Авторы
предыдущая
статья

следующая
статья

30.08.2005 | Книги

Доросли до Шишкина

У нас появилась новая и довольно многочисленная генерация читателей, способных переваривать сложные произведения

Если есть на свете человек, имеющий основания претендовать на звание солнца русской словесности, то это Михаил Шишкин. Во-первых, достаточно молод - нет и сорока, а потому записывать его в живые классики с последующим неизбежным списанием в утиль еще рано. Во-вторых, полностью оторван от мелочной окололитературной возни - живет затворником в Швейцарии. В-третьих, пишет, как и положено большому мастеру, медленно - один роман в пять лет - и безо всякой скидки на сиюминутную рыночную конъюнктуру. Зато как напишет - сразу восторги, премии, рецензии. А потом опять в омут творчества - до следующего триумфального всплытия.

В прошлый раз этого литературного Левиафана видели на поверхности в 2000 году, когда его "Взятие Измаила" получило Букеровскую премию, было воспето критикой и закономерным образом не принесло своему создателю ничего, кроме славы. Продавался роман плохо - читатель тех лет, только-только открывший для себя прелесть "иронических детективов" Дарьи Донцовой и искренне убежденный, что ничего интеллектуальнее Мураками на свете не существует, переварить предложенный Шишкиным сверхсложный продукт был органически не способен. И потому, когда в нынешнем году жюри премии "Национальный бестселлер" отдало пальму первенства новому роману Шишкина "Венерин волос", шуток было предостаточно. Один из членов жюри, критик Александр Гаврилов, проголосовавший как раз против "Волоса", грустно заметил, что хотел бы, конечно, принадлежать к нации, у которой такие книги становятся бестселлерами, но - увы...

В самом деле, по сравнению с нынешним романом даже барочно-витиеватое "Взятие Измаила" покажется простеньким. Главный герой (как, кстати, и сам автор) служит переводчиком в швейцарской организации, отвечающей за прием беженцев из бывшего СССР.

Из многоголосого стона этой бесчисленной армии лжецов, страдальцев и сумасшедших, судорожно пытающихся выбраться наконец за пределы своей бесчеловечной родины и пробиться в швейцарский рай, и соткан шишкинский роман. Страшноватые и реалистичные рассказы о детдомовском беспределе или побеге из Чечни перетекают в фантомные не то сны, не то письма, адресованные "любезному Навуходонозавру"; сквозь них прорастает трогательный девичий дневник певицы Изабеллы Юрьевой - и тут же кубарем скатывается в полудетективный сюжет о похищенном кейсе.

С поразительной ловкостью Шишкин жонглирует элементами древних мифов и цитатами из античных авторов, душещипательными семейными историями и постсоветскими страшилками.

Пугающие своим правдоподобием детали (чего стоит половина собаки, привязанной мальчишками к железнодорожным рельсам) путаются с откровенным галлюцинозом, сюжеты наползают один на другой, толкаются, вязнут друг в друге. Однако довольно скоро в хаотичном нагромождении разнородных элементов обнаруживается некое подобие лейтмотива: прислушавшись повнимательней, замечаешь, что все участники этой безумной полифонии твердят в сущности об одном и том же. А именно о неискоренимости и многоликости жестокости вообще и русской жестокости в частности, о нашей заведомой на нее обреченности, а главное - о тщете всех попыток бежать с российского "негритянского острова" в чужой благоустроенный рай. Туда, где никому не придет в голову до полусмерти избивать маленьких калек, где женские трупы не заталкивают в дымоход, а мужчин не насилуют черенком лопаты. Надрывное стаккато нарастает с каждой страницей и замирает, трепеща, в наивысшей точке - там, где, собственно, терпеть всю эту безысходность становится уже решительно невозможно. Впрочем, предъявлять автору претензии по поводу истерзанных читательских чувств заведомо бесполезно: Шишкин уже давно сидит в своей уютной Швейцарии, и как минимум на ближайшие пять лет мы можем чувствовать себя совершенно свободными от каких бы то ни было проявлений его мятежного гения.

Казалось бы, разговор исчерпан: просвещенная общественность пошумела, поволновалась, все желающие спеть "Венерину волосу" осанну ее спели, все желающие обругать - обругали, "Нацбест" вручен, второй "Букер" не светит. Однако парадокс состоит в том, что антибестселлерный по своей сути роман Шишкина удивительнейшим образом оправдывает сделанный ему щедрый аванс: во всех книготорговых сетях Москвы и Петербурга "Венерин волос" вот уже третью неделю входит в топ-листы.

Первая мысль, приходящая в голову: неужели принятая во всем мире стратегия раскрутки книги посредством рецензий и премий сработала наконец и в России? Вероятно, отчасти это так, однако пять лет назад скормить читателю "Взятие Измаила" не удавалось никакими средствами. Так что, похоже, дело все же не только в этом. Известно, что читательские целевые аудитории развиваются по восходящей: потребители розовых любовных романов постепенно пересаживаются с Барбары Картленд на Хелен Филдинг, читатели Донцовой прогрессируют до Акунина, а любители Акунина понемногу переходят на Эко и Пирса. Вероятно, что-то такое случилось и со вчерашними любителями "Охоты на овец" и "Фламандской доски" - пока отечественные самоделкины вроде Арсена Ревазова честно пытались привить опыт Мураками и Реверте к родным осинам, читательские предпочтения той социальной группы, на которую они ориентировались, ушли вперед, неожиданно оказавшись вровень с "Венериным волосом".

За пять лет, прошедших с 2000 года, в России успела вырасти принципиально новая и, если судить по рейтингам продаж, достаточно многочисленная генерация читателей, способных потреблять вещи по-настоящему сложные. Факт ее существования вскрылся почти случайно - не напиши Шишкин свой роман, никто бы и не заметил.

Зато теперь многое на российском книжном рынке наверняка изменится: коммерческий успех заведомо некоммерческого продукта обязательно натолкнет отечественных прозаиков и их издателей на определенные соображения.



Источник: "Эксперт", № 31 (477), 22 .08. 2005,








Рекомендованные материалы


Стенгазета
08.02.2022
Книги

Почувствовать себя в чужой «Коже»

Книжный сериал Евгении Некрасовой «Кожа» состоит из аудио- и текстоматериалов, которые выходят каждую неделю. Одна глава в ней — это отдельная серия. Сериал рассказывает о жизни двух девушек — чернокожей рабыни Хоуп и русской крепостной Домне.

Стенгазета
31.01.2022
Книги

Как рассказ о трагедии становится жизнеутверждающим текстом

Они не только взяли и расшифровали глубинные интервью, но и нашли людей, которые захотели поделиться своими историями, ведь многие боятся огласки, помня об отношении к «врагам народа» и их детям. Но есть и другие. Так, один из респондентов сказал: «Вашего звонка я ждал всю жизнь».