26.04.2007 | Литература

Степень свободы

Переводчику Виктору Голышеву – семьдесят

Виктор Голышев, которому 26 апреля исполняется 70 лет – переводчик, профессионал с репутацией высшей пробы. Стало быть, первое – о его ремесле. Точнее, что он сам думает о своем ремесле.

«Я думаю, что важен не талантливый переводчик, а хороший переводчик. И это, по–моему, самое большее, что можно сказать. Потому что "талантливый" – это задатки. А важен продукт. У нас куда ни плюнь – талантливые, но они почему-то или неорганизованны, или они много себе спускают, или по воле ветра движутся, и громадное количество производится дерьма – по легкомыслию, по неопрятности. А хорошие переводчики есть, и были, и даже еще, по-моему, не перевелись».

Как замечательно здесь сочетание профессиональной гордости и здравого смысла. Никакой заполошности.

Нет столь распространенного – «переводчик есть соавтор». Перевод – не больше чем перенос слов, понятий и способа мышления на другой язык. Но и не меньше!

Так что не надо уверений в «таланте» – простым одобрением обойдемся. Редкостно достойное самосознание.

Вот теперь о главном.

Если бы спросили – кто из твоих знакомых отвечает понятию о чувстве собственного достоинства, подумав, назову два-три имени. Среди них непременно – Виктор Голышев.

А теперь насчет пресловутой внутренней свободы: не безумной воли, а той, которая спокойно и уверенно не зависит по-настоящему от внешних обстоятельств. О которой все слыхали, но видать не видали, как Веничка Кремля. Таких знаю тоже человека два-три. Правильно: среди них – Виктор Голышев.

Не случайно он переводит, в основном, американскую литературу, хотя когда-то был, по его словам, «помешан» на английской. Его слова: «В Америке лучшие книжки написаны про отдельного человека, визави общества – не обязательно против, но он – один, и это – самое главное, что есть. Там больше степеней свободы. Там есть простор какой-то, он в прозе тоже виден». 

Этот простор мы видим и слышим в книгах, звучащих для нас голосом Виктора Голышева.

Я знаком с ним давно, но вижу редко. Однако у меня есть особый дополнительный взгляд на Голышева, своя призма. Она называется – Иосиф Бродский.

Бродский вспоминал Виктора Голышева – Мику – часто. Не помню, чтобы он еще о ком-нибудь говорил со столь неизменным восхищением. Посвящал ему стихи, писал длинные  стихотворные послания. Первое – в январе 1971 года из Ялты, потом три из Нью-Йорка: в 74-м, 77-м и 95-м. В декабре 95-го, с приглашением приехать в гости посмотреть на дочку Анну, Нюшу. Даже если б Голышев сразу бросился оформлять документы – вряд ли успел бы: в январе 96-го Бродский умер.

Послание написано четырехстопным ямбом, как и предыдущие (одно даже онегинской строфой) – легкость и раскованность в них истинно пушкинские: «Я взялся за перо не с целью / развлечься и тебя развлечь / заокеанской похабелью, / но чтобы – наконец-то речь / про дело! – сговорить к поездке: / не чтоб свободы благодать / вкусить на небольшом отрезке, / но чтобы Нюшку повидать».

Похабель в посланиях, кстати, тоже пушкинская эпистолярная. Одна из степеней свободы.

Но и дружеская ненатужная трогательность – тоже: «Старик, порадуешься – или / смутишься: выглядит почти / как то, что мы в душе носили, / но не встречали во плоти. / Жаль, не придумано машинки, / чтоб, околачиваясь тут, / пельмени хавать на Тишинке. / Авось, еще изобретут».

Вряд ли кому другому могли быть посылаемы такие стихи – на протяжении четверти века. Откровенное письмо всегда говорит об адресате так же много, как об авторе.

Источник: Радио "Свобода",