20.03.2007 | Театр

Университеты визуальности

Спектакли Лаборатории Дмитрия Крымова

Спектакли «Творческой лаборатории Дмитрия Крымова» второй год подряд номинируются на  национальную премию «Золотая маска». На этот раз в программе фестиваля - «Донкий Хот», он значится в номинации "Новация". Последняя премьера  Лаборатории - «Демон. Вид сверху» - будет показан в спецпрограмме "Маски""Russian case".  Спектакли Крымова участвуют в биеналле современного искусства и в московской панораме Международного фестиваля имени Чехова. И все это происходит с театром, актеры которого - не актеры вовсе, да и вообще еще студенты. 

Дмитрий Крымов – сын великого режиссера, тончайшего импрессиониста Анатолия Эфроса и одного из лучших театральных критиков своего времени, страстной и жесткой Натальи Крымовой. Родившись в такой семье, человек неизбежно начинает заниматься театром. И столь же неизбежно остается в тени своих знаменитых родителей. Так долгое время было и с Крымовым: он стал театральным художником, начинал работать с отцом, много ставил с другими постановщиками, был известен, даже пробовал себя в режиссуре, но было ощущение, что он куда интереснее и оригинальнее, когда уходит с театрального поля. Например, когда занимается книжной графикой - он делал очень любопытные коллажные работы, соединяя рисунок со старыми фотографиями.

Дмитрий Крымов: "Моя мечта - театр переживаний""Англичане не знают ничего ни обо мне, ни о папе, ни о маме, ни о группе, которую я привез. Но они попали в эту волну и спектакль прошел, как случаются лучшие московские спектакли при лучшей московской публике", - говорит режиссер Дмитрий Крымов

Потом его позвали преподавать театральным художникам в РАТИ,  о Крымове на некоторое время стало не слышно. И вдруг – раз! – откуда ни возьмись он появился в театре Анатолия Васильева со своим ни на что не похожим спектаклем «Недосказки» по страшноватым сказкам из сборника Афанасьева.

Самым удивительным в этом странном и завораживающем действе было то, что актеров в обычном смысле тут не было – играли второкурсники-художники, не было текста, да и сюжета, в общем, не было. Перед нами разыгрывались этюды на тему сказок, где персонажами становились трогательные и ужасные монстры, созданные из тел студентов, как из глины. 

На плече рисовали глаз, сложенные на груди руки превращались в огромные губы, а ручки привешивали по бокам из подсобного материала. Мир этот, где зажаривали золотую рыбку, а в ребенка превращалась отпиленная  нога, был мрачен, но очень живописен и захватывал своими превращениями. Невозможно было оторваться, наблюдая, как растет и кустится почти неведомый в России «театр предмета», где предметом парадоксально работает живое тело. Было это всего два года назад.

Тогда Крымова с его ребятами подхватили, закружили – Васильев дал ему возможность играть у себя в здании на Поварской, слух о спектакле понесло по Москве сарафанное радио. Спектакль номинировали на «Золотую маску», где курс уже солидно назвали «Лабораторией Дмитрия Крымова».  Крымов пытался нащупать свое, он как будто бы запускал руки по плечи в само вещество театра, где было варилось все: великие тексты, живые актеры, куклы, тени и все то, что невнятно называют «театром художника». Его спектакль «Три сестры» по «Королю Лиру», где милые  девочки любовно щебетали, успокаивая раздражительного отца, был попыткой поработать с текстом (которого было совсем немного) и с актерами (стареющего Лира играл Янушкевич, а добродушного похабника-шута – Филозов).

Затем был «Донкий Хот» (сочинение Сэра Вантеса, как было написано в программке) – снова работа со студентами-художниками, к которым добавились и актеры, в более сложно и последовательно разработанном сценарии. Здесь речь шла про длиннющего очкарика  - он и был Донким Хотом. Героя играли двое (один сидит на плечах у другого), одетые в длинное пальто с пелеринкой, из-под которой очень смешно и нелепо торчат руки нижнего. Хот стеснительный и сутулый, он клонит голову набок, поправляя очки и постоянно носит с собой пачку книжек.

Спектакль начинался с того, что художники торопливо рисуют на длинном листе черной гуашью город и прячутся за него. А когда входит Хот, они протыкают изображения домиков, на торчащие из бумаги пальцы навешивают старые счеты и раскручивают их так, что получается много-много трескучих мельниц.

Спектакль был о том, как свора гадких самодовольных карликов погубили непохожего на них беззащитного книжника Донкого Хота. Пальто, вывернутые наизнанку, превращались в пышные платья, под которыми было не видно ног – карликами были студенты, очень шустро бегавшие на коленках. На большом листе рисовали унитаз, привязывали веревку для спуска, вырезали очко и спускали туда книжки. Сцена главной экзекуции шла теневым театром: за экраном, будто на больничных носилках лежал скелет классического Дон Кихота - с бородкой и с тазом на голове. Таз отпиливали огромной пилой и из вскрытой головы вынимали книги, книги, книги, крошечного коня, мельницу, а потом и весь скелет разрезали на части здоровенными ножницами. «Донкого Хота» снова номинировали на «Золотую маску» в разделе «Новация».

