16.06.2007 | Театр
Кислородная подушка из ОмскаВ Москве, на сцене театра им. Вахтангова, прошли гастроли Омского академического театра драмы
Два академических театра договорились о программе обменных гастролей. В первой половине июня театр им. Вахтангова показал четыре своих спектакля в Омске. А оттуда академический театр драмы привез в свою очередь шесть репертуарных спектаклей. Кроме того, на сцене Центра им. Мейерхольда он устроил фестиваль эскизных спектаклей в рамках выездной сессии Лаборатории современной драматургии Сибири, Урала и Дальнего Востока.
Вообще-то масштабные гастроли в Москве провинциального театра не назовешь распространенной практикой. Добротная программа гастролей Омского театра в этом смысле уникальна. Она построена явно не по принципу эффектности: в нее даже оказалась не включена удачно осовремененная постановка «Фрекен Жюли» Евгением Марчелли, участвовавшая в «Золотой Маске» год назад.
Коммерческий успех гастролей тоже вряд ли значился важной задачей, тем более практически не было никакой рекламы, если не считать скромных объявлений на стенах театра им. Вахтангова. Естественно зал оказался полупустым. Да и время было выбрано не самое подходящее: основным театральным событием Москвы этим летом по умолчанию значится Международный чеховский фестиваль. Однако зрителям, все же пришедшим на омские спектакли, посчастливилось увидеть, как живет современный нестоличный театр.
А он в первую очередь живет работами главного режиссера театра. В данном случае, Евгения Марчелли. Правда, в громадном репертуаре Омского театра его постановок всего пять. Причем, и чеховский «Вишневый сад» и горьковские «Дачники», в Москве уже бывали. Стиль этого во всех отношениях интересного режиссера отлично виден даже по двум спектаклям. Марчелли к текстам столетней давности, последовательно применяет прием снижения: «Вишневый сад» без явных противоречий с Чеховым превращается в картину смехотворной, наигранной и с самого начала проигранной жизни русской дореволюционной интеллигенции (Петя Трофимов в исполнении Александра Гончарука – нервный, взъерошенный и мало адекватный юноша, слова которого ни он, ни его собеседники явно не принимают всерьез). А вот с «Дачниками», ставшими иллюстрацией учебника Фрейда, где либидо объявлено главной движущей силой любых человеческих взаимоотношений, возникают проблемы. Пьеса Максима Горького, хоть и описывает довольно неприятных и, бесспорно пошловатых людей, такому зашкаливающему эротическому прочтению, когда каждый разговор превращается в сцену совокупления, все-таки сопротивляется.
Основную ставку Марчелли делает на режиссеров со стороны. Среди них могут оказаться и совсем молодые московские режиссеры, как например, Анна Бабанова, поставившая показанные в Москве «Сердешные мечтанья Авдотьи Максимовны» (по пьесе Островского «Не в свои сани не садись»). И несколько лет назад окончивший курс Петра Фоменко в ГИТИСе Василий Сенин.
В его «Кабале Святош» с огромным количеством занятых актеров и впечатляющей сценографией (зрители сидят на сцене перед движущимся сценическим кругом и дворцом, с изнаночной стороны оказывающемся гримеркой труппы Мольера) главному вопросу о взаимоотношениях короля и Мольера места не нашлось. Поэтому спектакль оказывается собранием довольно любопытных, но не слишком связанных между собой сцен. Одни из них фривольного содержания (легкомысленная Арманда Екатерины Потаповой, кажется успевает соблазнить всех мужчин, попавшихся ей на пути), другие – неясные поэтические обобщения (мушкетеры короля после смерти Мольера начинают играть на шпагах как на музыкальных инструментах), третьи объединяют и то и другое. Монашка, появляющаяся в одном из эпизодов пьесы, становится в спектакле символом смерти, и в обнаженном виде и в не слишком скрывающем прелести черном плаще весь финал бродит по сцене с загадочной рассеянной улыбкой.
Кроме молодых Марчелли приглашает в театр и режиссеров старшего поколения: «Утиная охота» поставлена Вячеславом Кокориным, хорошо известным в провинции, возглавлявшим в разное время Иркутский, Екатеринбургский, а теперь Нижегородский ТЮЗ.
Его спектакль с Михаилом Окуневым в роли Зилова оказался неторопливым, обстоятельным и очень стильным. Стиль ретро в нем применен не только к музыке, костюмам (они словно сшиты по выкройкам из пожелтевших журналов моды зарубежных социалистических стран,), но, кажется и ко времени. Весь спектакль Зилов существует в двух временных измерениях. В мельтешащей будничности, одинаковой и дома и на работе, где каждый торопится что-то сказать, несмотря на то, что собеседник его не слушает. И в невесомом неспешном мире мечты, где он грезит бросить все и уехать на охоту и бесконечно обсуждает одни и те же детали с товарищем по телефону. В этих сценах кажется, что время замедляется: Окунев спускается в яму, сделанную прямо на авансцене, и упрямо, задумчиво, чуть неохотно повторяет, что скоро начнется охота. В сценографии Юрия Гальперина оба измерения прорастают друг в друга, что выглядит трагично. Высоченные, уходящие в потолок сосны стоят прямо рядом с рабочим столом, домашним диванчиком и фотообоями с бумажным лесом. Сцена покрыта ковром, и Зилов весь спектакль ходит в носках. Полученная недавно квартира разрастается до масштабов вселенной, а охота оказывается не только недостижимой, но и разрушительной мечтой.
В гастролях Омского театра занимательны оказались не только спектакли, среди которых есть, по крайней мере, два замечательных (я имею в виду «Вишневый сад» и «Утиную охоту»). Важно, что они оказались способны быть источником свежего воздуха в городе, изнемогающем от жары и тусклости театрального сезона. Для Москвы, привыкшей самой устраивать кислородные выезды в российские города, это новость. Правда, не слишком замеченная.
Софья Толстая в спектакле - уставшая и потерянная женщина, поглощенная тенью славы своего мужа. Они живут с Львом в одном доме, однако она скучает по мужу, будто он уже где-то далеко. Великий Толстой ни разу не появляется и на сцене - мы слышим только его голос.
Вы садитесь в машину времени и переноситесь на окраину Екатеринбурга под конец прошлого тысячелетия. Атмосфера угрюмой периферии города, когда в стране раздрай (да и в головах людей тоже), а на календаре конец 90-х годов передается и за счет вида артистов: кожаные куртки, шапки-формовки, свитера, как у Бодрова, и обстановки в квартире-библиотеке-троллейбусе, и синтового саундтрека от дуэта Stolen loops.