13.09.2007 | Общество
Зонтик для рыбкиГосударство пытается спасти остатки русских осетровых. Но получается только очередная "крыша".
Первая неделя после «икорного» заседания Госсовета в Астрахани прошла спокойно. Вопреки паническим слухам, черная икра не исчезла с прилавков (по крайней мере, с тех, на которых она еще оставалась к концу августа), и цены на нее не подскочили. Госмонополия на торговлю тоже пока остается лишь темой для разговоров – которой она и была чуть ли не все постсоветские годы. И хотя доблестные силовики наперебой рапортуют о сотнях килограммов контрафактной икры, конфискованных при налетах на сетевые супермаркеты, для стороннего взгляда вроде бы ничего не изменилось.
Вообще-то пугаться надо было на месяц раньше: с 1 августа вступили в силу принятые Госдумой в апреле поправки к федеральным законам «О животном мире» и «О рыболовстве и сохранении водных биологических ресурсов».
Основная введенная ими новация кажется чисто технической и к тому же довольно неумной: отныне изъятый незаконный товар следует не передавать для реализации, а уничтожать на месте (либо выпускать на волю, если браконьерская добыча еще подает признаки жизни). Но для людей, знакомых с механикой теневого рынка рыбных деликатесов, очевидно, что эта мера должна перекрыть основной канал легализации незаконной продукции: продажу ее под видом конфиската. Владелец торговой точки получает от уполномоченного ведомства (милиции, пограничников, спецморинспекции... число структур, охраняющих российские биоресурсы, обратно пропорционально запасам этих ресурсов) небольшую партию икры вместе со справочкой, удостоверяющей, что ему разрешено продать, скажем, десять килограммов конфиската. После этого он может месяцами торговать «левой» икрой, продать тонны ее – лишь бы у него на руках никогда не было больше десяти кило одновременно. Выдавшие ему справочку силовики, конечно же, об этом ведать не ведают – за что, естественно, получают свою долю доходов. При хороших отношениях между партнерами саму конфискованную икру можно и вовсе не брать – тем более что ее может и не быть в природе. Именно благодаря таким схемам в любом российском городе можно свободно и легально купить черную икру и другие продукты из осетровых рыб, вот уже несколько лет официально не поступающих на внутренний рынок страны вообще. Промышленные квоты на вылов осетровых не выдаются с 2003 года, есть только квота на «вылов в научных целях».
Она меняется год от года (на 2007 год она определена в 180 тонн), но всякий раз поразительным образом точно совпадает с экспортной квотой, заявляемой Россией в рабочий орган конвенции CITES. Иными словами, все легально выловленные осетровые до последней икринки идут на экспорт.
Впрочем, на деле легальный вылов не составляет и половины от выделенных квот. Причина этого – состояние осетрового стада в Каспийском и Азово-Черноморском бассейнах, для которого слово «катастрофа» выглядит чересчур мягким. По оценкам специалистов, за последние 15 лет численность каспийских осетровых (и без того подорванная в советские времена волжскими плотинами, промышленным загрязнением и чрезмерным промыслом, в том числе и браконьерским) уменьшилась почти в 40 раз. На Волге и в ее протоках осетров сегодня не добывают даже браконьеры – там ловить уже просто некого, всю рыбу перехватывают еще в море. Речь идет уже не о подрыве промысловой базы, а об угрозе самому существованию русского осетра, белуги, севрюги и других видов этих древних рыб.
В этих условиях даже самые здравомыслящие природоохранные организации, обычно скептически относящиеся к тотальным административным запретам, поддерживают жесткие меры государства. Разумеется, все понимают, что в конечном счете преодоление любого «строжайшего запрета» – лишь вопрос цены. Но, как уже говорилось, сегодня рыбы не хватает даже браконьерам (разборки со смертельными исходами между разными командами добытчиков сегодня на Каспии не редкость). Осетровые, к счастью, не ходят стаями. Когда их мало, браконьеру приходится побегать за каждой рыбкой – а горючее сегодня тоже недешево. Если ко всему этому добавятся дополнительные расходы на взятки и какой-никакой риск конфискации, то есть надежда, что себестоимость незаконно добытой икры достигнет наконец себестоимости икры, произведенной в аквакультурных хозяйствах.