Следующий спектакль появился очень скоро, казалось, его делали срочно, по случаю – это были «Торги», показанные Лабораторией Крымова, когда вопрос о том, чтобы забрать у театра Васильева помещение на Поварской, был решен. Этот спектакль был как бы прощанием студентов с домом, который их приютил – прощанием торопливым, кому-то напоминавшим капустник, но на самом деле решавшим очень много важных  для Крымова и его актеров творческих вопросов, прежде всего тех, что связаны с текстом.

Крымов деконструировал чеховские пьесы  и из его фраз сложил новую историю, где все слова, когда-то сказанные чеховскими героями, подходят к истории с васильевским домом на Поварской. Пятеро молодых людей – три девушки и два юноши – строят на сцене домики из песка. На одном из них – самом большом, многоэтажном, с узнаваемым фасадом, есть табличка – «Поварская, 20» и вокруг него ведутся все самые главные разговоры. Заглядывая в окна на верхнем этаже, говорят слова из «Вишневого сада»: «мы с тобой когда-то играли в этой комнате». Надев рюкзаки и фотографируясь у домика ободряют друг друга:  «Прекрасно мы здесь пожили», «когда-нибудь все узнают, зачем все эти страдания…», «… а пока надо работать…», «не плачьте…». Эти слова - о том, как ученики Крымова играли на Поварской свои спектакли, а вот теперь принуждены уходить, но те же слова же тянут за собой шлейф воспоминаний о военных, покидающих прозоровский дом, о печали расстающихся трех сестер, о студенте Пете, не желающем жалеть срубленный вишневый сад. «Надо посмотреть правде в глаза - продано или нет, - какая разница? С ним давно покончено…». И жалобное: «Нас так же забудут? Забудут наши лица и наши голоса…». Есть сюжет о деньгах, он, разумеется, имеет прямое отношение к истории с театром Васильева. «Я могу думать только про деньги…», «у меня есть деньги, но я артистка…». «Я маку вот посеял…», - это говорит актер, ссыпая все деньги из карманов в общую «кассу». Из французской темы «Вишневого сада» возникает сюжет, связанный с постановками Васильева во Франции и пение с цыганским надрывом: «Анатолий Александрович, позвольте обратиться к вам с просьбой, будьте так добры, если опять поедете в Париж, то возьмите нас с собой…», а там и разговоры о России: «страна необразованная, народ безнравственный, на кухне кормят безобразно…».

Крымов так последовательно в каждом новом спектакле ставит перед собой все новые задачи, то разбираясь со словом, то совсем отказываясь от него, как будто сам переходит с курса на курс в неведомом университете, где учат визуальному театру по какой-то особой программе.

Последний спектакль Крымова, «Демон. Вид сверху», премьеру которого осенью показали на фестивале «Территория», снова уходит в чистую визуальность. Но теперь безо всяких слов он умудряется прямо у нас в голове сложить сюжет, полный литературных и изобразительных цитат, отсылок к истории и культуре. Лермонтов, Толстой, Барто, Гоголь и Ван Гог, Гагарин и Берия, мама с папой купили велосипед и игра в снежки, Шагал и Пиросмани, все соединяется в живых картинах, которые сменяют друг друга где-то внизу, на круге сцены, на который мы смотрим с опоясывающих балконов. Студенты ходят с ведрами краски и рисуют малярными кистями прямо на полу, застеленном белой бумагой. Укладываясь на пол, они сами превращаются в детали аппликаций и ассамбляжей. Вангоговских «Подсолнухов» складывают из виниловых пластинок–серединок и  желтых резиновых перчаток-лепестков, историю о детстве Тамары-санитара складывают из актеров, пририсовывая к живой девочке то бант, то велосипед, а лежащую маму накрывая как бумажную куклу длинным платьем с туфлями. Волна образов, которая накатывает на зрителей в этом спектакле, оказывается очень густой, она требует участия, освобождения собственных воспоминаний и ассоциаций, каждая метафора, каждый знак хочет быть узнанным, просит отзвука в нашей культурной памяти. И потому спектакль этот оказывается многослойным: одновременно смешным, трагическим и сентиментальным. 

Со спектаклем «Демон» выросшие ученики Крымова покидают РАТИ, а с ними уходит с факультета сценографии и их преподаватель. Но история на этом не заканчивается – уже, кажется, решено, что на следующий год Дмитрий Крымов вместе с Евгением Каменьковичем будут в том же РАТИ, но уже на режиссерском факультете, набирать совместный экспериментальный курс режиссеров и художников. И тут уже наверняка начнется что-то совсем неожиданное.

Источник: "Время новостей", №46, 19.03.2007 ,