24.05.2007 | Видения Дмитрия Александровича

23-й сон

Вот оставил записку: моя молодость кончилась, а вы будете жить

Брожу по старинному замку. Так это я для себя определяю. На деле же, среди некоего нагромождения небольших теснящихся друг к другу стареньких строений по склону Сокольнического холма. Хотя стараясь припомнить, что за такой холм, ничего конкретного представить не могу. Да и не было никакого холма. Ах, да -  это же просто домишки крепящиеся к высоченной стене, ограждающей какое-то местное секретное заведение. Бреду по  высокой кромке приподнятой почвы в узком промежутке между задней стеной последнего строеньица, и малым остатком стены, засыпанной снегом почти по самую верхушку. Ноги проваливаются.

Пытаюсь разглядеть, что же там такого секретного, но ничего не могу разглядеть в белесом тумане. Наверное, от того, что ноги глубоко ушли в снег, да я еще к тому же низко пригибаюсь, дабы не быть замеченным из-за забора – все-таки секретное заведение.

Внизу, у самых дальних строений вижу веселую кампанию людей, вываливающуюся из подъезда. Я их знаю. Как, однако, можно быть веселыми и беззаботными, живя в таких ужасных бытовых условиях. Я ведь здесь обитал в пору моего детства, я знаю. Припоминается, что в домах нет теплой воды, уборные на улице. А-аа, понятно, они именно и направляются к небольшим деревянным коробочкам общих дворовых туалетов, стоящих в немалом удалении, разделяясь по половому признаку уже у самых дверей. Наблюдаю их пока они не исчезают. И никого. Пустота.

Оказываюсь в огромном старинном зале. Он пустынный и гулкий. Это же моя мастерская. Как я мог забыть? Такое огромное дополнительное помещение. Недвижимость. Правда, не припоминаю, когда в последний раз платил за нее. Могли ведь и отобрать. К тому же чужие люди, обнаружив  полнейшее длительное неиспользование, запросто и оккупируют.

И, вправду, тут же в глубине, в небольшом высветленном пространстве, на которое падает дневной свет из единственного окна под самым потолком, вижу группу людей в ярких восточных нарядах. На неких широких деревянных сиденьях нестойких качелей, крепящихся длинными веревками к высоченному потолку, они сервируют какое-то пиршество – не пиршество. Вобщем, полно блюд с преобладанием экзотических фруктов. Общество выглядит вполне изящно. Небольшой прием, понимаю я. Открыто взглядывать в их сторону опасаюсь, так как знаю щепетильтность восточных людей по отношению к чрезмерному вниманию посторонних мужчин, оказываемому их женщинам . Как бы безразлично брожу в другом конце огромного помещения, вроде бы изучая стены и пыльные полки, где размещаются мои старые скульптурные работы. Я их почти не припоминаю, но они весьма неплохи. Очень даже. Жаль, что нигде не использовал их, не выставлял. Опять-таки не могу припомнить, по какой причине. И как я мог забыть про эту мастерскую?

Обернувшись, вижу, что почти вся кампания разошлась. Остались только две женщины, по самые брови укутанные многочисленными тканями. Они устраивают на качелях что-то непонятное, водрузив туда кресло и покрыв его пестрым ковром. Я подхожу и осторожно спрашиваю:

- Вы надолго? У меня тут должна быть съемка.

- Съемка?

- Да. Скоро. Ненадолго. Всего минут на… , - быстро начинаю в голове прикидывать, сколько может это занять времени и какой срок разумно объявить женщинам, дабы не вызвать их неудовольствия. - Минут на сорок. Нет, пятьдесят. –

Они ничего не отвечают. Недовольны. Но понимаю, что все-таки согласны. Да, а где же мой фотограф? Вспоминаю, что я надолго уезжал и только вчера вернулся. Но вроде бы мы давно и заранее договаривались именно на этот день. Отхожу в сторону и по мобильному телефону принимаюсь дозваниваться. Долго никто не отвечает. Наконец, поднимает трубку женщина и начинает что-то быстро бормотать. Я ничего не понимаю.    

- Он куда-то исчез и не появляется. Вот оставил записку: моя молодость кончилась, а вы будете жить.

Ничего непонятно.