Технология выращивания осетровых в искусственных водоемах разработана в СССР еще несколько десятилетий назад. Именно она лежит в основе деятельности осетровых ферм Ирана, созданных в свое время выпускниками знаменитого астраханского рыбвтуза.
Сегодня иранская икра заменила в европейских ресторанах и магазинах почти исчезнувшую русскую. Что там Иран – Китай уже производит на своих фермах больше осетрины и черной икры, чем ее добывает Россия! Осетровые хозяйства успешно работают во Франции, США и ряде других стран. И только на родине идеи они практически отсутствуют.
Причин тому несколько. Разведение осетровых не так уж сложно, но требует специально выстроенных сооружений (в арендованном цеху лежачего завода его не организуешь) и, следовательно, значительных капвложений. Причем они неизбежно будут долгосрочными: осетровые растут медленно, в природе русский осетр начинает нереститься лет в 10. Теплая вода и гормоны могут ускорить этот процесс, но все равно - это годы и годы. Но главная и самая непреодолимая трудность – это именно обилие браконьерской продукции: ворованное неизбежно оказывается дешевле произведенного.
В Европе икру неизвестного происхождения продать практически невозможно: ни один магазин или ресторан не возьмет подобную продукцию без сертификата CITES. Формально тот же порядок действует и в России, но, как уже говорилось, до сих пор браконьеры и их «крыши» успешно обходили его. По сути дела, требование уничтожения конфиската – это роспись государства в неспособности заставить свои собственные силовые структуры служить ему, а не частным коммерческим интересам.
По сути дела на то же направлена и идея монополии на икорную отрасль: дескать, при существующем порядке торговцы контрафактной икрой могут выстроить сколь угодно длинную цепочку фиктивных перепродаж икры – и у надзорных органов не хватит никаких штатов, чтобы размотать ее и доказать незаконность вылова.
Надо, мол, чтобы промысел, переработка, транспорт, хранение и продажа были сосредоточены в одних руках, и ни одна икринка не могла быть продана в обход этого железного порядка – тогда фиктивным «посредникам» будет некуда вклиниться. Правда, никакой розничной торговой сети у государства сегодня нет, если же передать последнее звено в цепочке в частные руки, то непонятно, что помешает такому торговцу немедленно превратиться в канал сбыта «левой» икры, прикрытый справочкой от госмонополии. Впрочем, эта схема прекрасно работает и в государственных магазинах – весь опыт советской торговли тому подтверждение.
Тем не менее, природоохранные организации – такие, как Всемирный фонд дикой природы и учрежденная им совместно с Международным союзом охраны природы специализированная программа мониторинга торговли дикими растениями и животными TRAFFIC – осторожно поддерживают и поправки к законодательству, и идею госмонополии. Осторожно – потому что хорошо представляют себе исполнительскую культуру федеральных ведомств.
«Очень трудно говорить об охране, когда само занимающееся этим ведомство приходится ловить на мелком передергивании», – говорит координатор проектов программы TRAFFIC Алексей Вайсман.
Имея в виду, например, то, что заявленная Россией на этот год экспортная квота на черную икру соответствует общему вылову осетровых вдвое больше установленного – при том, что обе цифры происходят из одних и тех же кабинетов.
В таких условиях госмонополия неизбежно окажется не мерой по восстановлению осетрового стада, а очередным государственным ресурсом, выданным в «кормление» доверенным людям. По сути дела – «суперкрышей» над все тем же хищническим промыслом.
«Ряд» — как было сказано в одном из пресс-релизов — «российских деятелей культуры», каковых деятелей я не хочу здесь называть из исключительно санитарно-гигиенических соображений, обратились к правительству и мэрии Москвы с просьбой вернуть памятник Феликсу Дзержинскому на Лубянскую площадь в Москве.
Помните анекдот про двух приятелей, один из которых рассказывал другому о том, как он устроился на работу пожарным. «В целом я доволен! — говорил он. — Зарплата не очень большая, но по сравнению с предыдущей вполне нормальная. Обмундирование хорошее. Коллектив дружный. Начальство не вредное. Столовая вполне приличная. Одна только беда. Если вдруг где, не дай бог, пожар, то хоть увольняйся!»