок прошедших эпох (не только 1916 года) и подлинных кинокадров, запечатлевших как моды, так и формы их показа. Текст не всегда остроумный, но всегда иронический по отношению к тому, что на экране, почему-то не записали на пленку, и каждый раз к микрофону садился чтец и комментировал происходящее (иногда импровизируя). Еще лучше – и еще ироничнее – был музыкальный комментарий: в стиле и духе немого кино за экраном бренчало пианино. Публике это доставляло массу удовольствия. А главное – был взят хороший тон, который, если бы его поддержали режиссеры и комментаторы последующего показа, сам по себе мог бы стать композиционным стержнем фестиваля, объединяя и пышные показы, и скромные, и Высокую моду, и массовый пошив (продукция которого иногда смотрелась эффектнее, чем самые экстравагантные фантазии, вызывавшие аплодисменты на местах для специалистов). Такой тон не помешал бы и деловому комментарию со всякими торгово-промышленными сведениями, тем более что описание модели – это почти всегда восхваление ее, то есть во время спектакля вам зачитывают положительную рецензию на него: «выразительная линия, тонкий силуэт...»; в действительности же пояснения на этом фестивале либо ничего не прибавляли к динамике показа, либо прибавляли раздражение (это когда нам говорили, что в основу данной коллекции положены успехи в освоении космоса), и только англичане сумели дать в очень коротких комментариях к своему очень долгому показу (более сорока фирм зараз) и максимум деловой информации и максимум юмора.

Англичане организовали внутри международного фестиваля свой собственный – и хорошо сделали. Показ сорока фирм, без сомнения, конкурирующих у себя дома, здесь был представлен как цельная программа. Она шла четыре дня. В каждый из этих дней зрители находили во всех фойе Дворца спорта сводный рекламный бюллетень, похожий на газету, и там было написано, какого числа какие костюмы будут продемонстрированы.

Манекенщицы и манекенщики выходили каждый раз вчетвером, проходили перед публикой в довольно быстром темпе, но уже сами костюмы были подобраны так, чтобы их можно было быстро понять и оценить, – подобраны по цвету. «Цвет в коллекции Великобритании... стал не только признаком моды, но и своеобразным организатором показа», – пишет руководительница нашего Дома трикотажных изделий Ирина Вольман в пресс-бюллетене фестиваля.

Все фирмы занимаются изготовлением готового платья – никакой Высокой моды. Высоким остается только наслаждение от показа. Фирма, демонстрирующая рубашки (известные по художественной литературе знаменитые рубашки Ван-Хойзена), выпускает четырех манекенщиков в котелках и с зонтиками, – но, естественно, без пиджаков, – и комментарий такой: «Типичный костюм лондонского клерка – пиджака может не быть, но котелок и зонтик обязательно...» (хотя с чего бы фирме обращать наше внимание на предметы, которые производит не она), а какая-то другая фирма замечает по поводу четырех манекенщиц в ее изделиях: «Это настоящие леди: они одеваются как хотят, во что хотят и когда хотят» (почему-то вспомнилась чеховская «Дочь Альбиона»). Этот лаконичный комментарий читали наши московские ведущие без всякого актерства, деловито и почти монотонно, и получалось в самый раз и вполне «по-английски». Особенно приятно было это «когда хотят» после бесконечных «платьев для коктейля» и «для вечерних приемов в узком кругу».

И был один случай.

Среди английских манекенщиков выделялся молодой человек, который очень хорошо танцевал. Он принял участие в очередном проходе четырех моделей одной из фирм: двое юношей и две девушки. Весь проход был построен на танце, вернее, на пластике так называемого «молодежного веселья» под мелодию из «Трехгрошовой оперы». Все зрители заметили, что один из четырех прямо купается в этой пластике, а остальные трое – так себе. И вот, когда этот танцор как-то особенно легко и весело изогнулся, раздались аплодисменты. Очевидно, они были предназначены ему. Но в это же время ведущая читала комментарий, там говорилось, что продукция фирмы известна в стольких-то странах, и как раз перед аплодисментами прозвучало окончание фразы:

– ...и сбывается по таким ценам, которые может позволить себе каждая женщина.

