2007
30.07.2007 | Кино
С думой о каннибалеВ "Переломе" Энтони Хопкинс второй раз в жизни создал образ злодея
“Перелом” (Fracture) Грегори Хоблита — не прорыв в жанре триллера. Но это редкий пример неглупого фильма, который служит прежде всего хорошим развлечением. В нем закрученная детективная интрига. И кроме того, он построен на психологической дуэли, каковые на экране тоже единичны: сила и амбиции против амбиций и силы, старый против молодого, преступник против прокурора,
Энтони Хопкинс против Райана Гослинга, который в фильме как минимум не хуже Хопкинса и, похоже, станет звездой первой величины.
Хотя Грегори Хоблит уже сделал в 1990-е гг. громкий фильм о психологической дуэли с преступником-монстром (“Первобытный страх”), прелюдия к “Перелому” напоминает скорее о знаменитых эротических триллерах типа “Рокового влечения” и “Основного инстинкта”. Такой же маньеризм: крупные планы каких-то шаров на размытом фоне, шары куда-то катятся, на них налезают вступительные титры — красота! Такая же музыка, одновременно меланхолическая и намекающая на крадущуюся за кадром опасность. Такие же — вдруг возникающие и тут же исчезающие — тела, которые медленно и печально изгибаются от жаркой страсти.
Эротика, однако, заканчивается вместе с завязкой.
Завязка в том, что персонаж Хопкинса получает подтверждение неверности своей жены (которая намного его моложе) и примерно на пятой минуте фильма стреляет ей в лицо. По случайности не убивая (впрочем, по случайности ли? В интригах персонажа Хопкинса, как мы вскоре убедимся, случайного нет), но погружая в кому.
Он сам сознается в преступлении приехавшей полиции. Поутру его приводят на предварительное судебное слушание, где выясняется, что обвинять его будет помощник прокурора, циничный и амбициозный молодой мажор. Отличник, победитель, акула — он выиграл девяносто семь процентов дел, ловко сплавляя невыигрышные коллегам-неудачникам. Он вообще считает коллег неудачниками, даже своего босса, прокурора Лос-Анджелеса, потому что мелкоденежная госслужба в его представлении — не карьера. Через две недели он выходит на работу в престижнейшую частную юрфирму, а за это последнее дело берется только потому, что оно яснее ясного и легче легкого.
В этот момент просмотра в голову приходят сразу три вопроса-сомнения: 1) Действительно ли в фильме грядет то жесткое психологическое противостояние, какое обещают его анонсы? 2) На чем оно будет строиться (и на чем вообще будет строиться сюжет), если про персонажа Хопкинса стопроцентно понятно, прямо как про незабвенного нашего Родиона Романовича Раскольникова, что именно он и убил? 3) Почему, собственно, его надо считать таким уж Злодеем Злодеичем? Конечно, он нехороший человек.
Но, как сказал в “Убить Билла” персонаж Дэвида Каррадайна, оправдываясь перед героиней Умы Тёрмен, которой тоже из ревности выстрелил в голову (после чего та тоже впала в кому), “я overeacted” — “погорячился”.
Между тем сам Хопкинс заметил после съемок “Перелома”, что лишь второй раз в жизни сыграл истинного изверга — первым, понятно, был д-р Ганнибал-каннибал Лектер.
Но фильм тут же дает понять, что все не так просто. На самом деле персонаж Хопкинса задумал любимое кинематографом “идеальное преступление”, которое невозможно раскрыть. Его признание в убийстве — не более чем жертва пешки в шахматной партии во имя, как выражаются, выигрыша качества. Он тут же откажется от всех признаний — и вдруг выяснится, что доказательств-то против него — ноль. Но если изначально он задумывал только “идеальное преступление”, то теперь, получив сильного амбициозного противника-обвинителя, он, как человек, считающий себя самым сильным и самым умным (и любящий это себе доказывать), затевает еще и игру с этим соперником. Его занимает даже не выигрыш в суде, а сама по себе игра. Он хочет сломать сильного молодого противника. Амбициозный малый, который уже одной ногой в новой престижной конторе, с опозданием догадывается, что попал в тщательно расставленные силки.
Тут стоит заметить, что профессия персонажа Хопкинса — исследование причин авиакатастроф. Он специалист по поиску слабых мест в механизмах, структурах, системах доказательств. Профессия определяет его жизненную философию.
Он уверен, что у каждого конкретного человека есть слабое место. И слабое место его оппонента-обвинителя как раз в том, что он — упертый победитель. Именно гордость и амбиции не позволят ему не ввязаться в роковую игру. Впрочем, молодой обвинитель тоже не дурак, и когда наконец — пусть с опозданием — понимает, в какую схватку влез, то начинает искать слабые места у своего противника. Слабым местом оказывается все то же — что тот считает себя умнее всех и кое в чем не подстраховывается, кое к каким контрвыпадам не готовится, будучи уверен, что и без того победит.
Понятно, что финал таков, каким только и может быть в голливудских фильмах, но финал, во-первых, все равно выстроен небанально, а во-вторых, куда интереснее сам процесс.
Пожалуй, главное, что отличает «Надежду» от аналогичных «онкологических драм» – это возраст героев, бэкграунд, накопленный ими за годы совместной жизни. Фильм трудно назвать эмоциональным – это, прежде всего, история о давно знающих друг друга людях, и без того скупых на чувства, да ещё и вынужденных скрывать от окружающих истинное положение дел.
Одно из центральных сопоставлений — люди, отождествляющиеся с паразитами, — не ново и на поверхности отсылает хотя бы к «Превращению» Кафки. Как и Грегор Замза, скрывающийся под диваном, покрытым простынёй, один из героев фильма будет прятаться всю жизнь в подвале за задвигающимся шкафом.