Согласитесь, что аплодисменты могли относиться и к этой фразе. Кому же все-таки шли аплодисменты: поэзии или прозе? Выяснилось это очень скоро.

Пошел следующий показ, новая четверка, а наши танцоры только приближались к зеркальным дверям, за которыми им предстояло исчезнуть. Фактически их проход закончился, и трое делали последние шаги уже «не в образе», и только наш танцор никак не мог расстаться с захватившим его ритмом, хотя понятно было, что зрители смотрят сейчас на новую четверку. Он скрылся за вращающейся зеркальной дверью последним. И – вслед ему загремели аплодисменты. Значит, и в тот раз они тоже причитались ему.

И значит – когда начался новый показ, зрители еще следили за тем танцором (повторяю: это все-таки был не танец, а такой стиль движения, он не подавался как номер, его можно было только заметить). По-видимому, организаторы английской программы были недовольны, что внимание зрителей отвлекается куда не надо; на следующий день такой же проход этой четверки в других молодежных костюмах этой фирмы имел такой же успех, но наш танцор ушел за кулисы нормальным шагом.

На фестивале мод побеждает поэзия (когда ей не мешают). Но проза имеет свои права и заявляет их.

Поэзия и проза моды не помогли друг другу в Лужниках, не одолели друг друга, и вообще все их взаимодействие состояло в том, что они друг другу мешали. Устроители и режиссеры, растерявшись на фестивальной площади, слишком большой для их малого опыта, то и дело воздвигали препятствия на пути обеих сторон, что в конце концов стало препятствием на пути к полному успеху (как художественному, так и кассовому) всего фестиваля.

В Сокольниках было намного лучше. Девиз, под которым выступала там одна австрийская фирма – Мода Из Рук Мастера, – объясняет успех этой выставки. Мода, созданная мастерами моды, была показана мастерами показа. Поэтому в статичной сокольнической экспозиции было гораздо больше театра, чем в бравых лужниковских дефиле. Упомянутая австрийская фирма выставляла свою продукцию в клетушке-павильоне с гнутыми старомодными диванчиками, под уютными «семейными» абажурами, как бы принимая заказчика на дому (то есть «мода из рук мастера» бросала вызов моде из многостаночных цехов индустриального пошива). Голландская федерация текстильно-шерстяной промышленности «Феневол» оборудовала идиллическую шерстяную лужайку, живописно разместив на ней деревянных кукол, изображающих всех тех, с кого эта федерация стрижет шерсть, – баранов и потребителей; на бутафорских деревьях вместо веток и листьев висели мотки шерсти. Французы, вводящие в свой показ серией модных картинок Le Taille ur Moderne 1898 года, пропитали воздух своего сектора одуряющим ароматом духов. Чехи попытались сделать свою просторную экспозиционную площадь еще более просторной, отчего их сектор прекрасно смотрелся издалека, с лестницы, но детали – то есть, собственно, сами экспонаты – терялись и не останавливали внимания; поляки же, наоборот, попытались, преодолеть отведенный им простор, сгруппировав экспонаты на круглых островках-помостах под огромными, спущенными с потолка абажурами (опять абажуры! – и не случайно), и это принесло им успех, но зато они выделили всю техническую информацию в отдельную группу стендов, и публика туда не заглядывала... Приемы экспозиции соревновались и спорили как творческие направления в искусстве; удачи и неудачи возникали из настойчивых поисков максимальной выразительности; шла борьба за зрителя, за утверждение того или иного стиля, за первенство в промышленности, торговле и культуре. Вы быстро уставали в Сокольниках от разнообразия впечатлений, а в Лужниках – от однообразия. В конце каждого фестивального показа имелось три варианта финальной фразы. Фирма благодарит вас за внимание. Благодарим фирму за доставленное удовольствие. Мы благодарим фирму (или Страну, или Дом моделей) за несколько приятных минут.

Несколько приятных минут в самом деле были в любом показе, но, вспоминая теперь эти минуты, видишь, что мы могли провести их проще, веселее, легче, а стало быть, и с большей пользой для дела.

Источник: Театр, №2, 1968,